— Итак, мы здесь, и вы, как ни странно, избежали заключения под стражу. — Виндль забрался на стену на уровне ее головы, оставляя за собой след из лоз. — Что дальше?

— Еда. — Желудок у Лифт урчал.

— Вы ведь только что поели!

— Ага. Голод побери, всю силу потратила, пока убегала от стражников. Теперь я голоднее, чем раньше!

— О Матерь Всемилостивая! — раздраженно воскликнул Виндль. — Почему нельзя было просто подождать в очереди?

— Тогда бы мне вообще никакой еды не досталось.

— Какая разница, если вы пережгли ее в буресвет, а потом прыгнули с обрыва!

— Зато удалось попробовать блинчики!

Они обошли стайку женщин-ташикки с корзинами в руках, без умолку болтавших о лиафорских безделушках ручной работы. Когда Лифт проходила мимо, две женщины непроизвольно прикрыли корзины и крепче сжали ручки.

— Поверить не могу, — запричитал Виндль. — Поверить не могу, что влачу столь жалкое существование! Я был садовником. Уважаемым садовником! А сейчас, куда ни сунься, на нас смотрят как на карманных воришек.

— В карманах у них пусто. — Лифт оглянулась через плечо. — Если на шиквах вообще есть карманы. А вот в корзинах…

— Знаете, а мы ведь раздумывали, не связать ли узами того чудесного башмачника вместо вас. Очень добрый человек, заботился о детях. Я мог бы жить спокойной жизнью, помогать ему делать обувь. Давно бы уже открыл выставку башмаков!

— А как же насчет угрозы с запада? — спросила Лифт. — Может, там и правда война?

— Обувь важна для войны. — Виндль сплюнул на стену пучком побегов — она понятия не имела, что это значит. — Думаете, Сияющие будут сражаться босиком? Мы бы могли делать для них обувь, этот милый старый башмачник и я, прекрасную обувь.

— Скукотища.

Виндль закряхтел.

— Вы собираетесь разить мною людей, верно? Я стану оружием.

— Что за чушь ты несешь, пустоносец?

— Полагаю, я должен помочь вам произнести слова? В этом моя обязанность? О, как же это печально.

Он часто говорил подобное. Наверное, у пустоносцев мозги набекрень, поэтому она не держала на него зла. Лифт пошарила в кармане, вытащила маленькую книжицу и принялась ее листать.

— Что это? — спросил Виндль.

— Стащила из караулки. Подумала, можно ее продать или еще чего придумать.

— Дайте-ка взглянуть.

Виндль сполз со стены, поднялся по ногам Лифт и, закручиваясь вокруг ее тела, наконец по руке добрался до книги. Довольно щекотно, когда его основная лоза выпускает тоненькие побеги, и те прилипают к коже, чтобы закрепиться.

На странице он выпустил лозы поменьше, полностью обрастив ими книгу и проникнув между страниц.

— Хм-м-м…

Пока он работал, Лифт ждала, прислонившись спиной к стене расселины. Совсем не чувствовалось, что находишься в городе, скорее в… тоннеле, ведущем в город. Да, над головой открытое ясное небо, но улица кажется довольно обособленной. Обычно в городе видны высокие силуэты зданий вдалеке, слышны крики с ближайших улиц.

Улица, забитая под завязку людьми, которых здесь более чем достаточно, все равно казалась обособленной. Рядом по стене полз странноватый маленький кремлец: меньше по размеру, чем большинство собратьев, черного цвета, с тонким панцирем и коричневой ворсистой полоской на спинке, похожей на губку. Кремлецы в Ташикке необычные, и чем дальше на запад, тем необычнее. Ближе к горам некоторые кремлецы даже могли летать.

— Хм-м, госпожа, — произнес Виндль. — Скорее всего, эта книга бесполезная. Просто журнал с записями о времени заступления стражи на дежурство. Например, капитан отмечает, что каждый день ровно в десять по настенным часам ее сменяет капитан ночной стражи. Раз в неделю она посещает Верховную Дирекцию для подробного доклада о происшествиях за неделю. Она дотошная, но сомневаюсь, что кого-то заинтересует покупка ее журнала.

— По-любому кого-нибудь заинтересует. Это же книга!

— Лифт, ценность книги обуславливается ее содержимым.

— Знаю, страницами.

