В России раввины давно предупреждали свои общины о том, что вестернизация религии приведет к ее гибели. Проникнутые веками православия, «Люди Книги» проводили дни, склонившись у восточных стен своих синагог, бесконечно изучая Талмуд, разбирая его увещевания, составляя комментарии к Священному Слову и комментарии к комментариям — зачастую в ущерб любому другому труду и учености. В большинстве восточноевропейских общин чтение светских книг было запрещено, ибо как можно допустить, чтобы слова простых людей конкурировали со Словом Божьим? Из этого выросло убеждение, которое восточноевропейцы привезли с собой в Америку, что работа, не связанная с изучением Талмуда, недостойна еврея, что бедность — удел благочестивого еврея, что погоня за мамоной неправедна. То, что немецко-еврейские бизнесмены не только разбогатели, но и перестроили свою религию, чтобы легче вписаться в христианский уклад, выглядело явным отступничеством. Немцам, считавшим себя «американизированными», такое отношение казалось просто непросвещенным — отсталым, невежественным.
Объяснение растущей взаимной антипатии между Востоком и Западом, Германией и Россией находила и простая статистика. В 1870 году число евреев в Нью-Йорке оценивалось в восемьдесят тысяч человек, что составляло менее девяти процентов населения города. За исключением нескольких аристократических семей сефардов, живших в городе с середины XVII века, большинство из них были выходцами из Германии, изгнанными не столько религиозными преследованиями (хотя и они имели место), сколько налогами и угрозой призыва в немецкую армию. Поскольку их численность была невелика, их прибытие в Нью-Йорк не было событием, и их присутствие в городе, населенном преимущественно христианами, осталось относительно незамеченным. Они жили очень тихо, почти нарочито, предпочитая незаметность показухе. Они много работали и за это время приобрели репутацию честных людей. Как банкиры они установили ценные международные связи с такими могущественными британскими и европейскими фирмами, как Hambro's и Дом Ротшильдов. Во время Гражданской войны, накопив значительное собственное состояние, они помогли создать кредитный ресурс Союза за рубежом в тот момент, когда казна президента Линкольна остро нуждалась в нем.
Как коммерсанты, Штраусы из Macy's, Розенвальды из Sears, Roebuck и Альтманы из Altman's обеспечивали город высококачественными товарами по справедливым ценам. Как издатели, родственные Оксесы и Сульцбергеры предлагали ответственную, даже необходимую газету. Как семьи, они держались особняком, и если у них и было желание штурмовать ворота христианского круга миссис Астор, то они были слишком горды, чтобы показать это. (Действительно, у немецких евреев часто создавалось впечатление, что их социальная сфера была более сложной для штурма). Они демонстрировали прямо противоположное желание — оставить сложившуюся структуру христианского общества в том виде, в котором они ее нашли. Иными словами, немецкие евреи были ассимилянтами лишь до определенного момента и благоразумно не пытались выйти за его пределы. К этому можно добавить, что многие из немецких евреев были светловолосыми, светлокожими и голубоглазыми. По внешнему виду они не выделялись на фоне преобладающего населения. Они приятно вливались в него, не сливались с ним, а шли рядом.
И все же к 1906 г. в Нью-Йорк ежегодно прибывало около девяноста тысяч евреев, в основном из России и Польши. (Поскольку русские и поляки казались неразличимыми, все эти иммигранты были объединены в группу «русские»). Сейчас еврейское население города составляло около миллиона человек, или примерно двадцать пять процентов от общей численности населения, а к 1915 году их будет почти полтора миллиона, или двадцать восемь процентов. По численности евреи Нью-Йорка, казалось, обгоняли нееврейское население. И, собравшись вместе в Нижнем Ист-Сайде, они не могли не бросаться в глаза.
