— Как вертолёт приземлился, я Маришке сказал штоб пельмехи бросила, — улыбнулся хозяин. — Свои, из скотского фарша. Я и коров держу тута. Лосятиной и оленятиной уж не буду таких дорогих гостей потчувать, к ним свыкнуть надо. Не говоря уж о медвежатине, прости хосподи.

— Она ела и оленятину и медвежатину, да и многое чего ты никогда не видел, — каркающий голос из тёмного угла заставил вздрогнуть. А я и не заметила. Поодаль стола в старом кресле сидела старуха, по виду нерусская, из местных, и что-то пила из большой дымящейся пиалы. По слабому запаху я безошибочно определила таёжный чай. Крепчайшая заварка, бадан, чага, сахар, соль и сливочное масло.

— Перестань уже, Людка, а то водки не дам! — недовольно покачал головой хозяин и пригласил за стол. — Садитесь, садитесь скорей! Сначала поесть, а следом уж тары-бары! Мы и сами-то ещё не евши, пока то да сё...

— Так а... Может... — неуверенно протянула я и кивнула головой на старуху, предлагая и её покормить. Обносить едой или чаркой для сибиряка — оскорбленье и позор, но Иван пренебрежительно отмахнулся.

— Они што, голодные ко мне приходят? Дома едят. Тайга всех прокормит. И дичины и рыбы море. Шишки, грибы, ягоды.

Пожав плечами я села за стол и тут же почувствовала такой сильный голод, что скукожился живот. Александр расположился рядом, а Иван напротив.

— А где жена ваша? — спросила я, осторожно пробуя первый пельмешек. Недурно. Давно не ела.

— Жена? Аааа.... Вы про Маришку? Да она вроде плохо чувствует себя, сказала не хочет исть. Хотя! Мариш, иди к нам! Ну тогда уж... Чё уж там... Щас!

Хозяин отлучился, и тут же из глубины дома вышла миловидная светловолосая девушка лет двадцати, одетая в шорты и худи. Я недоумевающе уставилась на неё.

" Она минимум в два раза младше мужа" — подумалось сразу же. — "Интересно, чем он взял её и уговорил поселиться в этой глуши?"

— Мария! — девушка улыбнулась и села за стол рядом с местом мужа. — Извините, голова что-то болит, буря уже сутки как не стихает. Да вы ешьте, ешьте, пока горячее! Ваня, ну ты где там?

По виду не была она чем-то расстроена, да и больной не выглядела. Вид здоровый, глаза чуть ли не радостно сияют.

— Вот! Чё уж там... Ради дорогих-то гостей! — Иван принёс запотевшую бутылку шампанского, четыре фужера, откупорил, разлил. — Давайте! Будем! За встречу! Под таймешка хорошо... На новый год берёг, да чё беречь-то... В город сгоняю, ещё куплю.

— И часто вы в город гоняете? — небрежно спросила я, чуть пригубив напиток. Так себе.

— Да как сказать... По надобности. У меня ж хозяйство. Пчёлы, лесопилка, зимой зверька промышляю. Магазин опять же... Догляд за всем нужен. — Иван искоса глянул на меня и разом осушил свой бокал. — Тута мы всегда живём. А вы к нам пошто?

— А мы к вам геологов искать, — сделав ещё один глоток, я отставила бокал и принялась за еду. — Слышали что-нибудь?

— Слышали? — хозяин задумался, как будто не зная что сказать и уставился в залитое дождём окно, за которым шумела угрюмая тайга. — Я лично слышал об этом только от вашего связчика. Нет. Я ничё не знаю о них.

— Не найдёте никого, — опять подала голос старуха. — Померли они. И косточки пропали. Расташшыли волки да медведи. И онгол-оол.

— Да заткнись ты! — вскочил Иван и заорал на Людку. — Достала своими бреднями! Што ты знаешь? Ничего!

В его лице я его увидела страх. Да что там страх... Абсолютный ужас.

Он посмотрел в окно и после этого сильно испугался. Дикий ужас читался в глазах хозяина. Однако в окне не видно ничего примечательного. Горы, темная тайга, стонущая под порывами штормового ветра. Да и прилично далеко до неё, чтобы разглядеть в ненастье что-то. Вблизи тоже ничего особо необычного — хозяйственные постройки, забор, за ним остальные дома поселка.

— Что не так? — недоуменно спросила я, опять налегая на еду, но скрыто поматривая на Ивана.

— Ничего. Стара дура сама не знат, что мелет. Здесь... У нас...

