Для нас же особо важен тот факт, что на момент встречи с Красиным главным советником Монтегю Нормана по русским вопросам в Банке Англии является Барк. В своей вступительной статье к «Воспоминаниям» П. Л. Барка «„Непотопляемый Барк“: финансист и политик» С. В. Куликов пишет: «В Англии Петр Львович сделал не менее блистательную карьеру, чем в России, благодаря не только профессиональной незаменимости, но и начавшейся еще во время его поездок за границу в 1915–1916 гг. дружбе с Монтегю Норманом (1871–1950), который как раз в 1920 г. стал управляющим Английским банком. М. Норман назначил П. Л. Барка своим советником по восточноевропейским делам и в административные советы аффилиаций этого банка — Англо-Австрийского, Англо-Чехословацкого, Хорватского, Британского и Венгерского банков и Банка стран Центральной Европы». Кроме того, П. Л. Барк представлял также управляющего Английским банком в «Нэшнл сити банке» «и, главное, являлся директором-распорядителем Английского международного банка, располагавшегося на фешенебельной Ломбард-стрит»[1082]. Среди англичан он получил известность как «A great Anglo-Russian» — «Великий англо-русский». Именно в таком порядке, а никак не наоборот. И это при том, что сами англичане не очень высоко оценивали результаты деятельности Барка на посту министра: «Что касается Барка и финансов, то война была сплошной катастрофой, и все, что можно было сделать, это оттянуть наступление огромных потрясений на возможно более поздние сроки, широко прибегая к временным уловкам»[1083].
Что касается работы Барка в Банке Англии, то здесь все логично. Не имея официально до 1933 г. британского паспорта, Барк не мог находиться на королевской службе. А Банк Англии, формально являясь частным предприятием, мог трудоустроить иностранца. Остальные же утверждения С. В. Куликова вызывают у меня большие сомнения.
Во-первых, я совершенно не верю в версию о так называемой дружбе с Монтегю Норманом, которая якобы и позволила Барку отлично устроиться в туманном Альбионе. И чтобы понять, почему я в этом убежден, давайте немного разберемся в том, кем же был Монтегю Норман, не только по карьере и жизненному пути, но и по личным качествам.
Монтегю Норман, оставивший заметный след в банковской истории Великобритании, был крайне нелюдимым человеком. Недаром автор весьма популярной на Западе, да и в России книги «Повелители финансов» Лиакват Ахамед, кстати, имеющий огромный практический опыт работы в инвестиционном банкинге, назвал главу, посвященную Монтегю Норману, «Странный и одинокий». Я специально поинтересовался, как же называется этот раздел на языке оригинала и выяснил — «A strange and lonely man». Как видим, перевод весьма точно передает идею автора.
Монтегю Норману повезло родиться в семье потомственных банкиров: «его мать и отец происходили из двух самых известных финансовых династий Англии»[1084]. А его дед являлся старшим партнером «Браун Шипли»[1085] и компаньоном американского инвестиционного дома «Братья Браун»[1086] более 35 лет. Так что «его профессиональная генеалогия была безупречна». Но «Монтегю Норман, казалось, с малых лет был плохо приспособлен к жизни. Поступив по семейной традиции в престижный Итон, — пишет Ахамед, — он предпочитал держаться особняком»[1087].
В 1892 г. Норман начал работать в качестве стажера в семейной фирме «Мартинс-банк» (Martins Bank), где были партнерами его отец и дядя. В 1894 г. он решил перейти в банк деда по материнской линии «Браун Шипли», что позволило ему уехать в Нью-Йорк, где он два года проработал в офисе опять же семейной компании «Братья Браун». В Большом Яблоке Норман чувствовал себя комфортнее, чем в Лондоне.
В конце июля 1913 г. он вновь партнер в банке «Браун Шипли». По-прежнему холост в свои 43 года. Живет один в компании семи слуг близ Холланд-парка в Уэст-Энде в двухэтажном особняке Торп-лодж, имеющем «аскетический и мрачный вид», который делает его «похожим на монастырь миллионера». Любимое развлечение Нормана — концерты камерной музыки Брамса и Шуберта в исполнении известных струнных квартетов, которые проходят в огромной музыкальной комнате его особняка со сводчатым потолком. На них Норман единственный слушатель и ценитель: «он предпочитал вращаться в более пестрых кругах художников и дизайнеров»[1088].