— Я имею в виду, тем, что на страницах.

— Чернилами?

— Я имею в виду тем, о чем могут поведать чернила.

Она почесала затылок.

— Стоило бы вам все-таки слушать наставников по письму в Азире, — пожаловался Виндль.

— Значит… на еду это не обменять? — Ее желудок урчал, привлекая все больше спренов голода.

— Вряд ли.

Дурацкая книга. И люди дурацкие. Побурчав, она швырнула книгу через плечо.

Как назло, та угодила в женщину с корзиной пряжи в руках. Послышался визг.

— Эй, ты!

Лифт вздрогнула. Мужчина в форме стражника указывал на нее пальцем сквозь толпу.

— Ты только что напала на эту женщину? — прокричал стражник.

— Ну прям! — прокричала в ответ Лифт.

Стражник начал пробираться к ней.

— Бежим? — спросил Виндль.

— Бежим.

Лифт нырнула в переулок, отчего стражник заорал еще сильнее и бросился в погоню.

Спустя примерно полчаса Лифт лежала на брезенте, натянутом поверх одной из лачуг, и отдувалась после продолжительного забега. Стражник оказался настойчивым.

По забитому лачугами переулку гулял ветер, и под его порывами Лифт беззаботно покачивалась на своей лежанке. Внизу семья — мать, трое сыновей и отец — обсуждала, как на трущобы чудесным и неожиданным образом высыпалась целая повозка зерна.

«Я буду помнить о тех, кого забыли». Она произнесла эту клятву, когда спасла жизнь Гоксу. Правильные слова. Важные слова. Но что за ними стоит? А как же ее мать? Никто ведь ее не помнит.

Слишком много забытых людей. Слишком много для одной девочки.

— Лифт? — Виндль скрутился в маленькую башенку из лоз и трепещущих на ветру листьев. — Почему вы ни разу не побывали на Решийских островах? Ведь вы оттуда родом?

— Матерь спросила о том же.

— Так почему бы не наведаться туда? Вас послушать, вы обошли пол-Рошара, но ни разу не заглянули на свою предполагаемую родину.

Пожав плечами, она перевела взгляд на послеполуденное небо, подставила лицо ветру. По сравнению с душком в расселинах он казался свежим. Город нельзя было назвать зловонным, но запахи наполняли его, словно сбившиеся в загоне животные.

— Знаешь, почему нам пришлось покинуть Азир? — тихо спросила Лифт.

— Мы погнались за тем неболомом, которого вы зовете Мрак.

— Нет. Не в этом дело.

— Разумеется.

— Мы ушли, потому что меня стали узнавать. Если слишком долго жить в одном месте, тебя начинают узнавать. Лавочники запоминают твое имя. Приветливо улыбаются, когда заходишь, и заранее знают, какой товар предложить, — помнят, что тебе нужно.

— Разве это плохо?

Она кивнула, по-прежнему глядя в небо.

— Еще хуже, когда тебя считают своим другом. Гокс, визири — они торопятся с выводами. Думают, что знают тебя, ожидают определенного поведения. И вот тебе приходится быть не тем, кто ты на самом деле, а тем, кого они себе выдумали.

— И кто же вы на самом деле, Лифт?

В этом и проблема. Когда-то она знала ответ. Или просто была слишком юна, чтобы беспокоиться по таким вопросам?

Откуда это узнавали остальные? Ветер качнул лежанку, и Лифт свернулась в клубочек, вспомнив объятия матери, ее запах, теплый голос.

Урчащий желудок напомнил о себе спазмами. Насущные потребности взяли верх над грезами о прошлом. Она глубоко вздохнула и встала.

— Ладно, давай-ка поищем каких-нибудь беспризорников.

— Жратвы отсыпает, — сказала маленькая чумазая девочка.

Ручонки она не мыла, вероятно, с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ковыряться в носу. Многих зубов у нее не хватало. Слишком многих для такого возраста.

— Жратва у этой бабы годная, — добавила она.

— Мелюзге отсыпает?

— Ага. — Девочка кивнула в знак согласия. — Но может и люлей отсыпать. Упертая, как каменюка, и глаза у нее, как колючки. Мелюзгу не любит, но жратву не жмет. Долбанутая.

— Может, для чужаков мутит? — спросила Лифт. — Чужаки дают светилки, если она жратву мелюзге отсыпает?