Куда ушел Всеволод Мстиславич после изгнания из Новгорода, летопись не уточняет. Однако спустя некоторое время он вновь появился на севере Руси, во Пскове. Оказывается, его позвали сюда новгородские и псковские мужи, с тем чтобы еще раз посадить в Новгороде. «Поиди, княже, теке хотятъ опять», — якобы заявили ему приглашающие. Среди них был и Константин Микульниц, посадник новгородский, бежавший во Псков 7 марта 1137 г., а также несколько «инѣхь добрых муж».

Тем временем о приготовлениях Всеволода в соседнем Пскове стало известно в Новгороде. Там поднялся великий мятеж. Наружу выплеснулись страсти двух партий: про-Всеволодовой и про-Святославовой. Преимущество оказалось на стороне тех новгородцев, которые не хотели видеть в Новгороде Всеволода. Его сторонники вынуждены были бежать во Псков. К этим вельможным разборкам, вероятно, подключились и простые новгородцы. Они принялись грабить дворы сбежавших сторонников Всеволода. Летописец сообщает, что пострадали «домы» Константина, Нежатина и «инѣхъ много». С других сторонников Всеволода была взята контрибуция в полторы тысячи гривен, которые были переданы купцам на организацию военного похода против Пскова. Наказание понесли, как это постоянно случалось в подобных случаях, и невиновные: «досягоша и не виноватыхъ».

Новгород, таким образом, остался верным князю Святославу Ольговичу, а Псков крепко стоял за Всеволода Мстиславича. Такое положение, разумеется, никак не устраивало новгородцев, привыкших к тому, что Псков должен управляться из Новгорода. Решено было силой вывести Всеволода из Пскова. Под знамена Святослава Ольговича собрались, кроме новгородцев, дружина его брата Глеба, курский полк, а также половцы, традиционные союзники чернигово-сиверских князей. На псковичей это не произвело впечатления. Они отказались изгнать Всеволода и организовали круговую оборону города: «бяхуть ся устереглѣ, засѢклѢ осѣкы всѣ». Пришлось новгородцам и их союзникам несолоно хлебавши возвращаться назад. Предлог выглядел вполне благородно: новгородцы якобы не захотели проливать кровь своих братьев.

Не исключено, однако, что между новгородцами и псковичами, вероятно, какой-то их частью, состоялось тайное соглашение. На эту мысль наводит утверждение летописи, что обе стороны решили положиться в этом спорном деле на Бога: «Неглѣ Богъ како управит своимъ промысломъ»[143].

Исходя из того, что за этой многозначительной фразой следует сообщение о безвременной кончине Всеволода, трудно отрешиться от мысли, что «божьим промыслом» управляли люди. Надежда новгородцев на то, что смерть Всеволода прекратит их противостояние с псковичами, не сбылась. Псковским князем был провозглашен брат Всеволода Святополк. Не наступил мир и в самом городе. Святослав Ольгович не завоевал всеобщего к себе расположения новгородцев и спустя год и девять месяцев также был изгнан из города. Стабилизация политической ситуации на севере Руси наступит лишь с утверждением на киевском столе в 1139 г. Всеволода Ольговича, но это уже другая история.

Герой этого очерка принадлежал к роду черниговских князей, наследников Святослава Ярославича. Черниговская династия вошла в историю под названием Ольговичей, хотя ее основателем был сын Ярослава Мудрого Святослав, и справедливее было бы именовать ее Святославичами. Но так случилось, что более известным (хотя и печально) на Руси был не Святослав, а его неспокойный сын Олег, получивший прозвище «Гориславич». Он считался и был в действительности зачинщиком княжеских междуусобиц, дружил с половцами и часто наводил их на Русь. Когда Мономах и Святополк собирали князей на знаменитый Любечский съезд для устроения мира, труднее всего соглашался на это Олег Святославич. Потребовались не только уговоры Мономаха, но и военный поход его сына Мстислава, чтобы вынудить мятежного черниговского князя все же сесть за стол переговоров.

