В Чернигове же сияло солнце, а ночью над телом митрополита были видны три столба огненных до небес, а когда свершилось погребение, установилась необычайная тишина. Эти чудеса послужили Русской православной церкви основанием для провозглашения Константина святым.

Итак, Константин умер, митрополичью кафедру занял грек Федор, а Клим, по-видимому, коротал свои дни во Владимире-Волынском. Казалось, о нем совсем забыли, но судьба готовила ему еще одно испытание. В 1163 г. неожиданно умирает митрополит Федор, и Ростислав принимает, наконец, решение вернуть на кафедру Клима. В Константинополь снаряжается посол с просьбой признать его законным митрополитом Руси. К сожалению для Клима, в Олешье русские послы встретились с греческим посольством, которое сопровождало на Русь нового митрополита. Пришлось им возвращаться в Киев.

Такая необычайная торопливость патриархии возмутила Ростислава. Первой его реакцией было отказать митрополиту в приеме и отправить обратно в Константинополь. Затем он поменял гнев на милость, но при этом произнес такие слова: «Я сего митрополита за честь и любовь царскую нынѣ прийму, но впредь ежели патриарх безъ ведома и определения нашего, противно правил святыхъ апостоль в Русь митрополита поставить, не токмо не прииму, но и закон сдѣлаемъ вечный избирать и поставлять епископамъ Рускимъ с повеления великого князя»[185].

Свидетельство В. Татищева, несмотря на определенный скепсис историков в его восприятии, находит подтверждение и в древнерусской летописи. Вот что сообщает об этом событии Ипатьевская летопись в статье 1164 г.: «Прииде митрополитъ Иванъ в Русь, и не хотѣ его Ростиславъ прияти, занеже отрядил бяше Ростиславъ Гюряту Семковича къ цареви, хотя оправити Клима въ митрополью: и възвратися опять Гюрята изъ Олешья с митрополитомъ и царевомъ посломъ»[186].

Из последующего изложения видно, что между Ростиславом Мстиславичем и императорским послом состоялся серьезный разговор. Посол передал великому князю послание императора: «Молвить ти царь, аще приемши с любовью благословение отъ святыя Софья...»[187]. Дальше в летописи пропуск и, по-видимому, не случайный. Еще Е. Голубинский полагал, что бдительный цензор убрал из летописи резкие высказывания Ростислава, чтобы смягчить конфликтную ситуацию[188]. Какими были эти слова в протографе статьи Ипатьевской летописи, мы не знаем, но очень возможно, что именно такими, какие содержатся в летописи В. Татищева.

Кроме уверений в уважительном отношении императора к великому князю Ростиславу, последнему были поднесены и богатые царские дары («присла царь дары многы Ростсилаву, оксамиты и паволоки и вся узорочья различныя»), что, несомненно, повлияло на его окончательное решение.

Сработал старый и испытанный способ хитрых византийцев: лесть и подкуп. Они лишили Ростислава его непреклонности относительно возвращения на митрополичью кафедру Клима Смолятича. Правда, следует признать, что «прозрение» князя было несколько запоздалым. Если бы он не смалодушничал в 1159 г., возможно, прецедент с поставлением русского митрополита в Киев 1147 г. имел бы продолжение. Широкой поддержки Клим, как известно, не получил ни в церковных, ни в светских кругах, но кто знает, как бы все сложилось, уступи Ростислав настояниям Мстислава и верни его на кафедру. Возможно, пришлось бы смириться с таким порядком избрания и Константинопольской патриархии. Наверное, хиротония киевского митрополита все равно происходила бы в Софии Константинопольской при участии патриарха и архиерейского Собора Византийской православной церкви, но кандидатура его определялась бы в Киеве.

К сожалению, этого не случилось. Страсти по киевским митрополитам, продолжавшиеся в течение семнадцати лет, не привели к изменению устоявшихся порядков, хотя и показали, что на Руси они не всеми воспринимались как безусловные.

