После этого Вильхен соизволил позаботиться о том, чтобы Алрефе отправили в больницу, где тот провёл ещё один месяц. Несмотря на ряд обследований, проверок и даже опытов, он чувствовал себя как никогда спокойно и в безопасности. Его держали в отдельной палате, по количеству наложенных защитных чар больше похожей на клетку для особо опасных преступников — на случай внезапной буйности пациента. Там даже не имелось окон, туда не пускали никого, кроме врачей и магов-исследователей. Впрочем, Алрефе прекрасно понимал, что никто бы его не навестил даже при возможности. Даже Олеонте. Тот и так делал слишком много странных для демона вещей, проявляя что-то похожее на доброту и сострадание.

Дни тянулись бесконечно долго, различаясь только проводимыми процедурами. Одиночество, тишина, пропитавший воздух и вещи запах чистоты и лекарств, холодный профессионализм работников... Всё это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой.

На край кровати опустилась лёгкая невидимая гостья. Почувствовав слабый запах сирени, Алрефе отложил в сторону записную книжку, в которой тренировался выводить печати, и, обернувшись, улыбнулся.

— Извини, что приходится наблюдать столько неприятных вещей. — Он вздохнул и опустил взгляд на перебинтованные руки. Чужие пальцы накрыли их, словно подтверждая реальность присутствия гостьи. — Даже если теперь у этого тела достаточно сил, я всё равно не знаю, как прервать петлю. Не на таком расстоянии от настоящего. Но зато, — усмешка, — теперь постыдные подробности перестанут быть тайными. Всё то, о чём я не хотел тебе рассказывать, вскрылось самым отвратительным образом. Если будет возможность — не смотри. Не следи за тем, что случится дальше. Потому что... — Перехватив тонкую ладонь, Алрефе слегка сжал её и покачал головой. — Нет, не для того, чтобы окончательно не разочароваться во мне. Ты имеешь право делать выводы по полной картине. Просто... Есть впереди такие эпизоды, после которых ты можешь потерять спокойный сон.

— Те, из-за которых ты сам иногда плохо спишь?

— Да. Но мне не привыкать. И я заслужил. Я бы даже сказал, что кошмары — слишком мягкая кара за содеянное.

Вместо ответа последовало неловкое, горькое молчание, а вскоре страницы записной книжки будто сами по себе зашевелились.

— Печати Шелианны? Ты не прекращал заниматься с ними с тех пор, как нашёл книгу?

—Да. — Алрефе взял книжку и начал перелистывать страницы, ненадолго задерживаясь на самых интересных. Ясные глаза потускнели под пеленой меланхолии. — Они заняли особое место в моей жизни, определили будущую деятельность... Даже если в университете я занимался другими печатями, сам интерес к ним взялся именно отсюда.

— Но тебе пришлось отказаться от них ради свободы.

— И от них, и от прочей магии, которую я всё же люблю. — Он кивнул. — Поэтому я был так рад, когда смог обучить им тебя. Хотя и догадывался, что впоследствии благодаря им ты можешь зайти слишком далеко.

— Слишком или нет — тут уж мне решать. — Послышался тихий смешок, лёгкая рука растрепала волосы Алрефе. — Знаешь, на мой взгляд эта комната мало отличается от той камеры в доме Райлера. Разве тебе не было одиноко здесь?

— Тогда я не знал такого чувства. Пребывание в обществе никогда не несло с собой ничего хорошего. Разве что не отказался бы встретиться с Олеонте, но он сейчас далеко и увяз в собственных делах, проблемах... Так что здесь у меня было вдоволь времени, чтобы в тишине и покое предаваться несбыточным мечтам.

— Мечтам?

— Да. Я ведь посмел думать, что в своей жизни что-то решаю, что раз оказался достаточно одарённым, то хоть теперь имею право голоса, возможность определить свой путь.

Пребывая в больнице, Алрефе изучал университеты, дорогу к которым открыл неожиданно высокий потенциал. Да, с такими показателями появлялся шанс, что его просто побоятся взять, но если показать хорошие результаты хоть в той же магии печатей... Может, рассмотрят кандидатуру? Алрефе был согласен на любой, даже самый неперспективный магический университет, лишь бы не в родном мире. Однако по возвращении домой его ждал разговор, разом перечеркнувший все мечты, спустивший с небес на землю столь резко, что в процессе явно что-то сломалось.

