Звук шагов. Эйлин вернулась.
Люд быстро вышел, хлопнув дверью, как раз вовремя.
Эйлин не было видно за грудой черной брони, которую она притащила, пользуясь только одной рукой. Зорон в очередной раз поразился, как ей, будучи эйрой, существом от рождения мягким и не приспособленным к физическим нагрузкам, все так легко удавалось. Доктор с трудом уговорил её принять его помощь. Вдвоем они донесли добро до гостевой и разложили на полу.
— Эйлин, Вы уверены, что мне стоит это делать? — док с сомнением оценил все многообразие наплечников, нарукавников и прочих «на» форменной брони Безымянного перед ним. Атрибуты боевого снаряжения вызывали в Зороне отторжение и неприязнь. У докторов, как и у многих других представителей профессий, передающихся по наследству, существует множество внутренних правил и предрассудков. Один из них — без необходимости не брать в руку оружие побывавшее в бою и не облачаться в броню. Не то чтобы категорический запрет, скорее нечто вроде врачевательской этики.
— Вряд ли мне понадобиться оборонятся, так к чему вся эта защита? Или я ошибаюсь? — Зорон по причине разницы в росте смотрел в пушистую макушку эйры и не видел выражения её лица, но услышал смешок:
— Уверена, форма не даст тебе продрогнуть, доктор, к тому же, если ты вдруг упадешь, не посадишь синяк. Чем плохо?
— А это вообще не запрещено для не посвященных? — Зорон все еще сомневался, но нагнулся, давая эйре водрузить на него составную кирасу. Он не был уверен в названии, да и ощущал себя в ней довольно странно. Сделан доспех был из твердого эластичного материала, похожего на кожу.
— Не переживай, это форма ученика, даже не Безымянного еще. Очень урезанная в функциональности. Настоящую броню тебе примерить никто не даст, — Она посмотрела на Зорона и улыбнулась. — А теперь кивни.
— Кивнуть? — удивился Зорон неожиданной просьбе, размышляя тем временем, что бы у нее спросить, ведь он впервые остался с эйрой наедине.
— Наклони подбородок так низко, как можешь, — подсказала эйра, и доктор последовал её совету.
Пластины брони на нем ощутимо потеплели… и начали сами облеплять тело, формируя все остальные части доспеха! Пока доктор привыкал к странному ощущению, ловкая эйра заключила его руки в наручи, которые к счастью вели себя, как положено, и не двигались сами собой. Эйлин подала Зорону короткие перчатки, и принялась застегивать ремешки на его боку.
После некоторой заминки Зорон надел, наконец, перчатки, и руки показались ему словно покрытыми маслянисто–черными вороньими перьями, а пальцы — заостренными когтями. Странная ассоциация быстро исчезла, оставив неприятное послевкусие. Остроконечные пальцы форменных перчаток действительно отдаленно напоминали когти. Правда, окрас у формы скорее был темно–коричневым, цвета старого дерева, чем черным, как показалось сначала. Ощущал себя доктор тоже деревом, причем не просто куском древесины, но и в чужой коре, не подходящей по форме и размеру, хоть костюм и оказался впору. Пластины, из которых состояла форма, жили своей жизнью, взъерошиваясь и укладываясь обратно при каждом его движении, точь–в–точь, как вибриссы драконов. Врачевательское «я» доктора оценило костюм с позиции удобства для лекарских дел и осталось недовольным: нет карманов, слишком много лишних ремешков и клёпок. Еще и эти пластины. Ерунда, а не одежда! Непрактично.
Доктор посчитал, что теперь они достаточно близки для таких вопросов с переходом на «ты», и спросил.
— Эйлин?
— Ммм?
— Как ты от имени отказалась? — Зорон смотрел на эту мускулистую, даже несколько угловатую молодую женщину с интересом. Она не была похожа на эйру телосложением, хотя конусовидные уши и черты лица прямо указывали на чистокровность. Учитывая, что с начала создания Города раса эйров и его собственная питали прямо–таки мистическое обоюдное притяжение к друг другу и смешивали эти две крови, чистокровных эйров осталось сравнительно немного. Жили они в своей можно сказать «столице» расы — в Полудне, и среди своих пользовались огромной ценностью и уважением, как реликты древности, ни больше ни меньше. Символы, живое наследие целой расы.