Олегу не удалось посидеть на киевском престоле, но все его многочисленное потомство буквально бредило Киевом. Основательность своих претензий на великое княжение они объясняли тем, что принадлежали к единому русскому княжескому роду, являлись «единого деда внуками». Правдами и неправдами они стремились занять киевский престол, хотя, казалось, вполне могли удовлетвориться богатой и обширной Черниговской землей.

С 1139 по 1146 г. великим киевским князем был сын Олега Святославича Всеволод. В трудное время феодальных распрей он сумел стабилизировать политическую ситуацию на Руси и по праву считался главой русских князей.

Началом этой драматической, а впоследствии и трагической истории послужило завещание Всеволода Ольговича, согласно которому киевский престол он передавал брату Игорю.

В 1145 г. Всеволод приказал князьям Игорю и Святославу Ольговичам, Владимиру Давидовичу и Изяславу Мстиславичу прибыть в Киев. Здесь он объявил им свою волю. Как когда-то Мономах передал престол своему сыну Мстиславу, а последний назначил своим преемником брата Ярополка, так ныне он, Всеволод, завещал после своей смерти киевский престол брату Игорю. Больше всего такое решение не понравилось Изяславу Мстиславичу, который сам хотел сесть на отцовском троне. Перечить сильному Всеволоду он, однако, не стал: «И много замышлявъ Изяславу Мстиславичю нужа бысть цѣловати крѣстъ»[144].

Торжественное взаимное целование креста произошло на сенях великокняжеского дворца. Под тяжелым взглядом Всеволода князья поклялись быть верными Игорю, а тот, в свою очередь, поклялся любить их.

В следующем году, возвращаясь из похода на Володимирка Галицкого, Всеволод почувствовал себя плохо и остановился под Вышгородом. Летописец замечает, что князь «ста подъ Вышегородомъ въ Островѣ». Можно думать, что здесь была какая-то загородная резиденция Всеволода и именно в ней он, не имея сил продолжить путь в Киев, решил осуществить передачу власти брату Игорю.

Из Киева сюда срочно были вызваны бояре, которым умирающий князь объявил свою волю. Те, как свидетельствует летопись, с радостью восприняли слова Всеволода, взяли Игоря и поехали в Киев. Еще при живом великом князе киевляне начали присягать Игорю.

Первое целование креста произошло под Угорским. И по сей день это остается загадкой. Почему там? И кто принял в нем участие? Летописец говорит, что были созваны «кияне вси», и все они целовали крест с Игорем, признавая его своим князем. Однако присяга эта не была искренней. Загадочные «кияне» (неизвестно, кто скрывался под этим общим названием) «яшася по нь лестью».

Чем было вызвано это притворство, сказать трудно. Возможно, боялись Всеволода — а ну как выздоровеет? Конечно, под общим названием «кияне» не следует понимать простых жителей столицы Руси. Собраться им всем под Угорским не было никакой возможности. Скорее всего, здесь собрались киевские бояре, возможно, с ними были представители киевской администрации. Это у них могли быть тайные помыслы на будущую измену, а не у простых киевлян, которые, не исключено, даже не знали о происходившей смене власти.

Получив согласие киевлян, Игорь возвратился в Вышгород, чтобы принять присягу у вышгородцев. Учитывая, что Вышгород был ближайшим пригородом Киева, участие его жителей в «избрании» себе князя кажется естественным, хотя, по-видимому, и не обязательным. При других поставлениях князей летописи не упоминают о целовании креста вышгородцами. Возможно, в данном случае это было вызвано не совсем легитимной передачей престола, а поэтому Всеволод пытался вовлечь в эту акцию как можно больше людей, освящавших ее. Народ хочет себе князем Игоря Ольговича, и Всеволод идет ему навстречу.

После «всенародного» волеизъявления Всеволод отправил своих послов к Изяславу Мстиславичу и другим князьям, чтобы спросить их, верны ли они недавней клятве Игорю. Все ответили утвердительно. Теперь, как говорится, Всеволоду можно было со спокойной совестью и умирать. Киевский престол оставался за Ольговичами.