— Но без нее обращается в прах, так же как цветок увядает, вырванный из земли. Они взаимосвязаны, их существование пусто друг без друга. Только вместе они обретают ценность.

Наёмница не горела желанием вести столь сложные разговоры. Ее особенно раздражало то, что, понимая каждое слово по-отдельности, в такой их комбинации она переставала понимать что-либо вообще. Пытаясь отвлечься от чувства растерянности, она поковырялась в ноздре. Нос больше не кровоточил. Кровь застыла, превратившись в твердые сгустки.

— Ладно, — сказала Наёмница. — Как продвигался ваш день дальше?

— Обед — фрукты, овощи, злаки… рыба. После обеда мы получали позволение разговаривать и шли выполнять свою работу.

— Вы что, до этого все время молчали?

— Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.

— Я заметила, — сказала Наёмница. — С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.

— Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, — ответил хитрый Вогт.

— А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?

— Три вечерних безмолвных часа — вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.

— А разве они не все одинаковые, эти камни?

— Потом был ужин…

— Теперь понятно, о чем вы думали во время вечерних тупящих часов…

— Оставшимся временем мы распоряжались по своему разумению. А ты бы хотела жить в нашей обители?

— Нет, — ответила Наёмница. — Я бы околела со скуки. Хотя от прозябания на выпечке и крупах я бы не отказалась.

— Мне никогда не было скучно. Только иногда тоскливо. Когда Ветелий ушел.

— Значит, его не зарубили вместе с остальными?

— Нет. Он отбыл несколькими годами ранее. Мне известно, где он — там, в Стране Прозрачных Листьев. Ждет меня.

— Откуда это тебе известно?

— Не знаю, откуда, только знаю, что знаю. Уверен, он сумел отыскать дорогу и теперь ждет, когда я сделаю то же самое.

— А чего же он не черкнул тебе письмецо с инструкцией?

— Этот путь каждый должен отыскать сам, — он посмотрел на нее сквозь темноту и выдал вдохновенно: — Знаешь, ты такая же, как мы.

«Я такая, как тот, кто устроил вам резню», — подумала Наёмница.

— И все-таки у всех есть имя, — прошептал Вогт.

— Опять ты об этом.

— Как тебя звали родители?

— Я не уверена, что они вообще меня как-то звали. Сколько себя помню, я была сама по себе.

Вогт помедлил.

— Может быть, ты тоже…

— Нет, — перебила его Наёмница. — В свое прибытие из высшего мира я не верю. Я же нормальная, я не как ты, — объяснила она, но прозвучало это достаточно беззлобно. — Думаю, мне просто все надоело однажды, и я ушла от них. А потом полностью их забыла.

— Но если ты ничего не помнишь о своих родителях и о том времени, когда была с ними, откуда ты знаешь, что они были плохими?

— Знаю, — с подавленной яростью ответила Наёмница.

— И как же ты жила самостоятельно?

— Как получится. Не вздыхай, меня это бесит. Я знаю, что тебе представляется. Я не была испуганной маленькой деткой. Я хотела есть — и думала о том, где бы раздобыть еды. Было холодно — и я думала, как бы согреться. Шел дождь — и я искала укрытие. Мне постоянно нужно было что-то делать, чтобы спасти себя. У меня не было времени на глупости. На всякие безумные мысли и смотрения на небо.

— Почему ты не хочешь понять, кто ты?

— Размышления о себе — это развлечение бездельников и тех, кто слишком труслив для чего-либо другого.

— Неужели никто никогда не пытался помочь тебе?

— Нет, — гордо ответила Наёмница. — Я как бродячая кошка, я сама по себе. Потому мне и не нужно имя — меня никто не зовет, я ни к кому не иду. Мне никто не нужен.

— Всем кто-то нужен, — возразил Вогт. Он коснулся ее плечом.

Наёмница отодвинулась.

— Не мне. Все, что ты говоришь — пустые бредни, в которые не стоит вслушиваться.

— Просто тебя никогда не любили, поэтому ты не можешь понять моих слов.

