В специально отведённых ящиках можно найти глушители на любой вкус: кубы, пирамиды, рамки, полые цилиндры, полотна из различных материалов и размером от носового платка до скатерти, браслеты, броши, перчатки, шапки... Алрефе остановил свой выбор на браслете, который легко, удобно и банально закидывался на рог.

«И вот теперь, пожалуй, точно всё готово. Ну что, старина, способны ли ещё твои мозги за столь короткое время выдать что-то действенное?» — с усмешкой спросил он сам себя и полоснул по пальцу кинжалом.

Кровь смешивалась с тьмой и тонкой-тонкой струйкой тянулась к печати, накладываясь на неё, повторяя каждый штришок, пока серый рисунок не приобрёл тёмно-красный, почти чёрный оттенок. Густой, вязкий мрак начал клубиться над печатью, словно попавшие в масло капли чернил. Алрефе замер в напряжении, когда магия потянулась к нему, будто зверь, который медленно и тщательно принюхивался, то ли выискивая добычу, то ли выжидая, когда она не выдержит и выдаст своё присутствие.

Демоны тоже боялись тьмы, даже если не выдавали этого, даже если сами не осознавали. Тьма легко могла наказать тех своих детей, кто возомнил о себе слишком многое, кто решил играть не по установленным ею правилам. Однако больше всего тьма не любила дефектных детей, тех, кто подавил, обуздал её. Одна из причин, почему так мало встречалось миролюбивых демонов, заключалась в том, что тьма убивала или подчиняла обратно недостаточно сильных. И на самом деле даже самый могущественный маг не смел сохранять уверенность, что если повезёт проснуться на следующий день, то он сделает это не рабом своей природы.

Магия ещё немного покружила подле Алрефе и растворилась, вплетаясь в структуру мира, получая возможность обследовать даже самые его отдалённые уголки. С пальца продолжала струиться кровь, подпитывая чары, пока основание левого рога не начало болезненно пульсировать. Боль быстро сжала в своих тисках голову и начала отдаваться даже в глазах, вышибая слёзы, стремительно разлилась по телу до финальной точки в виде резких покалываний в дрожащих конечностях.

Алрефе остановил действие печати и упёрся руками в стол, тяжело дыша через рот и пытаясь прийти в себя. Из-за срочности он не озаботился предохранениями, вот и получил в полной мере откаты, побочные резонансы и сильные магические возмущения из-за довольно грубой инверсии заклинания и того, что части искомого находились в совершенно разных местах — рог где-то далеко в мире, но его остаток — основание — прямо здесь.

Довольно грубая ошибка, которую можно и нужно было избежать, но на это могло уйти больше одного дня. И времени-то всё равно, оно никуда не торопится и все с радостью подождёт, но не будут ждать другие ищейки. Нужно любой ценой обогнать их всех.

Всё ещё с туманом и болью в голове Алрефе убрал листы, стёр из памяти артефакта созданную печать, привёл в порядок лабораторию, убрав следы своего присутствия, выключил свет и развеял тьму на двери и окнах. Пора возвращаться домой, ведь примерно через час начнёт просыпаться прислуга и кто-нибудь слишком глазастый обязательно не в тот момент посмотрит на улицу и увидит, как некий однорогий демон скачет по тёмным ступеням к своему окну.

***

— Плетёшься, как сонная муха, — с кривой ухмылкой прокомментировал преградивший проход на лестнице Олеонте, когда Алрефе нёс свой завтрак из кухни в кабинет.

— Стараниями нашего глубоко уважаемого хозяина я и раньше не мог отлынивать от работы посредством сна, — закатил глаза Алрефе, локтем отодвигая его с прохода, — а ныне из-за срочности дела даже прилечь нормально некогда.

— Ой ты наш бедненький. Смотри не перетрудись. А то грохнешься где-нибудь в библиотеке, а мне тебе потом на своём горбу тащить.

— Как мило с твоей стороны, — ответил с напускной радостью и послал воздушный поцелуй. — Таки не прошли безрезультатно годы дружбы. Но ты, Оленька, о себе лучше беспокойся. Режим сна не нарушай, кушай хорошо, тренировки не пропускай. Потому что как бы мы ни старались быстрее управиться, у Февниевских прихвостней карт на руках больше. Скорее всего, нам ещё придётся побороться с ними за находку. И уж на кого, как ни на тебя, в этом можно положиться? Я-то так, всего лишь скромный маг, ни разу не боец.

