Так на пути к единовластию Святополк убрал еще одного вероятного претендента. Впоследствии тело Глеба было перевезено в Вышгород и погребено рядом с могилой Бориса «у церкви святаго Василия».

Коварные убийства братьев Бориса и Глеба имели широкий резонанс не только на Руси, но и далеко за ее пределами. Русская православная церковь объявила братьев мучениками и страстотерпцами, защитниками Русской земли. Святополк получил в народе прозвище «Окаянный».

Как свидетельствует обширная статья «Повести временных лет» под 1015 г., Святополк на этом не остановился. В том же году судьбу Бориса и Глеба разделил и Святослав, князь древлянский. Пытаясь уйти от расправы, он бежал в Венгрию, но был настигнут в Карпатах сторонниками Святополка и убит ими.

Кто мог быть заинтересован тогда в смерти всех этих князей? Безусловно, только Святополк. Неожиданно овладев великокняжеским престолом и понимая, что из многочисленных наследников Владимира у него меньше всего шансов удержать его в своих руках, он стремился убрать со своей дороги всех возможных конкурентов, не бывших с ним в единокровном родстве. Святополк считал себя сыном Ярополка, что, судя по всему, так и было. Летописец в статье 980 г. по этому поводу заметил следующее: «Володимеръ же залеже жену братьню грекиню, и бѣ непраздна, от нея родился Святополкъ»[48]. В Киеве и на Руси говорили, что Святополк родился от двух отцов.

Есть основания утверждать, что Владимир также не признавал в душе Святополка своим сыном, а потому не любил его и, разумеется, не собирался передавать ему киевский престол. Став великим князем, Святополк, терзаемый комплексом неполноценности своего происхождения, не мог не перенести свою обиду на Владимира и на его ни в чем не повинных сыновей. Подобная мысль, по-видимому, приходила в голову и летописцам. Неслучайно они завершали рассказ о рождении Святополка такой сентенцией: «Отѣ грѣховьнаго ко корени золъ плодъ бываетъ: понеже бѣ была мати его черницею, а второе, Володимеръ залеже ю не по браку, прелюбодейчичь высть убо»[49].

Выше мы уже отмечали, что Ярослав узнал о смерти отца и убийстве брата Бориса от гонцов сестры Предславы, тайком отправленных из Киева в Новгород. Этот факт, а также тысячеверстая удаленность Новгорода от Киева не оставляют ни малейшего сомнения в его непричастности к убийствам. Да и в чем могла быть выгода Ярославу от смерти своих младших братьев? Ни Борис, ни Глеб, ни Святослав в Киеве не княжили, так что их устранение ни на шаг не приближало его к заветной цели. Киев как был в руках Святополка, так в них и остался бы. Следовательно, Ярославу, если он и вправду решил добиваться Киева любой ценой, необходимо было убрать со своей дороги Святополка. Почти четырехлетняя борьба между ними за великокняжеский престол подтверждает логичность подобных предположений.

Подозрения в причастности Ярослава к убийству братьев, будь они хоть в малейшей степени вероятными, поставили бы под сомнение источниковедческие возможности отечественного летописного фонда. Ведь они равносильны обвинению наших древних хронистов в намеренной и чудовищной фальсификации истории. Разумеется, можно было из симпатии или боязни умолчать о каком-то неприглядном деянии своего князя. Однако иезуитски переложить его смертный грех на другого, сочинив при этом историю в деталях и подробностях и придумав несуществующих исполнителей действа, — это было выше их разумения о чести и совести.

Как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Допустим, Ярославу при жизни удалось обезопасить себя от народной молвы, хоть это и маловероятно. Однако после смерти князя обязательно нашлись бы люди, которые поведали бы миру о его прегрешениях. Ведь нельзя же предположить, что в тайном заговоре против Святополка участвовали все поколения русских летописцев.

А как же быть со свидетельствами Эймундовой саги? — спросит недоверчивый читатель. Да никак. Она вообще не содержит данных об убийстве Бориса и Глеба. То, что Н. Ильину и его последователям показалось имеющим отношение к Борису, на самом деле относится к Святополку, к тому же сдобрено большой долей фантазии. Чтобы убедиться в этом, обратимся к самой саге.

