— Доктор Зорон, — Кирстен мягко улыбнулась. — Тебе мой добрый совет, человек, ты слишком быстро влюбляешься в опасных женщин. Будь осторожнее с этим.

Зорона как водой окатило. Вроде бы взрослый мужчина, а попался на своей неуместной симпатии как мальчишка. Кирстен, ожидая Марка, повернулась к нему спиной, лицом к лестнице:

— И еще один совет. Хочешь выжить — бей сытой тени в затылок, — Она на себе указала куда. — Вот в эту точку. Или в глаз. А лучше — сразу же беги. С обычной тенью, я думаю, ты справишься.

Она бросила в сторону Зорона оценивающий взгляд. Он стоял, чувствуя себя крайне неловко. Ладно–ладно, допустим, до великого воителя ему далеко, допустим, она демонстративно выбрала себе рыжего Марка. Но зачем так тыкать носом в неопытность и наивность? Как провинившегося щенка. Ужасное чувство!

Слова Кирстен значительно уменьшили симпатию Зорона к девушке. Сбросив флёр легкой увлеченности таинственной незнакомкой, он стал собранней и напомнил себе: «Я — врачеватель, и это должно быть на первом месте. Всегда».

Как только окна на первом этаже дома сирра Тана были зашторены, светловолосый мужчина, что неторопливо растягивал третью чашку ароматного кофе, встал, расплатился, и скрылся в подворотне. Эйра на крыше все это время тщательно настраивала сложной конструкции арбалет — авторский, дальнобойный и, скорее всего, основательно усиленный чарами. Она обустроила компактную стрелковую позицию и удобно расположилась за печной трубой, невидимая с трех сторон света из–за фигурного ската соседней крыши, а с оставшейся, четвертой, прикрытая пышным деревом нэсет, широко раскинувшим пушистые ветви.

Вскоре из дома, с которого не спускала глаз невидимая наблюдательница, вышли трое: коренастый, плечистый, полный мужичок с огненно–рыжей шевелюрой, одетый в вещи не по размеру, тень в бархатном несколько старомодном платье и высокий изящный темноволосый юноша с длинными собранными в хвост волосами и в целительском одеянии — характерного кроя штаны, рубаха и типичные для врачевателя сапоги с кучей шнурков и бусин. Не было лишь мантии и перчаток. Возможно, именно их юноша нес в большой наплечной сумке. Эйра внимательно рассмотрела троицу, а после молниеносно вскинула арбалет. Тихо тренькнула тетива.

Характерный звук рассекаемого воздуха. Шевельнулись листья на живой изгороди, мимо которой они шли. Зорон был абсолютно уверен: мимо что–то пролетело, и инстинктивно дернулся в сторону, толкнув Марка и Кирс. Но повторный выстрел (а выстрел ли?) так и не повторился. Компания спокойно пересекли немаленькую площадь, направляясь в сторону Мэрии. Вел, не прекращая своей болтовни, Марк. Он, несмотря на видимую грузность, изящно обходил группы прохожих, ведя спутников по весьма путанной и замысловатой траектории.

Они и не знали, что пару секунд назад были окончательно избавлены от слежки теней. После смерти тени на крыше, три оставшихся охотника на Кирстен и Марка распределились по площади. Двоих убил в толпе светловолосый парень, просто и безыскусно сломав шеи. После смерти теней не оставалось тел — они рассыпались беловато–серым комковатым порошком, который тут же унес ветер, оставив на мостовой лишь пустую одежду. Её аккуратно подобрал и захватил с собой тихий убийца. Его «возлюбленная» устранила третьего, сняв точным выстрелом в затылок с огромного расстояния. Этот выстрел Зорон и успел заметить: тень был совсем рядом, за живой изгородью.

Если бы он знал о происходящем, то его интересу не было бы предела: двое убийц, совершенно нехарактерной для этого расы! Человек, на которого не влияет проклятие зверя, и эйра, для которых и вовсе не свойственны любые проявления насилия. Да еще и такого высокого класса. Но Зорон не знал. Убежденный, что является последней надеждой целого Города, он был готов пожертвовать собой, лишь бы предотвратить переворот.

¹ На теней не распространяется проклятие Зверя, не позволяющее людям убивать себе подобных.

² «Держать в шелковой перчатке» — выражение обозначающее полный контроль над отдельным объектом или целой отраслью без проявлений явного вмешательства. «Человек в шелковых перчатках» — ловкий интриган, способный незаметно манипулировать сознанием окружающих.

