— Придется покориться, — отшутился Бурцев. — Плетью обуха не перешибешь...

— Ох, коварен, варяг, ох, коварен, — повторил полюбившееся словечко Савин, крутя головой. — Какую пулю отлил!.. Ну, еще встретимся... — шутливо пригрозил он и отошел.

Прощаясь, Арзуманов задержал руку Бурцева.

— Может быть, это и лишнее, но хочу напомнить — проследите за станком, — сказал он. — Слышали сегодня, чем живем? А подойдет осень, хлопкоуборочная, увидите, какой тут начнется шахсей-вахсей.

Он помолчал и пристально взглянул на Бурцева.

— Трудная культура — хлопок, понимаете, — сказал он. — И пока не механизируем всю уборку... будет трудно.

...По дороге на завод, сидя в машине рядом с Талановым, Бурцев рассеянно смотрел по сторонам и пытался подытожить свои впечатления. Было беспокойно... И Бурцев знал, что беспокойство не исчезнет, покуда он не окунется с головой в целенаправленную деятельность.

— Что ж, поработаем, Николай Николаевич? — Он дружелюбно обернулся к главному инженеру.

Таланов впервые бледно улыбнулся и наклонил голову.

Подымаясь рядом с Бурцевым по бетонированной лестнице заводоуправления, он молчал уже не столь чопорно, как утром. В коридоре, возле двери в кабинет директора, он остановился.

— Планерку сегодня проведем? — кратко осведомился он.

Бурцев вскинул руку и взглянул на часы. Был пятый час.

— Не поздно ли будет? — с сомненьем произнес Бурцев. — Выполним уж последнюю волю знаменитого Гармашева, не будем заниматься этим в понедельник.

— Хорошо, — согласился Таланов. — Завтра к утру подготовлю дела...

— Сегодня я хотел бы лишь сдать документы и пройтись по цехам, — несколько извиняющимся тоном сказал Бурцев. — Надо же посмотреть, что принимаю?

Таланов кивнул, не то соглашаясь, не то прощаясь, и обычной прямой походкой направился к себе.

Бурцев вошел в приемную. Вдоль стен просторной светлой комнаты выстроились мягкие стулья. Зачем-то в их ряду стоял такой же сервант, как дома у Бурцева. «Очевидно, для документов, — догадался Бурцев. — Роскошествовал Семен». У окна помещался письменный стол из полированной карельской березы, к которому примыкали столик пониже — с пишущей машинкой — и тумбочка с телефоном. Чисто и строго. Внушительно.

Перед дверью в кабинет, расставив ноги и уперев руки в бока, стояла Вечеслова, следя за рабочим, привинчивающим новую черную табличку с золотой надписью:

— Оперативно!.. — с легкой иронией сказал Бурцев.

Вечеслова обернулась и без улыбки взглянула на него. Бурцев с трудом узнал ее. Куда делась та красивая, по-домашнему непринужденная женщина!.. Нельзя было бы сказать, что здесь она выглядела некрасивой. Наоборот, ее вид определило бы слово «элегантность» — белая блузка, прямая серая юбка, белые туфли-босоножки, открывающие ее розовые пятки... Но все в ней — и темный неулыбчивый взгляд, и слегка сдвинутые брови, и походка, и манера говорить, — все было иное. Деловитое. Здесь не было Тэзи. Здесь была товарищ Вечеслова. Бурцев принял это к сведению.

Вечеслова, отстранив рабочего, открыла дверь.

— Проходите! — сказала она, и Бурцев нерешительно вступил в кабинет, где отныне и полагалось ему работать. Его поразила обширность помещения. Человек здесь как-то тонул... К большому, сверкающему черным лаком письменному столу Т‑образно примыкал длинный стол заседаний под зеленым сукном, окруженный мягкими стульями. Шаги глохли в огромном красном ковре. В углу, у письменного стола, возвышался сейф, а у противоположной стены сверкал такой же черный, как стол, длинный книжный шкаф, сквозь стекла которого виднелись корешки сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, тома Большой советской и Технической энциклопедий. Над столом помещался писанный маслом портрет Ленина.

Улыбку вызывали лишь две другие картины, украшавшие стены кабинета: аляповато написанный вид хлопкового поля и напротив — неизменная копия шишкинского «Утра в сосновом бору».

Бурцев огляделся и, пройдя к письменному столу, сел. Рядом с креслом, на низкой тумбочке стояли телефонные аппараты. Он зачем-то потрогал их и взглянул на Вечеслову.

