Они с Всеславом, наконец, встретились взглядами. Не отводя своего, он поклонился ей головой, благодаря. Киликия надеялась, что не вызовет осуждения черниговцев, ведь не она первой пошла навстречу. А в ней жило любопытство не меньшее, чем в сыне. Уставшая за эти годы от христианской аскетичности и суровости, она хотела взглянуть на языческий праздник. Многое она о них слышала, но никогда толком не видела, а рассказам церковников верилось мало, у тех все, кто не почитал Иисуса, были если не людоедами и поедателями младенцев, то колдунами и варварами.

- Ура! – воскликнул Глеб. – Мы будем запускать венки! А какие песни поют при этом? О походах, о подвигах?

- Обо всём, о чём попросит душа, - сказал Всеслав, - девушки поют о любви, например.

- О любви – скука! – поморщился княжич. – А на кострах будут жарить мясо?

- Это священный огонь! – не удержалась Нейола от замечания. Её чёрные глаза вспыхнули им самым, упомянутым. – На нём нельзя готовить!

Мальчишка испугался её грозных очей, и чуть вжал голову в плечи. Киликия потрепала его волосы, приободряя, и он пролепетал:

- Как огонь может быть священным? Его покрестят?

- Тебе это не нужно знать, Глебушка, совсем не нужно, - заверила мать, посмотрев на него с лёгкой грустью. Всё больше и больше походил он на отца, вот и любовь для него – скука, и все мысли только о ратных делах да сражениях. Запретил бы Святослав праздновать Купалу, будь он здесь? Наверняка бы запретил. С годами он делался строже, а после смерти Ярослава всё меньше думал и говорил о чувствах, всё меньше считался с ними; волновали его только дела, управление, политика и переговоры. А женщины ко всему этому не допускались. Почему же не воспользоваться случаем и не посвоевольничать немного?

***

Узнав, что праздновать язычники собрались ночью, Киликия попыталась отговорить старшего сына от участия, но тому сделалось лишь ещё любопытнее. Ночь! Дети видели в этом времени суток что-то сказочное и мистическое, взрослое. С трудом удалось уговорить его не болтать хотя бы при Романе, который всё поймёт и тоже захочет поехать.

Спустившись вниз по течению ещё по свету, они вместе с полочанами достигли Святой рощи, изрядно заросшей и неразличимой в лесном массиве.

- Вырубить тут поляну? – достав меч, спросил Алов, идущий перед ступившей с лодки на землю княгини. Она не успела ответить, потому что вмешался Всеслав:

- Не нужно! Мы найдём луговины и разведём костры там, должно быть, где-то здесь осталось что-то подобное. Мы не убиваем природу, чтобы славить её после, - отметил он. Нейола шла за ним, удовлетворённая этим. Она касалась деревьев, будто здоровалась с давними друзьями, ласково гладила кору стволов и, осторожно перешагивая валежник, иногда награждала улыбкой цветок или травы. Для Киликии это было странным. Полоцкая княгиня всегда была такой отчуждённой и презрительной с людьми, и вдруг расцвела, идя в глухую чащу.

Альвхильд, дочь Алова, найдя яркие васильки и сиреневые грозди кипрея, принялась сплетать их с бело-жёлтыми ромашками в летний головной убор, и судя по её движениям, действие это было ей давно знакомо:

- Ты… уже бывала прежде на Купале? – спросила её, приблизившись, Киликия. Девушка покосилась на отца, но тот позволяюще кивнул.

- А вы не поругаетесь, княгиня?

- Нет, всё в порядке.

- Мама... хоть и крестилась, и нас крестила, - Альвхильд достала из-за пазухи деревяный крестик на шнурке в подтверждение, - но придерживается старой веры. Я христианка, княгиня, правда! Но мне нравится… нравятся эти забавы.

- То-то и оно, это всё забавы. А вера – более глубокая, она должна жить в сердце, - сказала Киликия, прекрасно понимая юную девушку. Но язычники, как объяснял ей Святослав, создавали много проблем князьям: они поклонялись своим местным идолам, верили только в то, что видели и осязали, а потому и подчиняться могли лишь местному своему вожаку, а далёкий князь в городе, где они никогда не были, не существовал для них точно так же, как и незримый христианский Бог. Поэтому, чтобы подчинить все эти разрозненные племена и объединить их под своей властью, им нужно было объяснить единую религию. Через неё они лучше воспринимали пришлых владык и распорядителей. И ради крепкого княжения требовалось избавляться от местных культов и местных князьков.

