Рис. 22. Гибель Изяслава Ярославича в бою у села Нежатина Нива

К этому времени иллюзии Изяслава относительно искренности германского короля Генриха окончательно развеялись. Участие же папы римского в судьбе руского князя-изгоя, вероятно, изменило отношение к нему Болеслава II. В 1076 г. Изяслав покидает Германию и отправляется в Польшу. В знак благодарности он дарит покрову на раку св. Адальберта Войтеха в Гнезненском соборе. Об этом мы узнаем из латинской надписи на покрове, которая, как думают исследователи, первоначально была исполнена на церковнославянском языке: «Молитвами святого Димитрия даруй, Всемогущий, многая лета Рабу Твоему Изяславу (Izaslaw), князю рускому (rux Russiae), во отпущение грехов и взыскания Царствия Небесного. Аминь»[71].

Для «отпущения грехов и взыскания Царствия Небесного» Изяславу, судя по всему, пришлось раскошелиться. Но ведь русская летопись и послание папы Григория VII к Болеславу II говорят, что все богатства Изяслава были отобраны у него польским королем, следовательно, на покрову раки св. Адальберта Войтеха средств у него не должно было быть. Если они у него все же нашлись, то здесь может быть два объяснения. Первое: Болеслав II прислушался к требованию папы римского и вернул Изяславу его княжескую казну, когда тот вернулся в Польшу. И второе: слухи об ограблении Изяслава польским королем или его слугами, которые распускал сам князь, сильно преувеличены. Подтверждением этому может быть сообщение Ламперта Херсфельдского о том, что Изяслав привез Генриху IV «неисчислимые сокровища». Действительно, такая щедрость Изяслава в Германии никак не согласуется с ограблением его в Польше.

Весной 1077 г. Изяслав получил наконец давно просимую помощь от Болеслава и выступил на Русь. В летописи это событие отмечено всего одной фразой: «В лѣто 6585. Поиде Изяславъ с Ляхы»[72]. Трудно сказать, что повлияло на решение польского короля: то ли письмо папы римского, то ли же известие из Руси о смерти могущественного Святослава. Так или иначе, но единственной силой, на которую мог опереться Изяслав при возвращении киевского престола, были поляки. Без них трудно было рассчитывать на сговорчивость даже Всеволода, который и сам не прочь был занять освободившееся место. О том, что такие мысли у него были, свидетельствует сообщение летописи о его выступлении против брата: «Всеволодъ же взыиде противу брату Изяславу на Волынь»[73].

Замышлявшееся сражение не состоялось. Братья решили свой конфликт полюбовно. Всеволод уступил Киев Изяславу, а тот, по-видимому, не возражал, чтобы Чернигов перешел в руки Всеволода. «И пришед Изяславъ сѣде в Киевѣ, месяца июля в 15 день»[74], — так подытожил летописец рассказ о возвращении старшего Ярославича на престол своего отца.

К сожалению, недолгим было третье утверждение Изяслава на киевском престоле. В следующем, 1078 г. он с братом Всеволодом пошел походом против сыновей Святослава. В состоявшейся кровавой сече под Нежатином (современный Нежин) Ярославичи одолели своих непокорных племянников. Но погиб в ней и Изяслав. Обстоятельства его смерти оставляют ощущение ее необязательности. Князь, что называется, получил нож в спину. Вот как описывает это летопись: «Изяславу стоящю в пѣсцѣхъ, унезапу приѣхавъ един, ударил его копьемь за плеча, и тако убьенъ бысть Изяславъ сынъ Ярославль»[75].

Кто был этот «един» и как он оказался за спиной князя, летопись не уточняет. Не знаем этого и мы. Можно только догадываться, что не обошлось тут без предательства и коварства. В близком окружении Изяслава, по-видимому, были сторонники черниговских князей. Не исключено также, что в смерти киевского князя повинно окружение Всеволода.

Тело великого киевского князя в ладье доставили в Киев. Затем положили на сани и повезли с песнопениями священников в город. Навстречу вышел весь Киев. Летописец замечает, что от плача людей не слышно было церковного пения. Горько плакал у гроба и сын Ярополк, верный спутник печальной княжеской судьбы Изяслава. Обращаясь к отцу, он сказал: «Отче, Отче мой. Что еси не бес печали пожил на свѣтѣ семь, многи напасти приемь от людѣи, и от братья своея, се же погибе не от брата но за брата своего положи главу свою»[76].