— Я хотел бы сдать документы, — сказал он. — Вы примете?

— Сейчас. — Вечеслова вышла и через минуту, вернувшись с кожаной папкой в руках, встала у стола.

— Вот доверенность министерства на управление делами, — сказал Бурцев, протянув бумагу. — А вот — мой паспорт... Хотя, — улыбнулся он, — вам следовало ознакомиться с ним прежде, чем пускать меня в квартиру.

Вечеслова заложила в папку доверенность и, мельком взглянув на Бурцева, все же взяла его паспорт. Внимательно прочтя основные данные, она пролистала и странички «особых отметок». И тут в ее взгляде мелькнула Тэзи: она не нашла штампа о регистрации брака. Бурцев хитро улыбнулся, принимая паспорт из ее рук. Но Вечеслова была уже по-прежнему собранна. Она вынула из папки листок и положила перед Бурцевым.

— Заполните бланк образцов подписей, — сказала она. — Завтра я отправлю в банк.

Бурцев расписался и, отложив ручку, поднял голову.

— Все? — спросил он.

— Все... — Вечеслова помедлила и, улыбнувшись, протянула руку: — Поздравляю!..

— Пока еще не с чем, — вздохнул Бурцев, поднимаясь. — Пока еще не с чем... А вообще — спасибо.

Он вынул сигареты и, предложив Вечесловой, закурил. Помолчали. Вечеслова, заложив руку за спину, прислонилась к столу.

— Вы завтракали? — Щурясь от дыма, она взглянула через плечо на Бурцева.

— Нет, не успел... — беспечно махнул рукой Бурцев.

— Принести из буфета? — помедлив, спросила Вечеслова.

— Не стоит. Скоро время обедать...

Бурцев вышел из-за стола и остановился перед Вечесловой.

— Я хотел бы, Эстезия Петровна, пройтись по цехам, — сказал он. — С кем бы это можно сделать?

— Хотя бы со мной. — Вечеслова отмахнулась от дыма. — С какого цеха вы хотите начать?

Бурцев с сомненьем взглянул на ее белые туфли.

— Ничего... — поняла она. — Это моя рабочая одежда.

— Тогда... пройдемте в механический. — Он затянулся сигаретой и пояснил: — Я ведь специалист по холодной обработке металла.

Вечеслова пошла к выходу и оглянулась:

— Пойдемте!

Она вложила папку в ящик своего стола, замкнула его на ключ, подергала. Оглянув стол, она взяла записную книжку в коже и выбрала из стаканчика карандаш, потрогав пальцем острие — хорошо ли очинен.

В коридоре она заглянула в одну из дверей и сказала:

— Симочка, посидите у телефона, я иду с директором в механический.

Из дверей высунулась любопытствующая кудрявая головка. Бурцев по-мальчишески подмигнул ей и поспешил за Вечесловой.

За обширными пыльными окнами цеха, освещенные еще жарким солнцем, трепетали низкорослые деревца. Их листва колыхалась от мощного дыхания зарешеченных вентиляционных труб. А в цеху пульсировала своя жизнь. Знакомая и понятная Бурцеву жизнь, полная запахов окалины и нагретого смазочного масла, насыщенная звуками одушевленного металла. Собственно, Бурцеву пока нечего было делать в цехе. Ему не хватало именно этой привычной атмосферы, чтобы окончательно настроиться на рабочий лад, чтобы войти в ритм деятельной жизни.

Бурцев, не торопясь, шел по пролету токарно-винторезных станков. Вечеслова следовала за ним, отставая на полшага. Мерно гудели моторы станков, стонал металл, с шипеньем ударяла в резцы молочно-белая струя эмульсии, которая, распыляясь в воздухе, вспыхивала на солнце радугой. Бурцев чувствовал в это мгновенье, что металл живет и сам он живет...

Степенно, неторопливо работали штамповочные прессы. Вдвигались и выдвигались сверкающие цилиндры пуансонов с сочными мазками коричневого масла. И каждый удар знаменовал рождение новой детали, какой-то насущно необходимой вещи.

За шлифовальным станком стоял невысокий вихрастый паренек в рубашке-ковбойке. Ловким движеньем он снял отшлифованное кольцо и, не глядя, бросил его на кучку таких же деталей, лежащих на полу у станка. Бурцев непроизвольно вздрогнул от глухого стука и остановился. Он взглянул на соседний станок — там детали также высились на полу.