— Где ты сейчас, Урлак? — спросил Вогтоус у статуи. — Ты тот, в ком больше всего нуждаются жители этого города и одновременно тот, о ком они реже всего вспоминают.

Обойдя статую Урлака, Вогт увидел в полу странное круглое отверстие. Вниз тянулась крутая лестница. Куда она ведет? Вогт не был бы Вогтом, если бы без раздумий не запрыгал по ступенькам.

***

Как только ключ скрипнул в замочной скважине, Наёмница судорожно схватила письмо и спрятала его за пазуху. Одна мысль, что кто-то подберет его и прочтет о ней нечто, как она не сомневалось, совершенно ужасное, вызывала спазмы у нее в животе.

Дворцовые стражники выволокли ее из камеры и бросили к ногам Советника. Наёмнице давно уже осточертели все эти унижения, и она немедленно поднялась, воинственно распрямив спину.

— Эй, вы что, не отпускайте ее ни на секунду, она же буйная! — затрепетал Советник, отскочив.

Правитель Полуночи поспешил спрятаться за спину одного из стражников. Наёмница впилась взглядом в темные, как ночь, глаза градоправителя и заметила в них настороженность и страх. Она злорадно улыбнулась, но тут же скривилась, потому что ей заломили руки за спину с такой силой, что едва не вывернули их из плеч.

— (…) уроды! — огрызнулась она.

— Не забывай, с кем разговариваешь, — оскорбился Советник.

— (…) уроды, несправедливо занимающие высокие должности! — выпалила Наёмница.

— Заткните ей рот! — суетливо приказал Советник стражникам. — Нам нужна очень плотная тряпка. Звуконепроницаемая. И ноги свяжите. Но сначала — рот!

Хотя Наёмница кусалась, выталкивала тряпку языком, пускала слюни и лягалась, приказ тем не менее исполнили. Советник исторг облегченный вздох.

— Не зли нас, иначе мы будем вынуждены прибегнуть к строгости, — предостерег он. После того, как Наёмницу обездвижили и заткнули, он снова расхрабрился, причем настолько, что даже рискнул подойти к ней ближе. — Мы решили, что одного публичного суда в день для народа более чем достаточно, да и тебе едва ли будет интересно повторно присутствовать на процессе. Так что мы похлопотали самостоятельно и приговорили тебя к повешению на закате завтрашнего дня. Впрочем, один закат мало отличается от другого, так что для казни сгодится и сегодняшний. Опять-таки, нам придется отказаться от публичности — учитывая, что твой опасный сообщник на свободе, подобное мероприятие чревато эксцессами.

— Ыыы, — выдала Наёмница, опалив противников свирепым взглядом, что означало: «Трусливые псы! Всего-то один пухлый монашек сумел так вас запугать, что вы аж обгадились!» Ей припомнилось, как Вогт стоял в яме и ждал, когда она поможет ему выбраться, потому что не мог сделать это самостоятельно. С тех пор малыш прошел долгий путь.

— Кроме того… — Советник выразительно помолчал, — …учитывая твое омерзительное поведение… мы решили, что столь мягкого наказания, как повешение, ты не заслуживаешь.

В голове Наёмницы замелькали скобки и многоточия. Повешение — слишком мягкое наказание? Ей припомнился один из тех случаев, что ей доводилось наблюдать: висельник был столь грузен, что веревка лопалась под его весом. В итоге палачи сдались и просто отрубили ему голову, чему были рады все, включая толстяка, потому что четырежды шлепаться с хрипом на землю утомит кого угодно. В ходе некоторых повешений голова отлетала самостоятельно, что, впрочем, уже мелкая проблема: на отсутствие головы еще ни один покойник не пожаловался. Сейчас уже сложно вспомнить, о чем размышляла Наёмница, глядя как тело извивается и дергается на привязи, а затем, когда веревку обрежут, тяжелое, неживое, с глухим стуком падает на землю. Весьма вероятно, что она вообще ни о чем при этом не думала. Одно можно сказать наверняка: она никогда не мечтала оказаться в петле.

И вообще — почему ее постоянно норовят убить? Даже будь Наёмница хороша в счете (а она не была), она бы затруднилась подсчитать все попытки прервать ее жалкую жизнь. «А не получается грохнуть — так делают мне больно, — мрачно подумала она. — То одно мне влупит, то другое…»

Ее потащили вниз по лестнице, нарочно (или так ей показалось) стукая связанными ногами о ступеньки. Тогда Наёмница подтянула колени к груди. Стражники закряхтели под возросшим весом, но Наёмницу куда больше занимало собственное страдание: стоило кляпу оказаться у нее во рту, как ее голову заполонили самые замечательные, длинные и обидные ругательства, на какие она только была способна в принципе. И ведь вся эта прекрасная брань пропадает зря, совсем зря…

Становилось все темнее и холоднее, лестница и стены замерцали от влаги. Они спускались в подвал. «Добро пожаловать в могилу», — не солнечно подумала Наёмница. Ее проволокли по мрачному темному коридору и бросили лицом вниз на пол — он был земляной, не каменный, разбухший от сырости, зато на него было куда менее больно падать. Пинок под ребра тонко намекнул, что ей лучше бы лежать спокойно и не рыпаться, потому что она уже всех тут достала своими выходками, тогда как они просто хотят ее укокошить. Будь Наёмница благоразумной особой, она бы покорно затихла, однако она продолжила мычать сквозь кляп, извивалась и создавала трудности.

— И чего это она? Что ее не устраивает? — вслух недоумевали стражники.

Приподняв голову, Наёмница увидела перед собой узкую дверь, перетянутую цепями крест-накрест. Вокруг суетилось все большое количество ног, периодически кто-то наступал на ее плащ, а вот чьи-то грязные ботинки протоптались уже по ее волосам. Шумно выдохнув через нос в беспомощной ярости, Наёмница уткнулась лицом в грязь, стараясь не слушать, как громыхают цепи, крошась под ударами тяжелых ботинок, как что-то с лязгом пилят и как, шумно отдуваясь, таскают что-то тяжелое. Единственное, что не позволяло ее душе рухнуть под ноги стражников так же, как это уже сделало ее тело, так только вращающаяся в голове мысль, что не может же оно все так бесславно закончиться. В конце концов, с тех пор, как она прирезала того типа, она не сделала ничего, чтобы усугубить свое положение в Игре — хотя бы потому, что у нее не было для этого никакой возможности. И где там Вогт? Чем занимается, пока она тут страдает? Если верить словам Советника, он жив… пока, во всяком случае.

«Я стала совсем как не я, — подумала Наёмница. — Переживаю за Вогта — в моем-то положении! Вот дура!» Хотя перестать беспокоиться она не могла.

— Замок и петли пришли в абсолютную негодность, но это не беда — их сейчас же заменят. Сама дверь в порядке. А затем мы заложим проем стеной, — суетился Советник. — Через пару месяцев, господин, никто даже не вспомнит ни об этой двери, ни об этой девке.

Через пару месяцев? Наёмница замычала. Это означало: «Да чтоб вас (…), (…), (…), (…) уроды!»

Правитель Полуночи хранил молчание.

— Что-то беспокоит вас, господин? — с приторной заботливостью спросил Советник.

В ответ раздался дрожащий нервный выдох.

— Я… я не знаю, — прошептал Правитель Полуночи. — Я думаю, мы не должны делать это с ней.

Что? Не одна Наёмница оказалась потрясена до глубины души. Повисла звенящая пауза. Потом кто-то жалобно шмыгнул носом — Правитель Полуночи, догадалась Наёмница.

— То есть вы предлагаете отпустить ее на свободу, господин? — высоким голосом осведомился Советник.

— Да, — оживился Правитель Полуночи. — Да! По правде, я подразумевал, что нам следует вернуться к первоначальному, не столь жестокому способу казни, но твоя идея нравится мне куда больше. Так и поступим: отпустим ее.

«Наверное, я заболела ото всех этих тревог, — предположила Наёмница. — И слышу все в сильно искаженном виде. Вот сейчас он скажет: нет, мы лучше разорвем ее конями. А я услышу: давайте ей с собой еще и денег дадим».

— Но-но-но-но-но… — занокал Советник. — Но она преступница, господин! Мы не должны и не можем позволить ей избежать наказания! Полностью заслуженного, я прошу заметить!

В голосе Правителя Полуночи послышалась откровенная мука:

— Так ли оно заслуженно?