Похоронили Изяслава в церкви св. Богородицы Десятинной в мраморной гробнице. Летописец высоко характеризует умершего князя. Вот эти красивые, исполненные сочувствиями Изяславу слова: «Бѣ же Изяславъ мужъ взоромъ красенъ, тѣломъ великъ, незлобивъ нравомь, кривды ненавидя, любя правду, клюкъ (хитростей. — П. Г.) же в немь не бѣ, ни льсти, но простъ умомъ, не воздая зло за зло, колко ему створиша Киянѣ, самого выгнаша, а домъ его разграбиша, и не возда противо тому зла»[77].

О мертвых, как известно, говорят хорошо или ничего не говорят. В данном случае летописный панегирик является одновременно и одой умершему князю, и покаянием, искуплением вины современников перед ним.

С легкой руки автора «Слова о полку Игореве» под таким прозвищем вошел в отечественную историю черниговский князь Олег Святославич. Традиция устойчиво закрепила за ним славу мятежного князя, зачинщика междоусобиц, который скомпрометировал себя непопулярными на Руси связями с половцами. По образному выражению «Слова...», Олег «мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял». Частое привлечение половцев в качестве союзников для борьбы за черниговский престол тяжелым бременем ложилось на плечи простых людей, несло им страдания и смерть. Не случайно и через сто лет память об этих трудных временах сохранялась в народе. «Тогда при Олеге Гориславиче, — восклицает автор «Слова...», — редко пахари покрикывали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля».

История нередко бывает несправедлива к ее творцам. Наверное, Олег Святославич был не лучшим представителем княжеского русского рода, но вряд ли он заслужил столь горькую славу. Сомнительные союзнические связи с половцами поддерживали и другие князья, а его «крамолы», по существу, были спровоцированы сперва дядьями — Изяславом и Всеволодом Ярославичами, а затем и их сыновьями — Святополком и Владимиром, превратившими Олега в князя-изгоя. Если бы он получил после смерти отца Чернигов, на который имел все права, а не добивался его долгих 16 лет в борьбе со своими более удачливыми родственниками, возможно, и не было бы этих ужасных «крамол».

Начало истории, о которой пойдет речь ниже, приходится на 1077 г. Летописец безучастно заметил, что Олег Святославич находился в это время в Чернигове, у Всеволода: «Олегъ же, сынъ Святославлъ, бѣ у Всеволода Черниговѣ»[78]. Историки по-разному интерпретируют эту фразу. Одним кажется, что Всеволод пригласил племянника в гости, чтобы обсудить его дальнейшую судьбу, другие полагают, что Олег проживал в Киеве под присмотром Всеволода, и летописец это просто зафиксировал.

Неожиданно этот спокойный стиль взрывается в самом начале статьи под 1078 г. сенсационным известием: «В лѣто 6586. Бежа Олегъ, сынъ Святославль, Тмутороканю от Всеволода, мѣсяца апреля 10»[79]. Итак, Олегу пришлось спешно покинуть свой родной Чернигов и бежать в Тмутаракань. Мы не знаем истинной причины этого бегства, однако трудно отрешиться от мысли, что над молодым князем в родном городе нависла смертельная опасность. В. Татищев заметил, что Олег разгневался на Всеволода, но чем был вызван этот гнев, не объяснил.

Были ли у Олега основания опасаться за свою жизнь? Прямых доказательств у нас нет, но косвенные подтверждают опасность такого предположения. Оно содержится уже в следующей летописной фразе: «В се же лѣто, — пишет летописец, — убиенъ бысть Глѣбъ, сынъ Святославль в Заволочи»[80]. Когда произошло это убийство (до бегства Олега из Чернигова или после) и кто был убийцей, мы не знаем, однако, судя по тому, что новгородский престол занял Святополк Изяславич, вряд ли эта смерть может быть списана только на счет ему[81]. Под покровительством Изяслава и Всеволода все лучшие престолы занимали их сыновья. Для Святославичей на Руси места не было. И очень похоже, что от них начали избавляться. Сыновья искупали вину своего отца, который в свое время жестоко обошелся с братом Изяславом, превратив его из великого князя в изгнанника.