Кирсашу было страшно. Очень страшно. Так, как никогда в жизни, даже когда за попытку нападения на хорошенькую девчушку, заблудившуюся в Сумерках, его арестовал и держал за шкирку разгневанный грифойдер, а он сжимался под его взглядом, маленький, трусливый, уже пожалевший о своем желании увидеть чужой ужас, чужую смерть. Сколько ему лет тогда было? Шестнадцать? Совсем еще ребенок. Кирсаш не помнил свою человеческую мать, глава клана запретил даже думать о ней. А тень привык слушаться старших.

Еще он до дрожи в коленях боялся Кирсака. Тот как то за провинность отсек мальчишке пальцы и запер в доме клана¹, исключив возможность мгновенно напитаться и быстро регенерировать. Кирсаш отращивал пальцы месяц, вытягивая последние силы из истощенного организма. К счастью, он был совсем юным, и теневое начало еще не до конца пожрало унаследованную от матери человечность. Ему удалось регенерировать, хоть под конец заключения он и выглядел как оживший скелет, обтянутый тонкой, как бумага, кожей. Тогда он впервые убил — приведенного Кирсаком человеческого мужчину. Его черты стерлись в памяти, слишком много потом было других, но он помнил яркие голубые глаза, наполненные болью и страхом.

Кирсаш слегка завидовал Кирстен: она смогла бежать из дома дважды. Первый раз это было лет пять назад. Он неясно помнил устроенный Кирстен переполох. Тогда тени не смогли изловить свою: она долго и хорошо скрывалась. Кирсаш не знал причины побега, но смутно понимал, имей чуть больше храбрости, поступил бы так же. Жизнь под началом Кирсана была такой сложной, такой бедной и трудной! И очень часто болезненной. Но другого мальчишка просто не знал, рос забитым и потому — покорным. Вот и теперь, ему приказали следить за беглой тенью — он покорно исполнял поручение. И зачем Кирстен снова пришла в дом клана, чтобы потом сбежать? Кирсаш слышал ссору между главой клана и его племянницей, и теперь ломал голову, в какие игры играют взрослые?

Он знал, что клан вот–вот обретет свободу и жить станет лучше, но смутно представлял, как это будет происходить и что будет потом. Кирсан регулярно говорил пространные речи о том, что они, клан Кирс, — самые свободные тени Города. Получается, теперь они станут еще свободнее?

Кирсаш прижался щекой к шершавой и холодной поверхности печной трубы. Он прятался на крыше, стараясь как можно незаметнее следить за площадью внизу.

Он видел вспышки красивого, яркого цвета, которому сложно было подобрать название — это его сородичи, что постарались смешаться с толпой в ожидании когда Кирстен выйдет из большого мрачного дома. Её он тоже видел, точнее её и её донора. Цветовые пятна сливались в одно и поэтому было очень тяжело определить, где именно находится девушка. Наверное, поэтому его соклановцы не пытались пробраться в дом и убить её там. А может осторожничали: Кирстен не боялась главу клана, значит была очень сильной, может даже наравне с Кирсаком.

Зашелестело листьями большое дерево позади Кирсаша. Тень успел только подумать о том, что ветра–то особо нет, повернуться на звук и в эту же секунду умер. Нож вошел через гортань. Перед тем, как все потемнело, Кирсаш успел увидеть ярко–голубые, наполненные покоем глаза девушки–эйры. Её губы что–то прошептали, и подросток успел подумать как же красивы эти глаза. Как же… и его тело осыпалось пеплом.

Кирсай и Кирсел, он и она, похожие, словно близняшки, тени, были надеждой клана Кирс. Быстрые, смелые, дети от крови двух сестер–эйр. Кирсан иногда вспоминал тех двух девушек, больно уж хороши они были. Очень редко удавалось захватить эйр. Слишком умны, хитры и часто сбегали, либо обрывали жизни после того, что совершали с ними тени, не выдержав боли и сломавшись духом, да и книжники берегли своих женщин. Но в этот раз повезло. Правда, возникли сложности с тем, как удержать их от самоубийства до родов теневых детей. Кирсан никому не отдал этих двух. Он лично убил их сразу после родов, приняв на руки своих прекрасных детей. После ошибки брата, Кирсан тщательно контролировал размножение своих подопечных и свое собственное. История с Кирстен не должна была повториться больше никогда.