Многие видные американские евреи взяли за правило совершить хотя бы одну символическую поездку в Израиль в знак поддержки новой страны. Дэвид Сарнофф совершил ее летом 1952 г., когда Научный институт Вейцмана вручил ему первую почетную стипендию. В 1957 году Сэм Бронфман передал в дар Израилю Библейский и археологический музей, но посетил страну только через пять лет, когда председательствовал на открытии нового крыла Израильского музея в Иерусалиме, на которое он выделил еще миллион долларов. Но основные его пожертвования остались на североамериканском континенте: Культурный центр Сэйды Бронфман в Монреале и Научный центр Бронфман при колледже Уильямса в Массачусетсе.
Другие, однако, были настроены более неоднозначно. Характерно, что Джек Розенталь, заместитель редактора редакционной полосы газеты New York Times, сказал:
«Я родился в Палестине, но у моих родителей хватило ума быстро уехать оттуда, когда мне было три года. У меня нет никаких воспоминаний об этом, и я никогда туда не возвращался. Я не чувствую никакой эмоциональной привязанности к Израилю — только некое абстрактное любопытство. То же самое я чувствую по отношению к Токио — еще одно место, которое я хотел бы когда-нибудь посетить».
Но по крайней мере один состоятельный американский еврей жаждал мирного убежища в Израиле, и, по иронии судьбы, ему в этом было отказано. Это был Мейер Лански. Лозунг «Америка — люби ее или оставь» был выдвинут некоторыми суперпатриотичными типами в 1960-х годах в ответ на демонстрации «новых левых». Но в случае с Лански, по крайней мере, в отношении правительства США, принцип выглядел так: «Америка — люби ее или оставайся». В прессе и в судах его обвиняли практически во всех отвратительных преступлениях против общества: в торговле наркотиками, проституции, организации номерных и протекционных рэкетов, незаконных азартных играх, краже произведений искусства, вымогательстве и, конечно же, в заказе убийства Бенни Сигела. Его называли главой мафии, мозгом мафии и врагом народа номер один. Правительству удалось добиться депортации в Италию старого друга Лански — Лаки Лучано. Можно было бы предположить, что правительство с не меньшим энтузиазмом отнеслось бы к высылке Лански на какой-нибудь еще более далекий зарубежный берег, тем более что он хотел отправиться туда за свой счет. Но, как ни нелогично, власти Соединенных Штатов, казалось, были полны решимости сохранить американскую угрозу в самой Америке.
Проблема заключалась в том, что федеральное правительство не смогло предъявить Лански ни одного из множества обвинений. И вот, разочаровавшись, оно продолжает попытки.
Куда бы он ни пошел, его везде преследовали федеральные агенты. В своих домах в Нью-Йорке и Флориде он уже привык к периодическим ударам в дверь, крикам «Откройте именем закона», к встречающим офицерам с повестками, вызовами и ордерами на обыск. Его дом так часто подвергался обыскам, что он смирился с этим. Когда он путешествовал, его регулярно досматривали и обыскивали в аэропортах. Когда он попытался отдохнуть в Акапулько, федеральные агенты последовали за ним, вторглись в его гостиничный номер, обыскали его и даже вырезали обшивку его чемоданов в поисках контрабанды. Повсюду прослушивались его телефонные линии, записывались разговоры, так что для любого важного телефонного звонка ему приходилось пользоваться будкой-автоматом. Во время обыска в аэропорту агенты, рывшиеся в его багаже, наткнулись на флакон с белыми таблетками в его туалетном наборе. Они торжествующе закричали: «Наркотики!». Это оказалось лекарство, которое врач прописал ему от язвы желудка, которую Лански, безусловно, заработал за свою карьеру. Лански всегда старался быть приятным и готовым к сотрудничеству во время таких вторжений, но его повседневная жизнь превратилась в испытание, и это сказалось и на его терпении, и на здоровье.