— Готовься поступать в Акпор, — заявил Вильхен, стоило пройти в кабинет.

— Но, отец, я хотел...

— Ты, кажется, успел зазнаться и забыться. В этом доме нет ничего твоего: ни мнения, ни желаний! — Крик. Удар кулаком по столу, от которого захотелось привычно сжаться. — Договор с будущим хозяином уже подписан. Райлер Ак’рейтене заинтересован в твоих способностях, так что после выпуска сразу отправишься к нему на службу. Надеюсь, ты понимаешь, какая это честь, что для выродка вроде тебя нашлось место? Тебе ещё отдавать долг за жизнь в этом доме.

— Как вы верно сказали, отец, здесь нет ничего моего, — с издёвкой подметил Алрефе. — И, зная вас, за мою продажу на службу вы выручили достаточно, чтобы покрыть расходы на объедки с ваших же тарелок и лекарства, потребовавшиеся, чтобы залечить нанесённые вами же раны. Я уж не говорю о вещах, которые мне всегда приходилось донашивать за Нермие.

— Ты кому язвить смеешь! — крикнул Вильхен и снова ударил по столу.

Ах, что-то с годами не менялось... Почти. Теперь отец опасался его и больше угрожал словами, чем делом, ведь Алрефе прислушался к словам друга: не стеснялся давать сдачи и напоминать, на чьей стороне несомненно большая сила, пусть даже ещё не подкреплённая опытом. Отца спасала только пресловутая, ненавистная доброта сына, уверенность в том, что тот не сможет напасть первым, не способен на месть.

— Вам. Хотя бы словам своим я всё ещё хозяин. Так вы всё сказали, что хотели?

— Да. Выметайся.

Ответив на грубость шутовским поклоном, Алрефе вышел из кабинета и помрачнел, стоило закрыться двери. Если договор заключён, значит, на своих желаниях действительно можно ставить крест — он уже чужая собственность, просто пока не в полном подчинении. Нет сомнений, — рога лишат ещё до поступления, сведя к нулю любые шансы на побег. Так всегда делали с перспективными учениками, даже если тех не связали договором до начала обучения.

Ха... Алрефе сбежал вниз и спрятался в комнате, не желая ни с кем пересекаться, не желая показывать, насколько сильно ошеломили слова отца. Он знал, что посвящение решит его судьбу, но чтобы настолько... Служба — это до тех пор, пока хозяин не умрёт или не отпустит, но такие толстосумы отличаются особой живучестью и не меньшей жадностью. Обычно попасть к такому — честь, желанное место для многих демонов. Но Алрефе видел в этом только одно: ненавистную судьбу, до самого конца прописанную кровавыми чернилами чужой рукой.

Уж не новость, что Акпор — не лучшее место для жизни, если ты привык к теплу, солнцу и ясному небу чаще, чем три месяца суммарно за год. Не впадать в уныние от местного климата, пожалуй, особый дар, которым не всегда обладали даже коренные жители, но будучи неисправимым и неисправным можно отчаянно учиться радоваться жизни даже в подобных условиях.

Хотя Алрефе пребывал отнюдь не в восторге от идеи поступать в выбранное отцом место, учёба в Акпоре стала для него глотком свежего воздуха и, пожалуй, лучшими годами в родном мире. Меньше контроля, не испорченная постыдными случаями из детства репутация, интересные занятия, в том числе с преподавателями из других миров, множество иномирных книг в библиотеке, поступивший в тот же университет друг... И хорошая стипендия, с которой Алрефе смог купить лютню, исполнив детскую мечту, и теперь в свободное от основной учёбы время обучался музыке в каком-нибудь потайном уголке университета.

Он быстро стал одним из лучших студентов, несмотря на то, что всё равно старался придерживаться своих взглядов, во время боевой практики намеренно щадя оппонентов. К нему хорошо относились из-за старательности, выдающихся магических способностей и умения быстро осваивать новый материал, но подозрительно косились из-за мягкого характера, который с интересом и одобрением принимали только преподаватели-иномирцы. Алрефе не позволял на себя наезжать, но всё же выступал за мирное решение, а тех, с кем случалась дуэль, сам же доставлял до медпункта или оказывал помощь на месте.