Еще до похода на юг Эймунд на совете с родственником Рагнаром и другими знатными норманнами рассказал им, что происходит в настоящий момент на Руси: «Я слышал о смерти Вальдимара конунга с востока из Гардарики, и эти владения держат теперь трое сыновей его, славнейшие мужи его. Он наделил их не совсем поровну — одному теперь досталось больше, чем двум, и зовется Бурицлав тот, который получил большую долю отцовского наследия, и он — старший из них. Другого зовут Ярицлейв, а третьего Вартислав. Бурицлав держит Кэнугард, а это — лучшее княжество во всем Гардарики, Ярицлейв держит Хольмгард, а третий — Полтескью»[50].

Рис. 16. Убийство Святослава Владимировича в горах Угорских

В этой достаточно реалистической картине раздела Руси между наследниками Владимира Великого, когда Святополку, старшему из сыновей, достался Киев, Ярославу — Новгород, а Брячеславу — Полоцк, несколько смущает имя старшего князя. Он назван в саге Бурицлавом. Но большой загадки, кто скрывается под ним, здесь нет. Исследователи уже давно пришли к выводу, что имя это происходит не от Бориса, а от Болеслава, и появилось в саге оттого, что Болеслав был союзником Святополка и в борьбе с Ярославом за Киев играл ведущую роль. Как считает Т. Джаксон, замена эта тем более понятна, что имя «Бурицлав» встречается и в древнескандинавской литературе.

При непредвзятом анализе свидетельств саги нетрудно убедиться, что все, рассказанное в ней о Бурицлаве, без сомнения, относится к Святополку. Первое столкновение Ярослава и Святополка, о чем сообщает «Повесть временных лет», состоялось на Днепре под Любечем осенью 1015 г. В нем принимали участие союзники Ярослава — варяги, а потому сражение описано в саге достаточно близко к летописи. С киевской стороны руководил полками Бурицлав, с Новгородской — Ярицлейв. Противоборствующие стороны сошлись на берегу большой реки. Бой был жестокий, но благодаря Эймунду сопротивление Бурицлава было достаточно быстро сломлено и его войско в панике бежало. «Говорили, — констатируется в саге, — что Бурицлав погиб в том бою»[51].

Из последующего рассказа, однако, явствует, что Бурицлав остался жив и готовится к новому сражению с Ярицлейвом. Это остановило последнего от разрыва договора с Эймундом, и он продолжил его еще на двенадцать месяцев. В саге говорится, что Бурицлав жил в Бярмаланде (Беломорье. — П. Т.), но, как справедливо полагала еще Е. Рыдзевская, под ним надо понимать страну печенегов, состоявших в союзе со Святополком[52]. Дальнейшее изложение событий подтверждает справедливость такого предположения.

Следующее столкновение Бурицлава и Ярицлейва, как утверждается в саге, состоялось у стен города. Название этого города не приводится, но вряд ли может быть сомнение в том, что речь здесь идет о Киеве. Его потерял Святополк и его же пытался вернуть себе с помощью печенегов. В «Повести временных лет» это событие датируется 1036 г., но в других летописях о нападении печенегов на Киев сообщается под 1017 г. Эта дата представляется более точной хотя бы потому, что Эймунд, участвовавший в отражении печенежского нападения, пребывал на Руси с 1015 по 1022 г. и, естественно, не мог сражаться под Киевом в 1036 г.

Начался кровавый бой. С обеих сторон пало много воинов. Ярицлейв, против дружин которого был особенно сильный натиск, получил ранение в ногу. В конце концов, благодаря храбрости Эймунда, чаша весов склонилась в пользу Ярицлейва, и Бурицлав вынужден был оставить надежду на овладение городом. С остатками бьярмов (печенегов. — П. Т.) он бежит в направлении какого-то леса. Его преследует Эймунд со своими людьми. Снова, как повествуется в саге, прошел слух, что Бурицлав конунг пал, и можно праздновать великую победу. Оказалось, однако, что варяги выдали желаемое за действительное.