— Глупости, — разозлилась Наёмница. — Все люди враги меж собой. Только ненормальные, как ты, рассуждают, что мы должны понимать друг друга, мы должны помогать друг другу, мы должны учиться терпению, убивать — плохо. А я знаю одно — если не я, то меня, и лучше я их, а не наоборот.

— Ты можешь искренне в это верить. Хотя ты не веришь, — сказал Вогт. — Но ты чувствуешь иначе. В этом противоречии причина того, что твоя рана не заживает.

— Как ты считаешь, почему я до сих пор не убила тебя? — спросила Наёмница, всматриваясь в него сквозь блекнущую темноту, и продолжила, не дожидаясь ответа. Злость криком рвалась из ее горла. — Только потому, что с тобой я знаю, как потратить следующий час: перейти реку, найти карту, дождаться рассвета. Без тебя же я не представляю, что мне делать. Назад не вернуться, а больше мне некуда идти. Если я начну воевать, я умру. Кроме как воевать, я больше ничего не умею. Я могу сколько угодно спрашивать себя: «Что мне делать? Что мне делать?» — и ничего не смогу придумать, потому что у меня нет твоей способности к бредовым фантазиям. Вот и все. Я с тобой не потому, что мне ценна твоя жизнь или твоя компания. Я просто слишком растеряна, чтобы остаться в одиночестве. Встреть ты меня в моем лучшем состоянии, я бы тебя убила. Понял?

— Да, — согласился Вогтоус. — Но откуда ты знаешь, что завтра твое отношение ко мне не изменится?

— Я не чувствую перемен.

— У тебя низкая чувствительность к переменам. А ты уже не такая, какой была утром.

— Да я и разговариваю с тобой только потому, что темно и что ты такой странный тупица, что я за человека тебя не считаю. Значит, это все равно что я сижу одна и болтаю сама с собой.

— Какая разница, кем ты считаешь меня, если при этом ты позволяешь мне подойти к тебе ближе, — без обиды ответил Вогт, и Наёмнице вдруг пришла в голову тревожная мысль, что, каким бы простачком он ни казался, каких бы нелепостей ни произносил, он может оказаться умнее ее во много раз. Может, даже опасным.

— Ты никогда не замечал, что просто в тепле, исходящем от человеческой кожи, есть что-то омерзительное? — спросила она чтобы хоть как-то оттолкнуть его. В конце концов, она действительно так думала.

Луч солнца упал на ее колено, и она увидела полосу грязи на нем.

Ночь кончилась.

Наёмница вскочила на ноги и только тогда ощутила, как затекли ее мышцы.

— Мы проговорили всю ночь!? Рассвет! — выпалила она. Она представила, как веревка обхватывает шею, и ее заколотило от страха. Никогда прежде жизнь не казалась ей такой важной, такой необходимой. — Не-е-ет!

— Ничего страшного, — улыбаясь солнцу, успокоил ее Вогт. — Мы все делали правильно. Ну, почти все.

Со стороны зала, из-за двери, послышались хриплые голоса и звяканье ключей.

— Они сейчас будут здесь, — прошептала Наёмница, вжимаясь в стену.

— Это только Игра, — Вогт подошел к зарешеченному окну. — Вначале всегда легко.

Наёмница в ужасе смотрела на дверь. Ключ со скрежетом повернулся в замке один раз и застрял. С той стороны двери ругнулись.

— Иде-е-ем, — позвал Вогт как-то странно.

Наёмница обернулась и увидела его ноги, исчезающие в маленьком оконце в стене камеры — как он умудрился протиснуть в оконце свое пухлое тело было вне ее понимания. Оконная решетка лежала на полу.

Вогтоус глухо шмякнулся с другой стороны.

— Давай, — задыхаясь, поторопил он. — Здесь мягко падать, здесь куст.

Ключ издал скрежещущий звук, с усилием проворачиваясь во второй раз. Наёмница совершила резкий, ловкий прыжок из тех, что неоднократно спасали ее от смерти. Ей царапнуло грудь, живот, ноздри втянули показавшийся одуряюще свежим воздух, и, группируясь в коротком полете, она упала в куст.