— У меня какое-то странное чувство с самого утра, — сказала Наёмница. — Не могу понять, что это. Как будто в груди щекочет.

— Радость? — предположил Вогт.

Наёмница задумалась, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Наверное.

Они позавтракали сияющим листом (он нисколько не увял и не потускнел; серебристое свечение оставалось отчетливым даже при ярком свете солнца). Двух маленьких кусочков хватило, чтобы насытиться.

— Мы должны продолжить путь, — сказал Вогтоус после. — Не обязательно изнурять себя, стирая ноги в кровь, но и подолгу останавливаться на одном месте не стоит.

Наёмница вздохнула, но спорить не стала: как ни крути, а Игра продолжается. Они — бродяги, и должны соответствовать роли. В утешение она постарается запомнить это утро навсегда: синяя река, голубое небо, зеленые трава и листья. Все так подходит друг к другу. Ничего не болит, никаких новых испытаний на горизонте.

Выйдя из полосы деревьев, отделяющей берег реки от равнины, они увидели, что храм Урлака за ночь зарос темно-зелеными вьющимися растениями. Они покрыли весь храм, словно огромное покрывало. В глубине этого тенистого зеленого склепа спал Рваное Лицо.

— Урлак жив, — выдохнул Вогт.

Наёмница вспомнила свой недавний сон и кивнула.

***

Солнце так раскалилось, что даже птицы все попрятались в теньке. Разморенные жаром, бродяги еле плелись. Хорошо, что Нарвула была рядом и они могли периодически окунаться прям в одежде. Наёмница отряхивалась от воды, как собака; Вогта это смешило. Наёмнице нравилось, как он смеется и как капли воды сверкают на его волосах и ресницах, но она не призналась бы в этом даже за куриную ножку с кружкой пива в придачу.

Когда они продолжили путь после очередного заплыва (мокрая одежда защитит их от жары еще какое-то время), Вогтоус сказал:

— Я тоже хочу рассказать историю, да вот думаю: не слишком ли она мрачна для такого дня?

— Да уж не мрачнее, чем мой типичный день. Начинай, — разрешила Наёмница.

Вогт глубоко вздохнул.

— Мне поведал об этом Ветелий — давным-давно, когда мне было пять или шесть лет. Но я запомнил все до последнего слова. Возможно, это произошло на самом деле. Или же случится в будущем. А, может, так и останется просто историей. Главного героя истории звали Годсэнт.

— Хм, — сказала Наёмница, — Странное имя. Звучит как-то не по-нашему…

— Неважно, главное — чтобы имя имело смысл, — возразил Вогтоус.

— И что же оно значит? — подозрительно осведомилась Наёмница.

— Не знаю.

— Да ну тебя, Вогт, — досадливо махнула рукой Наёмница.

Вогт продолжил:

— Вот только сначала у него не было ни имени, ни отца, ни матери. Он лишился бы и жизни, если б…

— Если бы не один человек, который, наткнувшись на брошенного ребенка, поднял его и забрал с собой, — буркнула Наёмница.

— Да-а, — медленно, как будто всерьез удивившись ее осведомленности, согласился Вогт. — Человека, подобравшего младенца, звали Вит, и он был… самым хорошим, самым добрым, самым лучшим человеком на свете! Впрочем, — продолжил Вогт уже менее восторженным тоном, — все люди пустоши, среди которых оказался Годсэнт, были приятны и добросердечны, и он любил их — хотя и не так сильно, как Вита.

— Я с нетерпением жду, когда станет мрачно, — заявила Наёмница. — А то начало до того приторное, что аж зубы ломит.

— Тебе придется немного потерпеть, — предупредил Вогтоус. — Годсэнт любил и пустошь. Она была огромная, но никто не чувствовал себя потерянным на ее просторах, под бесконечным синим небом. На пустоши росло много цветов. Стоило только сойти снегу, как — самые первые — раскрывались белые цветы. После того, как из земли покажутся молодые травинки, распускались желтые цветы, которые сменялись оранжевыми к тому времени, как остановится рост молодых листьев. Затем были красные цветы, а после синие цветы, которые держались вплоть до первого снега. Это было очень красиво, по-настоящему красиво: синий цветок в белом снегу.

— Ты так говоришь, будто своими глазами это видел.