Прибывшие выглядели как завшивевшие бродяги с нажитым имуществом, перекинутым через плечо в холщовых мешках. Мужчины были смуглыми, часто бородатыми и бородатыми. Они были бедны и выглядели так: плохо одеты, плохо обуты, часто больны. Они почти всегда нуждались в бане и дезинфекции, и от них пахло. Они выглядели и были напуганы, а что может быть тревожнее, чем взгляд ужаса в глазах незнакомца? Но еще более отталкивающим был их общий вид: они выглядели не только испуганными, но и вызывающими, настороженными, подозрительными. Они выглядели бедно, но при этом не выглядели униженно, как, по мнению американцев, должны выглядеть бедные люди. Евреи-иммигранты из восточноевропейских стран не соответствовали предыдущему образу иммигрантов. Как группа, они не были нищими. Не было протянутых еврейских рук, просящих милостыню. В то же время, несмотря на свою бедность, они казались гордыми. Существовали определенные средства к существованию, которые, хотя и были им легко доступны, они не желали использовать. Иммигранты-итальянцы, ирландцы, шведы выстраивались в очередь на работу, помогая рыть тоннели для нью-йоркского метро и прокладывать рельсы, а евреи — нет. Ирландские девушки с удовольствием устраивались в богатые семьи поварами, горничными, нянями для детей, но только не евреи. Шотландцы работали кучерами, лакеями и шоферами, англичане — дворецкими, но евреи не желали иметь ни одной из этих профессий. И дело не в том, что у них не было вкуса к тяжелому физическому труду. Еврейские мальчики-газетчики днем и ночью носились по улицам, разнося газеты; еврейские девушки подолгу работали на швейных машинках, а ночью приносили домой сдельную работу. Еврейский юноша, казалось бы, не должен был отказываться работать поющим официантом в ресторане; почему же он отказывался работать батраком в доме богатого человека? Почему бы ему не пойти в полицию или пожарную команду, как это делают ирландцы? Может быть, ношение формы было чем-то врожденно отвратительным? Все это вызывало недоумение. Выражение «делать свое дело» еще не вошло в язык, но восточноевропейские евреи, похоже, стремились именно к этому, и во всем этом их поддерживала какая-то внутренняя сила или огонь. Они были вздорными, вспыльчивыми, независимыми, спорящими, постоянно препирающимися друг с другом. Казалось, что они носят на плечах коллективный «чип».
Еще больше усложняло понимание этих новичков то, что у них были непроизносимые имена. Как быть с такими именами, как Яйкеф Рабиновский или Пешех Любошиц? Они говорили на языке идиш, который по звучанию немного напоминал немецкий, но писался еврейскими буквами — задом наперед, справа налево. Даже немецкие евреи называли идиш «вульгарным жаргоном», несмотря на то, что идиш, который является иудео-немецким языком, был понятен коренным немцам, начиная от самого низкого крестьянина и заканчивая членами кайзеровского двора. Короче говоря, эти новоприбывшие в точности соответствовали описанию иммигрантов, данному Эммой Лазарус в книге «Новый колосс», которая была начертана на основании Статуи Свободы в нью-йоркской гавани, — «жалкие отбросы» кишащего берега Европы. И они продолжали прибывать.
Газеты, рассказывая об этой странной новой породе иммигрантов, не способствовали их радушному приему. Восточноевропейские евреи были «невежественными», «примитивными», «отбросами общества». Всякий раз, когда газеты осмеливались заглянуть в Нижний Ист-Сайд, что они периодически делали, прижимая к ноздрям надушенные носовые платки, появлялись рассказы об «ужасных условиях жизни в еврейском квартале», о перенаселенности грязных домов, яркие описания паразитов, мусора, супружеских отношений, безумия, насилия, банд «курящих сигареты уличных крутых» (курение сигарет считалось признаком разврата), алкоголизма, голода, проституции и преступности. Газеты вскоре заговорили о Нижнем Ист-Сайде в терминах «еврейской проблемы», и это была проблема, без которой уважающие себя квазиассимилированные немецкие евреи могли бы обойтись. Восточноевропейцы создавали дурную славу всем евреям и угрожали тщательно приобретенной немцами «американизации».
Поколением раньше немецко-еврейские иммигранты начинали как торговцы, а приехавшие позже русские пришли к логическому выводу, что торговля — это хороший еврейский способ заработать на жизнь в Америке. Но времена несколько изменились. Немцы — обычно пешком, но иногда с роскошью лошади и повозки — занимались торговлей в сельской местности Нью-Джерси, Пенсильвании и на Юге, где они оказывали столь необходимую услугу фермерским семьям, жившим за много миль от ближайших деревень и магазинов. Еврейский разносчик XIX века со своими товарами — наперстками, часами, нижним бельем — был желанной фигурой на горизонте. На различных фермах, где он останавливался, ему часто давали еду, кров и оказывали другие виды гостеприимства. Но теперь, в двадцатом веке, благодаря таким людям, как Джулиус Розенвальд и его изобретению — почтовому каталогу Sears, Roebuck, а также введению Почтой США в 1903 г. бесплатной доставки в сельской местности и посылок десятью годами позже, сельский пеший разносчик стал неактуальным. Поэтому на улицы Нью-Йорка вышел новый еврейский разносчик.