— В смысле, стала Безымянной? — поняла Эйлин. — Долгая история… и слишком печальная чтобы портить собой такой хороший вечер, — голос дрогнул, но она улыбнулась. — Но если не вдаваться в подробности, я всегда была такой: слишком высокой, слишком равнодушной к книгам и наукам и более резкой чем мои сородичи, — она так сильно затянула ремень, что Зорон ощутил как желудок прилипает к хребту, но будучи дворянином, воспитанным и сдержанным, только покраснел немного, но вида не подал. — Так что тут мои способности пригодились больше, чем в Полудне.
— Тебя не любили свои за отличие от них? — попробовал угадать Зорон, глядя на эйру сверху вниз.
— Нет, ну что ты! — она рассмеялась. — Не в привычках моей расы «не любить». Я прожила образцовую, долгую и счастливую эйрийскую жизнь, семья, ларун¹, две дочери-близняшки, — её лицо помрачнело, — а после, когда все это закончилось, погасла² как эйра и стала Безымянной. Отказалась от всего, что у меня было, и ничуть не жалею о сделанном выборе. Ох, не смотри на меня так доктор! Я старше, чем выгляжу, намного старше.
Зорон был искренне удивлен: эйра выглядела максимум на пятьдесят человеческих лет, не больше.
— Эйры стареют одновременно медленно и внезапно, до двухсот лет у нас практически нет возраста, а вот после стареем быстрее людов. Очень странно уснуть — и проснутся с множеством морщин. И довольно… увлекательно, — голос эйры был на удивление теплым.
Только сейчас доктор ощутил в её обществе это пресловутое эйрийское «сияние», упоминание о котором неоднократно встречал в книгах и работах других докторов. Наиболее сходное понятие на людском языке — «харизма», когда эйра вызывала симпатию одним своим существованием, а вокруг нее ощущалась теплая душевная атмосфера, окружавшая, будто облаком.
В другое время, несмотря на дружелюбие и юмор, эйра всегда была слегка отстраненной и холодной. Немного «отмерзала» только во время споров с Эйраном.
— Не боишься старости? Смерти?
Зорон многое знал о культуре этой расы, но поговорить с носителем напрямую, всегда интереснее бездушных книжных строк. Эта Эйлин, пусть не такая веселая, но мудрая, опытная, добрая и честная нравилась доку даже больше чем эйра шутливая.
— Нет, совсем. В культуре эйров нет даже такого понятия, мне только Эйран объяснил, — она усмехнулась. — По нашим поверьям погасшие эйры отправляются к истокам, а самые лучшие из них становятся праматерями и праотцами для будущих поколений.
— Ты говоришь загадками, — Зорон тактично скрыл свое недовольство формой. Эйра рассказывала слишком интересные вещи, но явно не собиралась раскрывать подробности.
— Ну я же эйра! — она хмыкнула. — Точнее уже не совсем: не знаю насколько ко мне применимо такое будущее, — она нахмурилась. — Но и жалеть не стану, — она снова улыбнулась, будто ответив на собственный внутренний монолог.
— Почему не совсем? — заинтересовался Зорон.
— Вы все поймете, потерпите немного, любознательный доктор.
Он догадался — это касается драконов. Ночная вылазка становилась все любопытственнее.
— А Шелль Трой вы тоже поэтому присягнули? — попробовал угадать он, вслед за эйрой переступая с «ты» на «вы» и обратно. — Ты ведь совсем не интересуешься политикой, как смотрю.
— У моего народа есть особенность, — она потянула, аккуратно подбирая слова, — нам необходимо сплотиться. Иметь лидера. У обычных эйр лидер — праматерь, у драконнеров ведущих слишком много, чтобы полагаться на кого–то одного. У каждой тридцатки есть командор, а Шелль Трой вполне может стать общим лидером Города, значит и моим тоже. Я вижу в ней больше склонности к этому, чем к ком бы то ни было еще, — она улыбнулась и наигранно пожаловалась: — А еще я проспорила Шел. Теперь вот отбываю повинность.
— И о чем же вы спорили? — не удержался любознательный доктор.
— Об Эйране, — хмыкнула Эйлин. — Подробностей не проси, даже вспоминать не хочу.