— Секрет чего?

— Как быть человеком, — тихо сказала Лифт.

— А, это, — усмехнулся старик. — Вряд ли я знаю. По крайней мере, не лучше тебя.

Лифт посмотрела в небо, на стены-расселины, с которых соскребли растения, но взамен, словно в подражание, выкрасили в темно-зеленый цвет.

— Удивительно, — проговорил старик. — Людям отведено совсем мало времени. Многие, кого я знал, считали так же: как только начинаешь понимать, что к чему, день уже заканчивается, опускается ночь и гаснет свет.

Лифт посмотрела на него. Ага, все такой же ненормальный.

— Наверно, когда ты старый и все такое, начинаешь подумывать о смерти. Типа как парень, когда хочет писать, начинает подумывать, где бы найти закоулок потише.

Старик усмехнулся.

— Твоя жизнь пройдет, но организм, то есть город, продолжит жить, носик.

— Я не нос, — возразила Лифт. — Я тебе зубы заговаривала.

— Нос, зубы. И то, и другое на лице.

Лифт закатила глаза.

— Я не это имела в виду.

— Тогда что же? Может, ухо?

— Не знаю. Может.

— Нет. Еще нет. Но почти.

— Ла-а-адно, а ты тогда что? — спросила Лифт.

— Я изменяюсь с каждым мгновением. В один миг я — глаза, что видят множество людей в городе. В другой — рот, чтобы произносить философские речи. Они распространяются как зараза — и временами я зараза. Почти все заразы живые. Ты это знала?

— Ты же… не всерьез говоришь о том, о чем сейчас говоришь?

— Полагаю, всерьез.

— Отлично.

Нашла кого спросить, как стать взрослым ответственным человеком, — да у него овощная похлебка вместо мозгов. Лифт повернулась, чтобы уйти.

— Чем ты станешь этому городу, дитя? — спросил старик. — Это часть моего вопроса. Ты сделаешь выбор или будешь плыть по течению? Как часть города, ты район великолепных дворцов? Или трущоба?

Лифт вернулась к старику.

— Если бы ты мог видеть меня насквозь, то не говорил бы такое.

— Почему?

— Потому что. Трущобы хотя бы знают, зачем их построили.

Она отвернулась и влилась в людской поток на улице.

— Мне кажется, вы не понимаете основных принципов. — Виндль извивался по стене рядом с Лифт. — Госпожа… похоже, вас не интересует, как развивать нашу связь.

Она пожала плечами.

— Есть слова, — продолжал он. — По крайней мере, так мы их называем. Скорее это идеи. Живые идеи, обладающие силой. Вы должны впустить их в свою душу, впустить меня в свою душу. Вы же слышали тех неболомов? Они собираются совершить очередной шаг в подготовке. Это когда… ну… они обретают осколочные клинки.

Он улыбнулся: улыбка складывалась из лоз, догонявших Лифт по стене. Каждый узор слегка отличался от предыдущего, вырастая один за другим, словно галерея рисунков. Они создавали улыбку, но по отдельности улыбками не были, только все вместе. Или, может, улыбка существовала в промежутках между узорами.

— Я знаю, как сделать только одно, — сказала Лифт. — Как стащить закуску Мрака. За этим я типа и пришла.

— Э-э, а разве мы это уже не сделали?

— Не его еду, а закуску. — Лифт сощурилась.

— А… Человека, которого он собирается казнить. Мы перехватим у него добычу.

Гуляя по переулку, Лифт дошла до сада. Это было чашеобразное углубление в камне с четырьмя выходами по разным сторонам. Подветренную стену покрывали лозы, но их постепенно сменяли бриттели, имеющие форму плоских тарелок для защиты от стихии, со стеблями, которые расползались навстречу солнечному свету.

Виндль фыркнул, спустившись на землю рядом с Лифт:

— Культивации почти никакой. Право, никакой это не сад. Тому, кто поддерживает здесь порядок, следует сделать выговор.

— А мне нравится. — Лифт протянула руку к спренам жизни, и те засновали над кончиками пальцев.

В саду было людно. Одни появлялись и исчезали, другие слонялись без дела, третьи просили подаяния. В городе ей не часто попадались попрошайки; похоже, существовали некие правила насчет того, когда и как можно попрошайничать.

