В 1156 г. из Константинополя прибыл на Русь новый митрополит. Им был крупный греческий богослов Константин I, который вроде бы знаком был с Русью еще до своего поставления. В Киеве торжественно встретили греческого иерарха. Накануне сюда прибыл и новгородский архиепископ Нифонт, чтобы оказать почести Константину, но осуществить свою мечту ему не удалось. Он умер в Киеве еще до прибытия митрополита. Среди встречающих Константина I были епископы Мануил Смоленский, Полоцкий, а также великий князь Юрий Долгорукий. Вот как эта встреча описана в Ипатьевской летописи: «Тогда же митрополит Константин приде исъ Царягорода, и прия и князь Дюрги съ честью, и Полоцкий епископ и Мануилъ Смоленьскии епископъ, иже бѣ бѣгалъ перед Климомъ»[179].
Пользуясь особым расположением Юрия Долгорукого и, по-видимому, пытаясь услужить великому князю, Константин занялся ликвидацией церковного раскола. Прежде всего он предал анафеме Клима Смолятича и Изяслава Мстиславича, сместил с кафедр тех епископов, которые поставили и поддерживали Клима. Все рукоположения последнего были объявлены недействительными. От тех дьяконов, которые желали служить новому митрополиту, было взято письменное осуждение бывшего митрополита: «И тако испровергъши Климову службу, и ставления, и створивше божественную службу, и благословиша князя Дюргя Володимирича, а потомъ и дьякономъ ставление отда, иже бѣ Климъ ставилъ митрополитъ, писаша бо к нему рукописание на Клима»[180].
Тотальная чистка клира Русской православной церкви, несомненно, осуществлялась с благословения Юрия Долгорукого. Разумеется, это не расходилось и с желанием Константинопольской патриархии. Крутость, с которой Константин принялся наводить порядок во вверенной ему митрополии, должна была продемонстрировать, кто в доме хозяин, а заодно и исключить подобные отступления от церковных канонов в будущем.
Но Константин несколько переусердствовал. Его действия не принесли желаемого результата, а, наоборот, породили еще большие противоречия. Беспрецедентная акция проклятия Изяслава Мстиславича создала сильную княжескую оппозицию митрополиту в лице сыновей покойного великого князя — Мстислава и Ярослава. Можно сказать, что положение Константина было ничуть не лучше, чем у его предшественника. Если Клим был всецело обязан покровительству Изяслава, то Константин в такой же мере зависел от поддержки Юрия Долгорукого. После смерти последнего он потерял опору власти, а вскоре и вовсе вынужден был оставить митрополичью кафедру.
Когда в 1159 г. в Киев вошли войска Волынского князя Мстислава Изяславича, Константин бежал в Чернигов. Летописец так прокомментировал это событие: «Бѣ бо в то время выбѣглъ ис Кыева Мстислава дѣля Изяславича»[181]. Конечно, Константин боялся расплаты за проклятие Изяслава. Но почему он ушел, скажем, не в Константинополь, как это сделал в свое время митрополит Михаил? Исследователи объясняют это тем, что в Чернигове на епископской кафедре сидел грек Антоний, и там Константин рассчитывал найти надежное убежище. К этому, видимо, следует прибавить и то, что черниговским князем был один из наиболее верных союзников Юрия Долгорукого Святослав Ольгович, и Константин рассчитывал, наверное, на его поддержку в возвращении оставленной кафедры.
Надеждам его не суждено было сбыться. Святослав Ольгович хоть и приютил опального митрополита в своем городе, участия в его судьбе не принял. Не озаботились происшедшим и другие русские князья. Кроме Ростислава Мстиславича, готовившегося к роли великого князя, никто из них не выступил на защиту Константина. Мстислав Изяславич не мог простить ему проклятие отца, а поэтому решительно настаивал на смещении с кафедры. Да, видимо, и Ростислав не особенно усердствовал в отстаивании его прав. Принципиальной его позиция была только по отношению к Климу, и когда она наконец нашла понимание у Мстислава Изяславича, Ростислав легко согласился на то, что митрополичью кафедру должен занять новый человек.