— Я вижу это прямо сейчас. Я всегда вижу то, о чем рассказываю, — уверил Вогт. — Когда снег накрывал пустошь плотным покрывалом, она выглядела мертво и пусто, но стоило солнечному лучу сверкнуть на снегу, и Годсэнт вспоминал о цветах — белых, желтых, оранжевых, красных и синих, ждущих тех дней, когда их лепестки раскроются. Хлопья снега и сами походили на цветы, падающие с неба. Тысячи цветов. Годсэнт был очень счастлив. Счастлив каждую минуту, и в каждую следующую немного иначе, чем в предыдущую. Это было как в чудесном сне.

— Ну да. На нормальную паскудную жизнь нормального паскудного человека это очевидно не похоже.

Вогт неожиданно встал. Наёмница налетела на него от неожиданности.

— Ты чего? Идем.

— Как в чудесном сне, — повторил Вогт, зачарованно глядя в небо (ярко синее и прямо-таки прожаренное небо).

— Сны заканчиваются, рано или поздно, — резко напомнила Наёмница.

— Заканчиваются, — эхом повторил Вогт.

Наёмница раздосадовано махнула рукой и быстро зашагала вперед. Спустя минуту Вогтоус нагнал ее.

— Ты бы хотел, чтобы… ну… все было как раньше? — спросила Наёмница. — Орден и все такое.

Вогт задумался, прежде чем ответить.

— Мне не хватает Ветелия, да и остальных тоже. Я верю, что сумею разыскать Ветелия в стране Прозрачных Листьев — в конце концов, я никогда не видел его мертвым, он просто исчез. Но вот другие… они совершенно точно умерли. Поначалу я отрицал, а теперь признаю: у меня нет шанса снова увидеться с ними. Порой на меня накатывает такая тоска… я утонул бы в ней, если б не ты. Мне не хватает тех, кто остался в прошлом, но не самого прошлого. Ведь в моем прошлом не было тебя. А потом мой ответ — нет, я бы не хотел вернуться назад, — он рассмеялся, посмотрев на Наёмницу. — Когда ты улыбаешься, это прекраснее, чем искрящиеся цветы, падающие с неба.

Наёмница ощутила, что краснеет, и мотнула головой, чтобы волосы прикрыли лицо.

— А что там дальше с Годсэнтом?

— Я не думаю, что мне следует завершить эту историю сегодня, — ответил Вогт. — Если что-то заканчивается, немедленно начинается что-то другое.

Наёмница понимала, о чем он.

***

— Пустошь окружал лес, — продолжил Вогт на следующий день.

«На следующий вечер», — поправилась Наёмница, взглянув в оранжевое небо. Как оранжевые цветы сменяются красными, оно тоже потом станет красным, а еще чуть позже — синим.

— Никто из живущих на пустоши, кроме разве что Вита, не решался приблизиться к лесу. Они не хотели и думать, как это — оказаться под сенью деревьев, отбрасывающей фиолетовую тень.

— Почему? — удивилась Наёмница.

— Почему? — Вогт столь откровенно растерялся, что Наёмница не удержалась от фырканья — похоже, он придумывает свою историю прямо на ходу. — С чего бы им вздумалось идти в лес? У них были родники с прозрачной чистой водой, да и в дичи они не нуждались, ведь им хватало того, что они выращивали сами.

— Я не спросила, почему они оставались на пустоши. Я интересуюсь, почему они боялись леса, — уточнила Наёмница.

— Они не боялись леса, — неуверенно возразил Вогт. — Они просто держались от него подальше.

— Это значит — боялись.

— Ну допустим, — сдался Вогт и попытался объяснить: — На пустоши было много света. Когда люди выходили из своих домов, они могли видеть ее всю, простирающуюся далеко-далеко. Немногочисленные малорослые деревья, что произрастали на пустоши, не мешали обзору. Но в полутемном лесу не знаешь, что находится в десяти шагах от тебя.

— То есть, по какой-то причине, они были уверены, что в лесу скрывается нечто плохое? — сформулировала Наёмница.

— Да, — через силу согласился Вогт, — они чувствовали, что в лесу есть что-то плохое. Вернее, что лес ограждает их от чего-то страшного, но постепенно сдается и становится его частью. Виту было что-то известно, так как периодически он уходил с пустоши на долгое время, но люди не хотели расспрашивать его, а сам он не спешил рассказать им.