Хотя подозреваю, что он был подкаблучником и трусоватым мямлей, который долго не решался, копил злобу, наблюдая за нами со стороны и однажды решил «блеснуть альфой». Судя по удару, который я успел ощутить до смерти, это был шокер. Возможно — кустарная поделка. А его натуру я посчитал таковой из-за того, что, видимо в страхе перед атлетичным и уверенным в себе соперником, он выбрал явно излишне мощный аппарат.

Идиот не только этим предрешил итог, но будто стараясь не оставить даже шансов на избегание поганого финала, приложил меня по затылку. Мои глаза чуть не вылезли тогда из орбит, а мозг чудом не выплеснулся из ушей. По крайней мере ощущения были именно таковы. А потом всё погасло…

Пришёл я в себя в месте, напоминающем отстойник, куда я когда-то попал после призыва в девяносто шестом. Военная стезя тогда так и не стала полноценно моей. В военных действиях я не поучаствовал, а из-за дикого безденежья армия в те времена вместо солдат выпускала хрен знает кого. За всё время службы мы выпустили по несколько рожков, зато грязь месили по самое не балуйся.

В общем, дальше начался схожий процесс. К потерянным и проблевавшимся людям обоего пола, в страхе и дискомфорте жмущимся по краям грязного помещения, пытаясь в процессе закрыть свою полную наготу, заходили «покупатели».

Отличие состояло в том, что на призывников мы не походили, а «покупатели»… Несколько чертей, пяток демонов, одна из которых меня дико напугала и тот, кому я в итоге и достался. Бес… бензопилой ему по горлу.

Они игнорировали нас, ничего не объясняя. Тогда я ещё не знал, что за многие десятки лет которые буду тут находиться, мне почти ничего не будут объяснять в принципе. Речь их была немногословна, непонятна и вызывала ощущение сродни скрежету стекла по металлу.

Они приходили, немного изучив нас, выбирали одного-двух бедолаг и проваливали наружу. Очнувшись и придя в себя, осматривая куцую очередь этих потусторонних ублюдков, обнаружил странность. Я будто внутренне понимал, что вот этот, моего роста с прямыми короткими рожками антрацитовый урод — чёрт.

А тот, под три метра с плоской рожей и клыками наружу, высокомерно смотрящий на всех — демон. Или вот зашедший в конце козлоподобный тип полутора метров росту, подобострастно уступивший проход даже скромно держащемуся чёрту до него, и сильно похожий на сатира из древней Эллады — бес… иглу дикобраза ему в мошонку.

Но до него была демонесса. Единственная из местных «женщина» встреченная пока мной тут. Привычно и по дурости потянувшись к ней мысленно, пытаясь использовать свою главную фишку и тем хотя бы немного понять, а может и облегчить участь, я будто уткнулся в стену, но зато привлёк её внимание.

Местные демоны смотрели на меня с каким-то особенным презрением, а чёрти с равнодушием, явно не выделяя как-то особо из прочих. Исключение составила лишь она. Демонесса, которая, как я стал подозревать уже сильно позже, вспоминая тот период в очередной раз, была кем-то вроде суккубы.

И невзирая на совсем не могучий вид, она шествовала будто аристократ среди быдла. Удивительно, но даже раза в полтора крупнее демоны опасливо уступали ей дорогу, старательно отводя взгляд от её иронично-властных очей, с капелькой порочности смотрящих, что будто затягивали в гипнотический транс.

Тогда я впервые почувствовал, что это такое — испытать на себе то, чем я иногда баловался в отношении женщин. Только это было, как небо и земля по мощи и размахе и даже во многом принципе воздействия. Я считал себя человеком с сильной волей, но вдруг обнаружил, что подобострастно смотрю снизу верх, стоя на колене перед суккубой, которая поставила свою ступню мне на второе колено, будто предлагая облобызать его. А я тону в её взгляде и медленно тянусь губами к «желаемому».

Так мы и замерли. С любопытством смотря за потугами моей воли сохранить огрызки достоинства, снисходительно, она гипнотизировала меня своим взглядом, как из бездны. С натугой, будто с хроническим артритом, я встал, стараясь прекратить дрожь в коленях.