В летописях нет сведений о том, как вел себя в этой ситуации епископат Русской православной церкви. Он целиком состоял из иерархов, поставленных Константином, и, по логике вещей, должен был вступиться за своего митрополита. Тем не менее епископы, видимо, тоже промолчали. Уж очень одиозной представлялась личность Константина на Руси, чтобы ее можно было защищать без собственных нравственных потерь.
Заняв Киев, Ростислав отправил в Константинополь посольство с просьбой высвятить на Русь нового митрополита. При этом, вероятно, были объяснены причины, по которым далее занимать кафедру Константин не может. В патриархии с должным уважением отнеслись к этой просьбе, но с присылкой митрополита не торопились. Только под 1161 г. Ипатьевская летопись сообщает о прибытии в Киев митрополита Федора: «Том же лѣте приде митрополитъ Федоръ ис Царягорода, месяца августа, бяшеть бо посылалъ по нь князь Ростиславъ»[182]. Здесь несколько смещена хронология событий: в действительности митрополит Федор прибыл в Киев в августе 1160 г., но и эта дата отстоит от просьбы Ростислава более чем на год.
Столь длительные раздумья Константинополя объясняются, по-видимому, необычностью ситуации. На Руси был канонический иерарх, и доставление туда еще одного не предусматривалось правилами патриархии. Неизвестно, как долго бы длилась эта неопределенность, если бы трудную проблему не разрешил сам Константин, а вернее, его смерть, наступившая в 1159 г.
Сообщив о кончине митрополита Константина, летописец заметил: «народи же вси дивишася о смерти его». Удивляться и вправду было чему. Чувствуя близкий конец, Константин призвал к себе епископа Антония и попросил, чтобы после смерти тело его не было предано земле, но выволочено при помощи веревки, привязанной к ногам, за город и там оставлено на съедение собакам.
Согласно Московскому летописному своду 1479 г., завещание свое Константин подготовил письменно. Запечатав, он передал его епископу Антонию и взял с него клятву, что тот исполнит все в точности, как записано в этой грамоте. Когда Антоний открыл грамоту в присутствии Святослава Ольговича и прочитал ее, то «обрете в ней страшную вещь».
Конечно, было от чего ужаснуться Антонию и Святославу. Таких похорон они еще не знали. Однако клятва была дана, и Антоний выполнил последнее слово Константина.
Чем была вызвана столь необычная просьба митрополита? Объяснение некоторых историков, что Константин таким образом искупал свою вину за неканонически длительное отсутствие в Киеве или же за суровое обхождение со сторонниками Клима Смолятича, вряд ли можно принять. Не таков был характер, чтобы раскаиваться в содеянном. Скорее всего, это действительно был вызов обществу, отвергнувшему его, протест против совершенной над ним несправедливости[183].
Рис. 33. Погребение митрополита Константина в Спасском Черниговском соборе
По истечении трех дней Святослав приказал подобрать тело митрополита, внести в город и похоронить его у св. Спаса. Это было вызвано якобы тем, что все это время тело оставалось цело, и никто к нему не посмел притронуться: «На утрий же день Святославъ князь здумавъ с мужи своими и съ епископомъ, вземше тѣло его и похорониша в церкви у святаго Спаса Черниговѣ»[184].
Нетронутость тела Константина была расценена современниками, как первое чудо. За ним последовали и другие. Тот же Московский свод сообщает, что, когда хоронили митрополита, в Киеве «солнце помрачися и буря зѢлна бѣ», тряслася земля, сверкали молнии, грохотала гроза. Великий князь Ростислав в это время находился под Вышгородом. Буря сорвала его шатер. Князь преисполнился страхом и, вспомнив о смерти Константина, о которой ему поведал Святослав Ольгович, послал к св. Софии и иным церквам, чтобы служили всенощную по митрополиту.