- А научи меня! – подалась Лиза к Альвхильд, тоже пожелавшая заиметь красивый цветочный обруч. Лика огляделась, идя среди остальных. Пели где-то в ветвях птицы, но темнело стремительно, солнце едва просачивалось лучами сквозь кроны. Чтобы избежать общество Всеслава, княгиня решила укрыться возле его супруги.

- Нейола, - подошла она к той, и полоцкая княгиня, потревоженная и оторванная от любования лесом, неохотно к ней повернулась, - расскажи о ваших поверьях.

- Зачем тебе? – поглядела та подозрительно, словно у неё это со злым умыслом спрашивали.

- Мне интересно. Правда.

Посомневавшись, Нейола повернулась к Киликии.

- Сегодня самый долгий день в году. День Солнца, день Сварога. Завтра он начнёт отдаляться, и чтобы он не покинул нас совсем, мы должны чествовать его. Показывать, как рады ему. Подносить ему дары.

- Дары?

- Думаешь, мы принесём в жертву человека? – ухмыльнулась Нейола.

- Нет, я не подумала об этом…

- Если бы мы были не здесь… - многозначительно сказала девушка и, посмотрев вперёд, воодушевлённо воскликнула: - Рябины! Мы на месте!

Это действительно оказалось заброшенное капище, где деревья образовывали круг. В народе верили, что рябина защищает от злых духов, и обсаживали ею священные для себя места. Мужчины быстро приготовили места для костров. Дружина Всеслава привезла с собой много мёдов, и вскрывала теперь бочонки. Когда огни стали разгораться, словно из неоткуда появились из леса люди; сохранявшие преданность вере предков, местные по-прежнему приходили сюда под покровом ночи, и вдруг обнаружили, что кто-то открыто отважился жечь костры, бражничать и воспевать Солнце! Сначала они робко выглядывали из-за деревьев, прячась и боясь ошибиться, но, ободрённые Всеславом и его людьми, постепенно отбросили страхи. Протянутые чаши со сладкими пьянящими нектарами манили не меньше.

Глеб был тут единственным ребёнком, и Киликия винила себя, что не отговорила его от присутствия, не удержала в тереме. Мальчишка на равных пытался болтать с Всеславом, считая того старшим братом, заслушивался историями хмелеющей свиты полоцкого князя. Несколько прибывших сюда из Чернигова бояр с любопытством наблюдали, и разливаемые напитки делали их с каждой минутой всё более расположенными и дружелюбными. Нейола, оставаясь отделённой от других, безучастная к пиршеству, зашептала над самым большим костром непонятные речи, язык которых Киликии был неизвестен. «Есть ли у язычников молитвы?» - задалась она вопросом, завороженно наблюдая, как кидает что-то из поясной сумы в огонь Нейола, и тот шипит, вспыхивает, загорается ярче и выше. Искры взметались к самым макушкам вязов, и чудилось, что они не потухают, а превращаются в звёзды над головами.

Она затянула странную воющую песнь своим низким, вызывающим в воздухе и по земле вибрации голосом. Полочане подхватили её, поднимая лица к небу, вздымая к нему руки. Потом положили их на плечи друг другу и образовали круг вокруг костра. Это подвижное кольцо, хоровод задвигался по направлению движения солнца, перейдя на более весёлые напевы, вскидывая одновременно то правые, то левые ноги, перебирая ими довольно умело и не сбиваясь. Пришедшие из ближних поселений девушки подхватили и взялись водить хоровод у другого костра. Лиза и Альвхильд присоединились к ним.

- А ты, княгиня? – оказался возле Киликии Всеслав. – Не хочешь сплясать?

- Нет, князь, благодарю.

- Но, может, ты уважишь меня, и прыгнешь со мною через костёр?

- У вас принято через него прыгать?

- Да. Это защищает от злых духов. Прыгнувший через костёр на Купалу не будет знать горя весь год! – Он протянул ей руку, приглашая. Лика не решалась, хотя выдвинулась вперёд на полшага. Всё было таким стремительным, заводным, искромётным! Люди пили и подпевали друг другу, смеялись и выстукивали ритм. Кто-то из людей Всеслава достал музыкальные инструменты: рожок и бубен. В звоне, топоте и задорном насвистывании рожка тело само рвалось участвовать в празднике. Киликия уже подходила к костру, взявшись за руку Всеслава, когда к ней подбежала Альвхильд, оставившая хоровод, и зашептала ей горячо на ухо: