«Я сразу узнаю, и тебе будет плохо». Маловато угрозы. «Очень плохо». Так лучше. Про очень плохо Вогт царапал уже стоя на коленях, потому что буквы получались крупными, и на двери осталось совсем мало свободного места. Затем он встал, отряхнул ладони и внимательно просмотрел надписи на предмет возможных ошибок. Ошибки отсутствовали, но послание получилось каким-то неубедительным, и Вогт устыдился, что даже ради Цветка не сумел придумать нечто достойное. Нет, нужно что-то такое эдакое, способное оказать действительно устрашающее впечатление… Внезапно на Вогта снизошло озарение. Неудобно расположившись на крыльце, он вырезал в самом низу двери корявыми мелкими буквами: «И я знаю, где ты прячешь свое украденное золото».

Довольный делом рук своих (руки своей), Вогтоус спустился с крыльца. Из-за оконной решетки сверкнули настороженные глаза. Вогт сделал лицо зверское и загадочное одновременно. Наблюдающий поспешил задернуть занавеску. На миг Вогт ощутил себя богом всемогущим. Он позаботился о Цветок, избавил ее от опасности, а теперь может целиком и полностью сосредоточится на Наёмнице.

Вогтоус вернулся к человеческой реке — она успела изрядно обмельчать, а это означало, что он опаздывает. Вогтоус побежал, подпрыгивая от волнения. Ему предстояло серьезное сражение. Опять.

***

На дворцовой площади скопилась плотная толпа. Едва Вогтоус запрыгнул в нее, готовый всеми правдами и неправдами пробиться непосредственно к месту судилища, как кто-то схватил его за руку и потащил обратно. Это был…

— Рваное Лицо! — радостно воскликнул Вогт.

— Заткнись! — прошипел Рваное Лицо. — Не привлекай внимания.

Вогтоус утих и смотрел на него с радостной улыбкой, хотя секундами ранее его бледная от волнения физиономия выражала лишь тревогу и суровую решимость. Рваное Лицо раздраженно скривился.

— Хорош лыбиться. Ба! Да на тебе все заживает как на кошке. Нашел кого-то, кто позаботился?

Вогт кивнул.

— Я вовсе не удивлен… — усмехнулся Рваное Лицо. — Я тебя разыскивал.

— Ты думал обо мне? Ты понял, что ты мой друг? — зачастил вопросами Вогтоус.

— Нет, — отрезал Рваное Лицо. — Возможно, — добавил он затем. — Я не знаю. Может, мне действительно лучше быть на твоей стороне, хотя не думаю, что это пойдет мне на пользу, — его глаза настороженно оглядывали толпу. — Интересно, сколько этих кретинов, втоптанных в мостовую, останется здесь после суда… Мне тоже следует поберечься. Если меня заметят рядом с тобой — и это после твоего невероятного бегства, — я очень пожалею о своей глупости. И, кстати… ты потерял кое-что, а я нашел. На полу, там, в каморке…

Вогтоус взглянул Рваному Лицу прямо в глаза, и тот поспешил потупиться.

— Это письмо, на конверте написано «Полуночи». Оно завалилось под койку. Возьми, — Рваное Лицо выудил письмо из-за пазухи и протянул его, согретое телесным теплом, Вогту. Вогт обратил внимание, что рука Рваного Лица дрожит. — Я знал, что разыщу тебя здесь. Что ты не отступишься от своей бестолковой подружки. В тебе невероятное упорство… Знаешь, в первый момент, как я тебя увидел, так сразу решил, что в Торикине ты сгниешь за день даже и без моей помощи, — Рваное Лицо усмехнулся и взглянул из-под насупленных бровей угрюмо, как голодный волк. — Ты быстро убедил меня, Кролик, что все как раз наоборот: после твоего прихода в опасности находится город, не ты. Спрячь это письмо, наконец… В нем есть что-то жуткое. Я рад, что избавился от него. Я был готов просто сжечь его, но меня остановила мысль, что оно может тебе понадобиться. Даже предположить не пытаюсь, что в нем.

Вогт спрятал письмо в рукав.

— Спасибо, — сказал он, но Рваное Лицо уже брел прочь от него, ссутулив плечи.

Вогтоус не успел сказать ему то, что собирался. Первым его намерением было окликнуть Рваное Лицо, но стоило ему открыть рот, как он вспомнил, что эта неосторожность может навлечь на приятеля беду, а потому промолчал и бросился в погоню. Однако Рваное Лицо ловко ввинтился в толпу и пропал, и Вогтоус печально осознал — его друг сбежал от него.

Что ж, Рваное Лицо сейчас не главная его забота. Вогт тяжело вздохнул, возвращаясь к толпе. Людское море пахло потными подмышками, кислым вином и грязью — нет ничего неприятнее грязи, смешанной с выделениями человеческого тела. Отважно занырнув, Вогтоус проталкивался, протискивался и проползал (там, где не было другой возможности). Его били и осыпали бранью, но он ничего не отвечал и даже не пытался двинуть в ответ локтем. Он уже почти задыхался, стиснутый человеческими телами, когда вдруг, выдернув себя из тисков плотных боков, врезался животом в поперечную балку ограждения, разделяющего место суда и толпу. Взгляд его встретился с предупреждающим взглядом стражника, стоящего по противоположную сторону загородки. Стражник приподнял пику. Покорно кивнув, Вогт отступил на шаг.

Живот так и жгло от удара, но Вогту было не до боли. В отдалении по центру площади он увидел деревянный помост — его соорудили за ночь. В центре помоста располагался декорированный фиолетовым бархатом постамент, увенчанный пока пустующим троном. За столом справа от постамента, скучающе подперев голову ладонями, восседал судья — толстомордый угрюмый старик. За спиной судьи замер длинный, как вечерняя тень, человек в траурном одеянии — вероятно, обвинитель. На левой части помоста горделиво высилась предусмотрительно установленная виселица — не собираться же дважды ради одной преступницы. Свисающую веревочную петлю колыхало приятным летним ветерком.

Ни на чем из вышеуказанного взгляд Вогта не задержался дольше пары мгновений, зато намертво, как репей, прилепился к стоящей возле виселицы мрачнейшей Наёмнице. Дергая связанными за спиной руками, Наёмница с отвращением поглядывала то на виселицу, то на бдительного стражника неподалеку. В честь торжественного события ее обязали снять пропитанную кровью рубашку, выдав вместо нее тюремную, из серой грубой ткани, затрапезного вида. К счастью, ей позволили оставить свой ремень и короткие штанишки, полученные в замке Шванн — пусть и осыпанные багряными каплями, они хотя бы были ей по размеру, в отличие от всех тех уродливых шмоток, что могли предложить для ее тощей задницы в тюрьме. Черные нечесаные космы Наёмницы торчали во все стороны, как сухая трава. Покривившись, она сплюнула на помост. Вогтоус задыхался от счастья, глядя на нее. Она была для него самой прекрасной на свете.

Стражник что-то прокричал ей в ухо. Вогт не расслышал слова — расстояние до помоста было порядочное, а подойти ближе мешала и загородка, и крикливые стражники, для внушительности вооруженные острыми пиками, которые они без раздумий вонзали в бока тех, кто осмелился уж слишком высовываться. В ответ Наёмница снова плюнула — на этот раз прямо стражнику в шлем. Стражник в бешенстве вдарил ей кулаком по щеке, отчего голова Наёмницы мотнулась, и в толпе кто-то одобрительно гикнул. Вогт оскалился так же, как это делала Наёмница. «Останься, останься здесь, потом», — мысленно приказал он крикуну, ощущая, как внутри все оледеневает от холодной ярости. Неосознанно он подался вперед и немедленно получил болезненный укол пикой, что заставило его отшатнуться. Но взглядом Вогт летел к помосту. «Я пришел!» — выкрикнул он мысленно, и Наёмница подняла голову и посмотрела прямо на него. Ее лицо прояснилось. Она рассмеялась в голос, и стерегущий стражник устремил на нее недоуменный взгляд.

Вогтоус осознал, что впервые видит смеющуюся Наёмницу. Порой она выдавливала из-себя нечто вроде неумелой улыбки, но и только-то, как будто уголки ее губ настолько привыкли к положению вниз, что теперь отказывались подниматься. Он любовался бы и дольше, но ему пришлось отвлечься: толпа с противоположной стороны помоста странно загудела, зашевелилась и отхлынула в стороны, освобождая путь самому знатному человеку Торикина. Даже не способный увидеть новоприбывшего сквозь загораживающий помост, Вогт догадался, кто это. Поднявшись по приставным лесенкам — сначала на помост, а затем и на постамент — градоправитель занял место на троне, расположившись выше всех, как при его чине и положено. За ним мышью проследовал проворный маленький человечек — лицо опущено, не рассмотреть; седые волосы стянуты в хвост. Человечек пристроился на низенький стульчик возле постамента, градоправитель дал отмашку, судья грохнул по столу деревянным молоточком, и суд начался.