Кроме того, защита от различных исков, предъявляемых ему правительством, не давала покоя его адвокатам и заставляла Лански платить огромные судебные издержки. Но и доходы его были немалыми, и, как показывают бухгалтерские книги, большую их часть он получал от вполне законных долей собственности в различных казино и отелях Лас-Вегаса. Помимо «Фламинго», Лански владел долями практически во всех заведениях на знаменитой улице Стрип, включая «Десерт Инн», «Сэндс», «Стардаст» и «Фримонт». Но почему, спрашивал он, каждое новое легальное предприятие такого человека, как он, неизменно описывается как «проникновение», как будто сам факт легальности в его случае был каким-то подрывным.
Что же касается того, что не попало в книги Лански, то эта информация была надежно заперта в хорошо охраняемом хранилище — мозгу Мейера Лански. Без ключа к нему все попытки найти доказательства правонарушений оказывались тщетными.
Уклонение от уплаты подоходного налога, конечно, было гибелью многих других преступников. Оно стало гибелью Микки Коэна, которого за это преступление приговорили к пятнадцати годам заключения в Алькатрасе, после чего Коэн стал жаловаться, что все его неприятности начались с того момента, когда он начал платить налоги, что стало первым сигналом для правительства о том, что у него вообще есть доход. Лански, однако, всегда скрупулезно платил свои большие налоги с тех больших доходов, о которых он сообщал. Если существовал дополнительный доход, о котором он не сообщал, правительство просто не могло его найти, и это было вопросом догадок. Правительство подозревало наличие больших сумм неучтенного дохода, но не смогло найти ни одного доказательства.
Более того, несмотря на репутацию мастера преступлений, которая теперь преследовала его повсюду, Мейер Лански был осужден за правонарушения лишь однажды. Это произошло в 1953 году, когда Лански был арестован за организацию нелегального игорного казино в гостинице «Arrowhead Inn» в окрестностях Саратога-Спрингс. Он признал свою вину и был приговорен к девяноста дням тюремного заключения — незначительное обвинение и незначительное наказание. Отсидев шестьдесят дней, он был освобожден за примерное поведение. Позже Лански рассказывал трем своим биографам — Деннису Айзенбергу, Ури Дану и Эли Ландау — что в том аресте он винил «неудачное время». В Адирондакских горах существовали игорные заведения — Лански был совладельцем, по крайней мере, еще одного, помимо Arrowhead Inn, и они были популярными туристическими объектами. Но Комитет Кефаувера только что закончил свой доклад об организованной преступности, и, по словам Лански, «я уверен, что причиной внезапных действий полицейских в Саратоге стало то, что губернатор Дьюи приказал провести расследование из-за доклада Кефаувера». Это единственное преступление так и осталось — и остается по сей день — судимостью Мейера Лански.
Конечно, одна из причин, по которой на Мейера Лански трудно было что-то повесить, может быть связана с его внешностью и характером. Подтянутый, миниатюрный парень никак не соответствовал представлению о мастере преступлений. Он не носил ярких галстуков, броских украшений, белых рубашек и костюмов в полоску с широкими лацканами. По внешнему виду он выглядел не более опасным и грозным, чем семейный стоматолог. По манере поведения он был доброжелательным, дедовским. (Микки Коэн был склонен к частым вспышкам гнева и нецензурным выражениям, а его лицо с перебитым носом выглядело так, словно было создано для плаката «Разыскивается» на почте). Он сразу же нравился большинству встречных, в том числе и сотрудникам ФБР, которым было поручено следить за ним и которые иногда, хотя и с некоторым стыдом, позволяли ему угощать их выпивкой или приглашать на ужин в рестораны, где Лански, щедрый на не экстравагантные чаевые, всегда был привилегированным клиентом. В Imperial House в Майами-Бич, где у Лански и его жены был большой и удобный, но не показной кондоминиум, Лански считались идеальными соседями. Более того, его присутствие в доме создавало у других жильцов дополнительное ощущение безопасности. Одна из соседок, знавшая его совсем немного, вспоминает о нем как о «совершенно милом человечке». У «Врага народа номер один» не было заметных пороков. Он не пил, хотя и курил. Он был верным мужем, преданным отцом своих троих детей. Он любил животных и выгуливал свою собаку, крошечную ши-тцу, когда выходил с ней на прогулку, а обычные люди из ФБР стояли в нескольких почтительных шагах позади, ожидая, когда он будет пойман за каким-нибудь преступным деянием.