— Покажи-ка мне, где у тебя располагается скромность? — скептично спросил Олеонте, вскинув бровь. — Потому что я очень хорошо помню, что был ученик, который на экзамене едва не прибил своего преподавателя по боевой магии. Как там его звали? Аля?

Алрефе сделал вид, что задумался и перехватил поднос одной рукой.

— Честное слово, понятия не имею, о ком ты говоришь! А скромность моя, смею предположить, где-то здесь. — И он с широкой улыбкой указал на отсутствующий рог.

— Козлина, — буркнул Олеонте и поспешил вниз.

Алрефе проводил его взглядом, покачал головой и снова взялся за поднос двумя руками. Вне пыточной и тюремной камеры с Олеонте не так уж плохо иметь дело, хотя бы забавно, при большой удаче можно даже предаться воспоминаниям об университетских годах, ведь учились они на одном потоке. А то и воспоминаниям о родине, ведь познакомились и «подружились» они ещё там, в Тельмон-шер.

Эта ночь в самом деле прошла совсем без сна. Хотя добраться до кровати удалось почти к половине пятого, голова снова разболелась так сильно, что не давала уснуть, а к тому моменту, когда подействовало обезболивающее, Алрефе заметил, что у него начало кровоточить основание рога в той части, где на него ещё залезала кожа. Пока с этим промаялся, пока обратно лёг, на сон осталось два часа. Два часа — это ни о чём и легче вообще не спать.

Очень плохое решение, которое теперь требовалось от всей чёрной души залить столь же чёрным кофе, смешанным с сильным бодрящим зельем. Тоже очень ностальгический коктейль, знакомый ещё со времён подготовки к экзаменам. Уж насколько и по сей день оставался безответственен к питанию Нильс, в студенческие годы Алрефе был в разы хуже. Но дуракам везёт, а демоническая регенерация и не такое выдержать может.

Сегодня же требовалось любым возможным способом вернуть себе сосредоточенность и возможность ясно соображать, чтобы не только разобрать полученные во время ночной вылазки данные, но и отделить те, которыми можно поделиться с Хекле. Причём не только поделиться, но и при надобности обосновать, как те были получены.

«Ну, тут ребусы явно полегче, чем когда следопыт искали, — отметил Альрефе, отпивая из кружки и листая справочник. — Хотя бы без дополнительных выкрутасов в виде межмировых телепортационных искажений, такое я бы один слишком долго осиливал. Хм... Что-то как-то занесло её даже близко не в Эшхон. Подсмотрим, что у нас там на юго-востоке...»

Отставив кофе, Алрефе обратился к другому разделу. Сверился с данными, с таблицами, с картами. Ещё раз перепроверил в бессмысленной надежде на ошибку. Но нет. Рог, а значит и Сильену занесло в Шерре-эн-Охан — расщелину темноты, одну из червоточин, напитывающих мир тьмой.

«Даже демоны в эту дыру спускаются только за местными тварями. Если Сильена не нашла, где спрятаться, мы даже труп не отыщем. Но если она ещё жива... Нужно торопиться. Если до неё не доберутся твари, то она просто не продержится долго среди такой концентрации тьмы».

Темнота расщелины не менялась ни днём, ни ночью: отсюда не разглядеть ни солнца, ни луны. Отголоски света только дразнили напоминанием, что где-то там наверху есть недосягаемый мир. Время перестало делиться на дни, превратившись в сплошную чёрную полосу. Снаружи убежища кто-то проходил, выл, скрёб по камням когтями, словно пытался пробиться к добыче, но внутрь проникала лишь тьма. Колючими лентами гладила тонкую кожу, царапала, не оставляя следов. Тьма медленно и неотвратимо просачивалась внутрь, отравляя. Ни кулон, ни отвар не могли в полной мере этому помешать, только отсрочить худшее.

Сильена боялась спать. Она не могла не спать, ведь это единственный способ сохранить силы, но боялась. Того, что нападут в момент наибольшей беззащитности, того, что не сможет проснуться. Каждое новое пробуждение давалось сложнее предыдущего, Сильена не всегда могла понять, что не спит. Только боль в незаживающем крыле служила маяком бодрствования.