Хозяин замолчал, словно задумавшись. Горестная складка пересекла его лоб, как будто вспомнил он нечто такое, что тяжким грузом легло на душу когда-то давно.

— А... Пустое! — махнул рукой он, а потом провел ей по лицу, словно сметая прочь нелегкие воспоминания. — Чё было, то прошло, ушло со снегами и метелями и не вернуть назад ничё.

Почти в полном молчании мы закончили обед, изредка переговариваясь о всякой всячине. Природе, погоде, животных... Я чувствовала что хозяин недоволен, выказав на людях свои тайные страхи, свидетелями которых мы стали. Старуха Людка, посидев немного и побормотав, допила свой чай и ушла домой, шоркая резиновыми галошами по деревянному полу. Марина явно скучала и, посидев немного, ушла, сославшись на усталость. День занялся сонный и тоскливый, как наверное, и всё тут. Дождь утих, но ветер ещё налетал, пригибая заросли крапивы у края огорода. Закончив обед, мы хотели уйти, но хозяин махнул рукой, приглашая опять к столу, достал пачку хороших сигарет, пепельницу, предложил закурить. Мы дружно отказались.

— Здоровье берегёте иль чё? — насмешливо спросил он, неспеша закуривая и выпуская клубы синего дыма. Немного посидев, расслабился и начал разговор. Выкурив половину сигареты, аккуратно потушил и положил обратно в пачку, на потом. Привычка человека, привыкшего в тайге дорожить каждой крошкой и расходовать припас экономно, растягивая на несколько раз.

— Место то, куда вы ходите идти, глухое. И слава о нём средь здешнего народа недобрая.

— А что такое? — небрежно спросила я с ироничной усмешкой.

— А ты Аня не смейся. А послушай. Доехать до Нутуяса можно. Трудно, но можно. Даже вы на своей свистоперделке доедете. А вот дальше... Дорогой от реки до Наукока давно уж не пользовались. Там нонече только пешкодралом, через бурелом и дурнину. А по такой тайге, сама знашь, не доташшыть всю снарягу. Местны пробовали соваться, но ожглись пару тройку раз. Река там быстро вздувается в дождь. Можешь туда уйти, по колено воды будет на броде, а обратно пойдёшь через день, уже до шеи и теченне тако, что с ног сбиват. И на Урале не проехать, унесёт в омуты. Да и делать там по слухам, нечего. Зверька нет, дичины и поблизости набить вагон можно. Никто не ходит туда. Золото... Его тоже нет. Раньше жили люди, сейчас нет. Пропали. И искать никто не стал.

— Людей нет, никого нет, а слава недобрая. Никто не ходит, но вы знаете что там, — Александр с сомнением посмотрел на хозяина. — Не понятно немного.

— Были люди да сплыли. Во времена стародавни там и медь и серебро копали. При Сталине Иосифе Виссарионыче рудник там был. И лагерь для трудяшшыхся зэка. Враги народа понимашь ли были тут. Потом... Потом всё закрыли. Все уехали. А кто не уехал, померли.

— Скажите Иван... Вы местный? — посмотрев в глаза хозяину спросила я и сразу почувствовала что он сейчас солжёт.

— Вся Сибирия мой дом, — негромко рассмеялся Иван, уйдя от ответа и опять посмотрел в окно. — Всю жизнь по зимовьям да по заимкам. Не люблю города, знаш ли. Тут мне само то.

— А эта... Люда. Она что-то говорила...

— Ничего старуха не знат про энтих геологов! Чё попало молотит, язык без костей! — как отрубил Иван. — Да и придурковата немного. Всю жизню провела тут. Родню похоронила, пьёт сильно. Всю пенсию пропиват. Там пенсии то шиш, кот наплакал. Я за её получаю в райцентре по доворености, там и покупаю чё ей надо. А надо-то ей саму малость. Зипунишко какой-никакой, сапожнишки, шапчонку, еду каку немудрёну, водку да табак. Дров с углём на зиму. Но чё она тут знат, так энто местность, все горы перегоры знат наизусть. В молодости охотницей была, зверька била, прямо в глаз! Где с ружжя, а где и стрелой с лука, как ихняя таёжна родня. Они ж до сих пор тут некоторы как дики звери. Живут в лесу, молются колесу. Ишшо с кремнёвых ружей некоторы стреляют, говорят, лучче их ничё нету.

— Она говорила про какое-то существо, якобы утащившее кости пропавших людей. Онгол что ли. Что это? — осторожно спросила я, следя за реакцией хозяина. Но он только недоверчиво рассмеялся.