Под 1159 г. в Ипатьевской летописи помещен рассказ о необычайном обострении междукняжеских отношений в Полоцкой земле. Главными действующими лицами этой распри были Рогволод Борисович, Глеб Ростиславич, Ростислав Глебович, а также полоцкие и друцкие бояре, именуемые летописью «полочане» и «дручане». Заинтересованное участие в судьбе полоцких князей приняли новгород-сиверский князь Святослав Ольгович, а также Юрий Долгорукий.

Согласно сообщению летописи, Рогволод Борисович выступил «искать собѣ волости» от Святослава. Как недавний минский узник оказался у новгород-сиверского князя, неизвестно. Летописец, разумеется, знал это, но, поскольку это, похоже, не было тайной и для других, не счел необходимым делать какие-то разъяснения.

Слово «искать» здесь означает «добывать», подтверждением чему может быть уточнение, что он «поемъ полкъ Святославль», то есть выступил при поддержке новгород-сиверской дружины. Подойдя к Слуцку, Рогволод направил своих послов в Друцк с сообщением о намерении вернуться в свой город. До перехода в Полоцк он занимал этот престол. Оказывается, дручане только этого и ждали. В ответ они снаряжают посольство к Рогволоду и просят его спешно продолжить путь к Друцку. При этом заявляют, что очень рады его приходу и готовы сражаться за него даже и со своими детьми.

Истинное радушие Рогволод встретил, когда подошел к городу. Навстречу ему выехало 300 лодей, в которых были не только дручане, но и полочане «И вииде в городъ с честью великою, и ради быша ему людье»[189].

К этому времени из Друцка бежал сын полоцкого князя Глеб Ростиславич. Спасаясь от гнева толпы, он в спешке покинул город. Дручане, как это практиковалось на Руси, разграбили его двор, словно и не собирались сажать в нем нового князя.

Побег Глеба к отцу в Полоцк спровоцировал и там «мятеж велик», как замечает летописец. Многие полочане полагали, что Друцк для Рогволода лишь промежуточный пункт, а главной его целью должно быть возвращение Полоцка. Для приближения этой цели полочане, встречавшие Рогволода под Друцком, видимо, и подняли мятеж в столице земли.

Летописное уточнение, что сторонниками Рогволода были «мнози», позволяет предполагать отсутствие единодушия среди полочан. Это позволило Ростиславу остановить мятеж. О применении силы не говорится. Возможно, она и не понадобилась, поскольку Ростислав решил эту проблему элементарным подкупом зачинщиков беспорядков: «И одаривъ многими дарми и води къ кресту»[190].

Параллельно с умиротворением полочан Ростислав вел переговоры с братьями о том, как им надлежит поступить с Рогволодом. Общая позиция, видимо, была выработана без труда. Конечно, Рогволода следовало примерно наказать. С этой целью Ростислав, собрав под своим началом дружины братьев, повел их на Рогволода: «А самъ иде съ Всеволодомъ, и с Володарем, и съ всею братиею на Рогьволода къ Дрьютьску»[191].

Надежда Ростислава на испуг Рогволода и добровольный его уход из Друцка не оправдалась. Рогволод не только не оставил город, но и организовал оборону. Решительно поддержали его в этом противостоянии с полоцкой коалицией князей дручане. Летописец отмечает, что обе стороны стояли крепко, не считаясь с большими потерями. Бесплодные попытки нападавших овладеть Друцком вынудили Ростислава пойти на мирные переговоры с Рогволодом, причем, как оказалось, на условиях друцкого князя: «И створи миръ Ростиславъ с Рогволодомъ, и цѣловаша хресть межи собою, и придаста волости Рогволоду»[192].

Какие волости были приданы Рогволоду к его Друцкому княжеству, летописец не указывает. Из дальнейшего его рассказа явствует, что «дар» этот был несколько запоздалый и уже не мог изменить течение событий. Судьба Ростислава была предрешена. В Полоцке против него образовался заговор. А неудача под Друцком только ускорила развязку. Втайне от своего князя полочане снеслись с Рогволодом и пригласили его занять полоцкий престол. При этом они каялись за содеянное ему ранее зло.