Лифт остановилась, уперев руки в бока.

— В Азире и Ташикке любят все записывать.

— О, безусловно. — Виндль крутился около лоз. — М-м-м. Да, госпожа, эти лозы хотя бы плодовые. Не все так плохо, не все тут наобум.

— И они любят информацию, — продолжала Лифт. — Любят торговать ею друг с другом, так?

— Безусловно. Это самобытная черта их культуры, как говорили ваши наставники во дворце. Вас там не было, я слушал вместо вас.

— Писанина бывает важной, по крайней мере, для тех, кто ее пишет. Но что они потом с ней делают? Выбрасывают? Сжигают?

— Выбрасывают? Лозы Матери! Нет, нет, нет. Ничего нельзя просто так выбрасывать! Это еще может пригодиться. Я бы нашел для записей безопасное место и хранил их в неприкосновенности на случай, если они понадобятся.

Лифт кивнула, сложив руки на груди. Здесь так же ко всему относятся. Этот город, где все только и делают, что всё записывают, а потом постоянно предлагают купить идеи… что ж, в некотором смысле это место похоже на целый город Виндлей.

Мрак приказал своим охотникам найти того, кто совершает странные дела, потрясные дела. А в этом городе записывают, что дети ели на завтрак. Если кто-нибудь заметит нечто странное, то непременно запишет.

Лифт пробежалась по саду, касаясь лоз босыми ногами. Лозы убирались прочь. Она вскочила на скамейку рядом с намеченной целью — пожилой женщиной. Верхняя часть ее коричневой шиквы была обернута так, что виднелось накрашенное лицо и аккуратная прическа.

Женщина тут же сморщила нос. Ну уж нет, Лифт купалась с неделю назад в Азире, с мылом и всем, что полагается.

— Кыш! У меня нет для тебя денег, — брезгливо помахала женщина пальцами. — Кыш! Пошла прочь.

— Мне не нужны деньги, — заверила Лифт. — Я хочу заключить сделку. За информацию.

— Мне ничего от тебя не нужно.

— А мне и дать нечего. У меня это хорошо получается. Я уйду и ничего вам не дам. Просто ответьте на вопрос.

Лифт неподвижно ссутулилась на скамье, потом почесала зад. Женщина завозилась, словно собралась уходить, и Лифт наклонилась к ней.

— Ты не соблюдаешь предписания для попрошаек, — возмутилась женщина.

— Я не прошу. Я торгуюсь.

— Хорошо. И что ты хочешь знать?

— Есть ли в городе место, куда складывают всю писанину для сохранности?

Нахмурившись, женщина указала вдаль, на похожее на холм сооружение в центре города. Оно было таким большим, что возвышалось надо всем вокруг и даже выглядывало за стены-расселины.

— Что-то наподобие Верховной Дирекции? — спросила женщина.

Моргнув, Лифт склонила голову набок.

Женщина не упустила возможности перебраться в другую часть сада.

— Это все время было там? — поинтересовалась Лифт.

— Э, да, — ответил Виндль. — Конечно.

— Правда? — Она почесала затылок. — Хм.

Лозы Виндля взвились по стене переулка, и Лифт полезла наверх, не беспокоясь, что привлекает лишнее внимание. Перебравшись через край стены, она оказалась на поле. Фермеры посматривали в небо и ворчали. Времена года сошли с ума. Дождь должен был лить не переставая — скверное время для посадки растений, так как вода вымывает семенную пасту, однако вот уже много дней сухо: ни бурь, ни дождя.

Лифт шла мимо фермеров, размазывающих пасту. Из нее прорастут крошечные полипы, которые в конце концов достигнут размеров большого булыжника и до отказа заполнятся зерном. Если это зерно раздавить, не важно, руками или во время бури, получится новая паста. Лифт постоянно задавалась вопросом, почему съеденные полипы не вырастали внутри желудка, но никто так и не дал ей толковый ответ.

Озадаченные фермеры работали, подтянув шиквы повыше. Лифт, проходя мимо, пыталась прислушиваться. Пыталась услышать.

Обычно в это время года им не нужно работать. Разумеется, они все равно сажали в трещинах треб, который мог пережить наводнение, но никак не лавис, талью или клему — гораздо более трудоемкие, но и более урожайные культуры.