Не будем также забывать, что для представителей британского бизнеса главным было урегулировать претензии по долгам царского правительства, которые носили в основном государственный характер, и имуществу частных британских инвесторов, конфискованному или своевременно не оплаченному в России. Поначалу дело шло туго, найти точки соприкосновения никак не удавалось.
Ллойд-Джордж изо всех сил старался наладить эмоциональный контакт с Красиным, заявляя, будто Британия не настаивает на немедленной выплате советской стороной всей задолженности, хотя про себя не раз отмечал, что этот нетипично элегантный большевик с манерами крупного буржуа — куда как более сложный партнер в переговорах, чем Барк. Почему-то подспудно он все время сравнивал этих двух людей. В какой-то момент маститому политику даже показалось, что какая-то появилась паутинка взаимопонимания между ним и Красиным. Когда однажды во время краткой паузы на чашку чая Ллойд-Джордж, как бы мимоходом, поинтересовался деталями встречи Красина с Людендорфом, тот не стал отмалчиваться. И явно с удовольствием, буквально смакуя подробности, поведал свою версию этого памятного для него события, которая в его устном изложении стала обрастать весьма романтическими подробностями. Красин красочно повествовал, как его якобы «с завязанными глазами отвезли на автомобиле за сотни километров от границы» в ставку генерала. Хотя в письмах к жене, где он пространно описывает этот, по-видимому, весьма значимый для него эпизод, нет ни слова о столь жестких предосторожностях со стороны немцев. Двухчасовой разговор с немецким военачальником («Людендорф был немногословен») свелся со стороны последнего к краткому резюме: «Нам нужен ваш хлеб, и, если вы хотите просуществовать, вы должны заботиться о том, чтобы наша армия была сыта»[1247]. При этом Красин, без всякого стеснения, не забывая себя похвалить за великолепное знание немецкого и владение искусством полемики, пишет, что его «речь обличительного характера длилась 1 1/2 часа, причем я лишь время от времени заглядывал в конспект, заранее составленный. Был в ударе и, как потом говорил мой провожатый, выступление в чисто ораторском смысле сделало бы честь любому природному немцу». Людендорф слушал, «не прерывая, лишь время от времени мимикой, покачиванием головы, легкой усмешкой выражая свое отношение к содержанию той или иной части речи»[1248]. Не знаю, пересказал ли Красин англичанину и содержание своей депеши о встрече с генералом, которую он в тот же день направил Ленину, но, полагаю, если бы Леонид Борисович все же написал мемуары, то, скорее всего, в них это событие излагалось бы именно в той версии, которую услышал Ллойд-Джордж. Это его звездный час. Вообще-то очень многие люди, знавшие Красина, характеризовали его как «прекрасного рассказчика бесконечных встреч и историй из своей жизни»[1249].
Здесь, в Лондоне, даже такой прожженный переговорщик, как Ллойд-Джордж, располагал крайне ограниченным пространством для маневра. Несмотря на то что Банк Англии отчаянно нуждался в пополнении золотого запаса, он не мог открыто пренебречь интересами огромного количества ведущих представителей британской деловой элиты, потерявших после октября 1917 г. свой сверхприбыльный бизнес в России. Хотя тот факт, что именно Красин, имевший огромный опыт работы в частном бизнесе, договорился о компенсации «Сименсу» за утраченные российские активы, вселял некоторую надежду на поиск пути к взаимопониманию. И пусть выплаты производились кредитными билетами в рублях, но именно это позволило концерну не препятствовать возобновлению работы на своих российских предприятиях.
Однако Ллойд-Джордж не терял оптимизма, вновь и вновь выражая свою уверенность в возможности достичь взаимоприемлемых условий соглашения, подчеркивая при этом чрезвычайную одаренность Красина[1250].
7 июня 1920 г. состоялась новая встреча Красина и Ллойд-Джорджа, на которой последний в принципе, хотя и с некоторыми оговорками относительно персонального состава, признал право России на открытие своего торгового представительства в Англии и пообещал снять блокаду, как только будут установлены торговые отношения. При этом британский премьер-министр весьма едко заметил, что российской стороне не требуется большой штат торгпредства, поскольку в советской системе все централизовано, в то время как с английской стороны действуют частные фирмы, многие из которых захотят иметь собственных уполномоченных в России.
Умело воспользовавшись несколько неопределенной ситуацией в советско-британских отношениях и зная, что слухи о благосклонном отношении Ллойд-Джорджа к нему уже широко распространились среди чиновничьего аппарата, в какой-то степени гарантируя его сдержанность в попытках воспрепятствовать действиям советской делегации, Красин 9 июня легализовал учреждение торговой компании «Аркос»[1251]. Хотя фирма формально выступала как частное предприятие, но по существу являлась государственной конторой, учрежденной советским правительством в лице НКВТ. И главной задачей общества являлось воплощение в жизнь принципа монополии внешней торговли: все англо-российские сделки оформлялись только через «Аркос». Эта аббревиатура хорошо памятна многим и сегодня. Именно по этой причине я не буду подробно останавливаться на деятельности компании, уделю ей внимание лишь в той части, что непосредственно касается жизни и деятельности Красина. Почему жизнь и деятельность выступают как два отдельных элемента? Потому, что «Аркос» был не только объектом приложения труда Леонида Борисовича, но и источником обеспечения его личного комфорта и благосостояния его семей.
К тому же не следует сбрасывать со счетов тот факт, что своим деловым подходом к решению вопросов, открытостью, доступностью для представителей прессы, которая особенно ценится среди репортеров, и отточенным чувством юмора Красин к тому времени завоевал чрезвычайную популярность у лондонских журналистов. А попадать газетной своре на перо тогда мало кто из министерских чиновников решился бы — нравы у пишущей братии, в отличие от нынешних времен, были другие. Многие из репортеров сочувствовали левым, в первую очередь лейбористам, которые горой стояли за возобновление торговли с Россией. Вот и проскочило. Потом лондонские бюрократы опомнились, но это потом.
А уже 10 июня 1920 г., именно в тот день, когда польские интервенты были вынуждены оставить захваченный ими 8 мая Киев, не забыв при этом взорвать уникальные по своей красоте мосты через Днепр и гордость киевлян, прекрасный Владимирский собор, Красина посетил уже неплохо знакомый ему по Копенгагену Фрэнк Уайз[1252] и, как следует из телеграммы Леонида Борисовича Чичерину, «официально, от имени Ллойд-Джорджа, заявил, что начавшееся наступление Врангеля предпринято вопреки воле английского правительства»[1253]. Далее визитер добавил, что «великобританское правительство отозвало своих представителей, бывших у Врангеля, и дало инструкции не оказывать Врангелю никакой помощи советами, деньгами, материалами и амуницией»[1254]. Красин, несмотря на сдержанный тон телеграммы, лично отнесся к словам Уайза с доверием, расценив их как признак того, что премьер-министр не хочет срыва переговоров. Несмотря на свое, казалось бы, невысокое положение в британской административной иерархии, Ф. Уайз благодаря приобретенному в годы войны опыту, когда он отвечал за поставки боеприпасов и вооружения союзной России, очень хорошо ориентировался в русских делах и пользовался особым доверием Ллойд-Джорджа. Но это все ощущения Красина, а реально ситуация складывалась не совсем для него благоприятно.
