Коковцова и Ревелстока связывали давние и тесные отношения. Насколько бескорыстные со стороны бывшего российского министра финансов, мне судить трудно. Однако у меня нет сомнений в другом: лорд был прекрасно осведомлен об истинном содержании отношений Барка и Ллойд-Джорджа. Возможно, потомственному банкиру, привыкшему сознавать и уважать законное право каждого участника на часть прибыли с выгодной сделки, показалось несправедливым, что весь гешефт от операций с русским золотом достался только одному человеку с той стороны — П. Л. Барку. И Ревелсток счел для себя принципиально важным поделиться этим доходом с человеком, с которым давно состоял в партнерских отношениях. Безусловно, в свое время и Коковцов, занимая пост министра финансов, дал банку Берингов неплохо заработать на операциях с российскими ценными бумагами. Поэтому, предлагая «бедному» беженцу, попавшему в трудную ситуацию на чужбине, чековую книжку, банкир пытался таким образом хоть в какой-то мере восстановить справедливость, как он ее понимал. Сам Коковцов не пишет, какая именно сумма стояла за той чековой книжкой, ведь без этого она стоила не более бумаги, из которой изготовлена. Однако для Коковцова важным было именно то обстоятельство, чтобы об этом факте узнали окружающие. И в этом плане намек на «общих знакомых в Лондоне» очень показателен: Коковцов дает Барку понять, что он знает о его истинной роли в судьбе золотых резервов России, знает о его измене и обогащении за счет этого предательства. Для меня смысл всего этого эпизода из воспоминаний Коковцова совершенно понятен и не вызывает сомнений. Конечно, со мной могут не согласиться, но я вижу этот факт так.
А вот свидетельство еще одного представителя российской эмиграции, уже известного нам бывшего министра земледелия А. Н. Наумова: «Опишу последнюю нашу с ним [Барком. — С. Т.] встречу в 1928 году, ровно через десять лет после ялтинского завтрака. Дежурный курьер доложил обо мне. После некоторого ожидания в банковской роскошной приемной я был впущен в большой светлый кабинет, великолепно отделанный в строго английском стиле красным деревом и уставленный массивной кожаной мебелью. Все кругом было чисто, тихо, богато и величественно. Из-за солидного письменного стола поднялся ко мне навстречу элегантно, как только в Лондоне это умеют, одетый, по-прежнему свежий, розовый, слегка поседевший, по-прежнему приветливый Петр Львович, который тепло меня обнял, усадил рядом с собой в удобное кресло и стал делиться своими лондонскими впечатлениями, ясно говорившими об исключительном успехе на службе и в жизни. Передо мной сидел человек, сумевший восстановить почти полностью условия своей профессиональной деятельности, материальную обеспеченность и видное положение в обществе»[1095]. Да, с последними двумя выводами автора не поспоришь.
Определенно, Барк относился к той категории эмигрантов, которую А. Н. Наумов весьма точно определил, не называя прямо это слово. Это «некоторые лица, правда, весьма немногие, [которые] сумели всплыть [выделено мною. — С. Т.], выбраться на берег, хотя и на чужой, сумели быстро оправиться, окрепнуть и почти целиком восстановить свое прежнее личное благополучие. К этой категории „счастливых“ беженцев надо причислить и бывшего министра Барка. Благодаря установившимся в былое время финансово-банковским связям, личным способностям и практическому складу своего житейски-мудрого ума он сумел так поставить себя в Лондонских высших деловых сферах, что в несколько лет стал главным директором-распорядителем в одном из крупнейших банков на „Ломбард-стрит“, получил солидное содержание и имел честь быть принятым английским королем, который дал ему титул»[1096].
Лично меня, прямо скажу, покоробило слово «всплыть», куда уж образней можно сказать о человеке, которому удалось вынырнуть из страшного омута революционной смуты. Ну, а что касается «личных способностей», то короли любят предателей, особенно тех, кто помогает грабить своего прежнего суверена. Барк, следует признать, в этом преуспел. Петр Львович, впоследствии ловко преобразился в «сэра Питера Барка», подданного британской короны, произведенного Георгом V в 1935 г., т. е. еще до получения подданства Великобритании, за особые услуги королю в рыцарское достоинство, ну и ставшего кавалером всяких там их орденов.
Как П. Л. Барк вел монаршие дела в Лондоне, я судить не берусь, но, похоже, явно в интересах британской, а не российской короны, которой он присягал. Но в одном дельце Петр Львович явно отличился, успев еще приложить руку к переходу во владение короны британской не только казенных денег короны российской, но и коллекции личных украшений матери-императрицы Марии Федоровны, супруги Александра III. Сегодня эта мутная история не совсем внятной «покупки» драгоценностей с запутанными и по сей день не оконченными денежными расчетами преподносится как «спасение царских украшений» британской королевской семьей, у которой они находятся и по сей день.
Не буду вдаваться в детали этой истории, отмечу только, что после смерти императрицы Марии Федоровны с ее коллекцией драгоценностей, действительно уникальной, которой она очень дорожила, стали происходить странные вещи. Вывезти ее в Великобританию из Дании был командирован именно Барк, оценивавший стоимость украшений в полмиллиона фунтов стерлингов. Далее идет такая головоломка, что разобраться в ней не могут и по сей день что российские историки, что британские. Но, по некоторым данным, часть наиболее уникальных украшений в конечном итоге оказалась в распоряжении большой ценительницы ювелирных изделий английской королевы Марии, давно положившей глаз на эти сокровища, и… супруги Петра Львовича Софи, тоже очень любившей всякие там золотые редкости и бриллианты.
Конечно, великие княгини Ксения Александровна и Ольга Александровна[1097] кое-какие деньги за это драгоценное, в прямом смысле слова, наследие получили, но далеко не все. Как минимум 250 тысяч фунтов где-то затерялись. Доплачивать за шалости королевы Марии пришлось, по некоторым утверждениям, даже ее внучке королеве Виктории уже где-то в 1968 г. Так ли это на самом деле, я утверждать не берусь. А тем, кого этот вопрос очень заинтересует, рекомендую обратиться к книге В. В. Кузнецова «По следам царского золота»[1098]. Так что этот перевертыш вполне заслужил свое лондонское благополучие, Недаром Петр Львович оставил после себя вполне солидное наследство.
Интересно, что и все «птенцы гнезда» Барка на Западе тоже оказались в эмиграции. Правда, никому из них не пришлось идти ни в парижские таксисты, ни в домашнюю прислугу, ни тем более в шахтеры. Никто из числа чиновников Министерства финансов, являвшихся заграничными представителями Барка, не бедствовал. А большинство каким-то чудесным образом осело на Западе, спасаясь от ужасов большевизма, даже весьма богатыми людьми. Многие из них еще успели пощипать и различные «белые правительства», например адмирала Колчака.
Сергей Угет — финансовый атташе в США — в качестве представителя Министерства финансов в Русском заготовительном комитете в Нью-Йорке контролировал все казенные средства и российское имущество в Америке, оценивавшиеся к октябрю 1917 г. в 70–80 млн долларов[1099]. Уж кто-кто, а этот покуражился: пораспоряжался народа русского наследием в собственных интересах от души. Его «художества» вполне тянут на отдельное исследование. Мало того, Угет еще и поучал, как следует развиваться России и выстраивать свои отношения с США. Готовил даже специальные экономические обзоры, дабы «определить, каким путем та или иная отрасль могла бы быть в будущем использована для русских нужд»[1100].