Она чуть наклонилась ко мне, её хищные ноздри слегка затрепетали. Суккуба, как охотничья сука внюхивалась в странного человечка. Издав тихий и добродушный смешок, будто нечто поняв или увидев во мне, покровительственно потрепав по щеке, спустя несколько секунд размышлений она отвернулась и пошла выбирать других.

Лишь потом я начал подозревать, насколько мне тогда повезло. Видно, уловив мой талант — жалкое, убогое подобие своей натуры, она испытала… а что? Жалость? Вот уж сомневаюсь. Скорее умиление, как от карапуза, пытающего подражать тому, чем не является. Ладно хоть не ярость от моей наглости.

В общем, не знаю, что она увидела, но зато смотря, кого она выбирает и как, я осознал, что в её случае могу с большой вероятностью понять для чего. Не знаю, для борделя ли ей требовались новички, но явно для чего-то подобного. Уверен, возьми она тогда меня с собой, я бы быстро сломался. Невзирая на привычную крепость нервов и волю. Сомневаюсь, что с моими предпочтениями считались бы при работе на неё. А какие могут быть вкусы у жителей этих мест… оставалось лишь с содроганием представлять в кошмарах.

Однако, тогда она меня оставила в покое. Хотя мой пусть и крохотный талант хоть и не сработал на ней, но в её сфере наверняка был востребован.

Женщин будто тянуло ко мне. Это усиливалось тем, что я всегда мог чувствовать, если конечно правильно настраивался, их поверхностные желания, а в идеале даже обрывочные и самый яркие мысли. Запредельная эмпатия, правда, в отношении лишь женщин. Так мне однажды заявил психолог. Мужчина, кстати.

Его единственного среди мужчин и пацанов в детском доме, эта моя особенность забавляла. Остальных ребят и даже некоторых мужчин это бесило. От чего мне часто приходилось применять кулаки. Увы, учитывая возраст и количество относящихся негативно — обычно счёт был не в мою пользу, а синяков на теле чаще оказывалось больше, чем ссадин на кулаках.

Вынырнув из воспоминаний, взглянув наверх, я оценил яркость вечно висящего там «светила». «Ночью» угасающего, с утра начинающего разгораться всё ярче, пока к полудню не наступало форменное пекло. Даже я, могущий похвастаться при жизни большим терпением к жаркому климату, испытывал тут определённый дискомфорт. Представляю, если бы я ещё и жару плохо переносил.

Много раз я пытался сбежать, но во-первых не понимал куда, а во-вторых… Я помнил лет сорок из того времени, что существовал тут. Жизнью это не назвать. Редчайшие визиты беса, освящённую воду ему в мохнатые уши, раз вначале рассказавшем о правилах работы на ферме, в дальнейшем игнорирующим меня. За сорок лет я видел его полтора десятка раз.

Точность времени я давно перестал считать. К тому же случались моменты, которые смущали мой ум. Несколько побегов были прерваны пробелами в памяти, после чего я приходил в себя на алтаре у фермы. А первые годы работы и вовсе были переполнены такими пробелами. Я подозревал, что либо меня на алтарь переносило, либо… я возрождался после гибели. А поводов для неё, невзирая на окружающую почти пустоту в фауне, было немало.

Жизнь будто замерла для меня. Умерев в 27 лет, я, казалось, ментально замёрз в них. Десятки лет в Аду, а я всё так же ощущаю себя тем же, но только сильно морально уставшим человеком. К тому же испытывая, кроме прочего, дичайший информационный голод и отсутствие хоть чего-нибудь отличного, от постепенно вгоняющей в безумие куцей и однообразной рутины.

Понимай я хоть немного лучше, где реально нахожусь и детали текущего. Хоть что-то за что можно зацепиться и оттолкнуться. Тогда я бы продолжил бороться. Не скажу, что меня сломали, но поставили в положение, когда я… ограничено подчинился. Начав тянуть лямку.

Я всегда полагал себя довольно толерантным человеком. Не относился с предубеждением или высокомерием ни к какому труду. Труд, вообще штука обычно заслуживающая уважение. Этому немало способствовало и то, сколько и каких работ я успел перепробовать. У меня сформировалась, а может и была изначально, приличная гибкость к смене деятельности и обстановки.