К середине 1915 г. Норман разругался с компаньонами и отошел от дел в «Браун Шипли». Его пригласил быть своим нештатным советником (неофициально и без оклада) заместитель управляющего Банком Англии Брайен Кокейн. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что оба его деда входили в Совет директоров Банка Англии, обоим предлагали быть его управляющим. Правда, согласился только один.
В общем-то «никого не удивило, — пишет Лиакват Ахамед, — что с такой родословной Монтегю Норман в конце концов оказался в банке [Англии]. Тем не менее, когда он приступил к работе в 1915 г., за плечами у него была непродолжительная и не слишком впечатляющая карьера. Через несколько недель после его появления в банке лорд Канлифф, в ту пору губернатор[1089], заметил: „Вон опять идет этот странный тип с рыжей бородой. Вы знаете, кто это? Я постоянно вижу, как он слоняется по банку как неприкаянный, словно не может найти для себя лучшего занятия“. Мало кто в ту пору предвидел, что этот „тип“ сделает головокружительную карьеру. В его прошлом не было и намека на то, что он способен возглавить центральный банк. Однако спустя три года его избрали заместителем управляющего, а еще через два — управляющим, и эту должность он будет занимать в течение неслыханного ранее срока — 24 года»[1090].
Только 15 декабря 1915 г. Монтегю Норман был наконец-то назначен «ассистентом управляющего» Банком Англии и состоял в этом качестве до весны 1918 г., когда 28 марта занял должность заместителя управляющего. И затем, ровно через два года, опять-таки 28 марта 1920 г., стал управляющим Банком Англии[1091]. В марте 1916 г. Норман был «всего лишь консультантом заместителя управляющего»[1092].
Так что говорить о том, что Барку удалось подружиться с Монтегю Норманом еще во время его приездов в Лондон во время войны, вряд ли уместно. Конечно, ничего нельзя исключать. Но среди многих сотен документов, относящихся к вопросам сотрудничества с Россией до октября 1917 г., которые мне пришлось просмотреть в архивах Лондона, да и в самих воспоминаниях Барка имя Нормана не встречается. К тому же его деловые интересы были далеки от тех вопросов, которыми занимался министр финансов России со своими западными партнерами.
На мой взгляд, определенный свет на ситуацию с резким возвышением Барка в Англии проливает в своих воспоминаниях Коковцов. В декабре 1918 г. Владимир Николаевич в сопровождении довольно известного в то время околобанковского деятеля Г. А. Виленкина[1093] встретился в Лондоне с Ревелстоком. Лорд принял его с супругой чрезвычайно доброжелательно. Затем Коковцов описывает эпизод, когда Ревелсток вдруг пригласил его в соседнюю комнату. А далее я хочу предоставить слово самому Владимиру Николаевичу: Ревелсток «попросил не отказать ему в величайшем одолжении и дать слово, что я исполню его просьбу. Не понимая еще, что именно он имеет в виду, я сказал, что всегда рад исполнить его желание, а сейчас в особенности, когда вижу наглядные доказательства его расположения ко мне. По его звонку пришел его секретарь, которого я однажды видел в Петрограде. Ревелсток что-то сказал ему на ухо, тот вышел и вернулся через минуту, держа в руках чековую книжку. Ревелсток стал уговаривать меня принять ее от него, так как он уверен, что я нахожусь в трудном материальном положении, отказ мой его глубоко обидит и покажет только, что я не хочу верить в искренность его отношения ко мне. „Время переменчиво, — сказал он, — я верю, что все вернется в прежнее положение, и вы будете иметь возможность отдать ваш долг Ревелстоку, если не захотите видеть в нем своего искреннего друга“. Мне не оставалось ничего другого, как взять эту чековую книжку, конечно, с твердым намерением никогда не воспользоваться ею. Она покоилась в моем письменном столе в полной неприкосновенности до 1925 года, когда мне удалось наконец после целого ряда безуспешных попыток вернуть ее лорду Ревелстоку незадолго до его кончины». И далее следует фраза, которая заставляет задуматься о действительном посыле автора, столь подробно изложившего этот эпизод своих длительных отношений с лордом Ревелстоком: «Мне доставляет истинное удовольствие рассказать об этом благородном поступке для сведения всех наших общих знакомых в Лондоне и Париже»[1094].
