Неудивительно, что деньги, которые Годсол обещал принести в компанию, появились не сразу. Однако у Годсола были связи еще со времен его яркой международной карьеры, которые не ведали о его сомнительном прошлом, и среди них были члены богатого уилмингтонского клана Дюпонов. С помощью Годсола Сэм Голдвин был представлен двум из многочисленных двоюродных братьев Дюпонов — Генри Ф. и Юджину Э. Дюпонам. Вместе Голдвин и Годсол смогли убедить Дюпонов, что кино делает богатыми всех, кто с ним связан, что вложение денег в кинокомпанию означает возможность общения с прекрасными актрисами, знаменитыми писателями и художниками, что кинопроизводство более гламурно, чем производство боеприпасов. В результате в компанию Goldwyn было влито три миллиона долларов из средств Дюпонов. Благодаря своим инвестициям оба Дюпона, а также г-н Э. В. Р. Тайер из Национального банка Чейза, вошли в совет директоров компании Сэма Голдвина. Вскоре к ним присоединился еще один представитель семьи Делавэр — Т. Колман Дюпон. Казалось, что все хорошо. Более того, казалось, что киноиндустрия наконец-то поднимается в мировом масштабе. Теперь она уже не ассоциировалась с иммигрантами-меховщиками и продавцами перчаток, а получила признание восточного делового истеблишмента.
Однако уже через несколько месяцев на горизонте вновь замаячила катастрофа. Сама индустрия оставалась в депрессии, а картины Голдвина особенно плохо шли в прокате. Дюпоны теперь ощущали на себе менее гламурную сторону кинобизнеса и нервно размышляли о том, что же стало с их трехмиллионными инвестициями, возврата которых, похоже, не предвиделось. В Нью-Йорке и Уилмингтоне были созваны собрания, на которых звучали требования о финансовой реорганизации и капитальном ремонте компании. Сэм Голдвин упорно сопротивлялся этому, и когда Дюпоны продолжили оказывать давление, Сэм представил совету директоров еще одно свое гневное заявление об отставке. Оно было принято.
Некоторое время президентом Goldwyn Pictures был Колман Дюпон, не имевший никакого опыта работы в кино, но когда дела без основателя компании не заладились, а даже ухудшились, раскаявшийся совет директоров со шляпой в руках обратился к Сэму Голдвину с просьбой вернуться. Тот милостиво принял приглашение. Прошло еще восемнадцать месяцев, но улучшений не последовало.
По мнению Голдвина, проблема заключалась в том, что во время его кратковременного отсутствия в компании Джо Годсол работал над укреплением своих позиций в компании Дюпонов. Возможно, в союзе с одним из крупнейших частных состояний в Америке Годсол видел для себя более надежное будущее, чем в качающейся судьбе молодой калифорнийской кинокомпании. Как бы то ни было, в череде еще более бурных ссор внутри совета директоров Годсол все чаще вставал на сторону Дюпонов против Голдвина. Очевидно, что очередная сцена отставки Голдвина, которой Голдвин, похоже, наслаждался все больше и больше, когда появлялся новый шанс для отставки, назревала, и в марте 1922 г. она произошла. Голдвин встал перед советом директоров и объявил, что уходит: «И на этот раз навсегда!». И добавил для убедительности: «И не пытайтесь вернуться ко мне на локтях».
Вместе с ним он забрал свой пакет акций Goldwyn Pictures, и это означало, что распри между Сэмом Голдвином и Goldwyn Pictures были далеки от завершения. Хотя Сэм и владел акциями, название компании ему больше не принадлежало. Будучи независимым продюсером, Сэм Голдвин не видел причин, по которым он не мог бы представлять фильмы под вывеской Samuel Goldwyn Presents. Однако компания Goldwyn Pictures возразила, что это ущемляет ее право выпускать фильмы под маркой Goldwyn Pictures Presents. Оба названия теперь имели определенную привлекательность в прокате, и зрители неизбежно спутали бы один продукт с другим. В ходе последовавшей за этим судебной борьбы было принято решение о том, что во всех фильмах Сэмюэля Голдвина, где бы ни появлялось его имя на экране, оно должно сопровождаться отказом от ответственности: НЕ СВЯЗАНО С GOLDWYN PICTURES. Более того, эти слова должны были быть напечатаны тем же шрифтом, что и остальные титры. Это не понравилось Сэму Голдвину. Это выглядело как бесплатная реклама его бывшей компании в его собственных картинах. Однако долго терпеть такое положение вещей ему не пришлось.
Тем временем в компании Goldwyn Pictures ирония судьбы заключалась в том, что Джо Годсол, с которого начались все неприятности, занял руководящую должность.
В 1924 году в мире шоу-бизнеса как Нью-Йорка, так и Голливуда ходили слухи о предстоящем гигантском слиянии кинокомпаний — первом по масштабу и значению. Маркус Лью из корпорации Metro Pictures поглотил шестилетнюю корпорацию Louis B. Mayer Pictures. Теперь Лоу стремился приобрести Goldwyn Pictures. Между Годсолом, Майером, Лоу и другими его партнерами, Джозефом и Николасом Шенками, Робертом Рубином, проводились секретные встречи, и 17 апреля 1924 года было объявлено о слиянии, в результате которого образовалась новая компания под названием Metro-Goldwyn-Mayer. Разумеется, единственным акционером Goldwyn, проголосовавшим против слияния, был сам вспыльчивый Сэм Голдвин. Он не доверял Лоу и Шенкам, а также имел неприязненные отношения с Майером, которого считал своим заклятым врагом. Однако его голосующих акций оказалось недостаточно для того, чтобы заблокировать слияние. Для того чтобы новая компания была создана, необходимо было выкупить Сэма Голдвина за наличные. Таким образом, к моменту создания Metro-Goldwyn-Mayer Сэм Голдвин не владел ни одной акцией большой компании, носящей его имя.
И это его вполне устраивало. Сэм Голдвин уже показал себя человеком, эмоционально не приспособленным к партнерству. Об этом свидетельствовал длинный список его разрушенных отношений с партнерами — Ласки, Демиллом, Лоу, Зукором, Селвинами, Годсолом, Дюпонами. Отныне его стиль будет отличаться независимостью, и в то время он изложил свою продюсерскую философию. «Продюсер, — заявил он, — не должен зависеть от мнения и решений совета директоров». И добавил: «Этот бизнес — собачий, и никто меня не съест».
Что не было объявлено при создании MGM, так это то, что было тайно разработано необычное соглашение, согласно которому три человека, стоящие во главе компании, получали привилегию делить пятую часть годовой прибыли между собой, прежде чем все остальные прибыли переходили к другим акционерам. Этот сочный кусок от вершины пирога прибыли должен был быть нарезан следующим образом: пятьдесят три процента — Луису Б. Майеру, что явно свидетельствует о его производственном превосходстве; двадцать процентов — Ирвингу Тальбергу, молодому протеже Майера и его творческой правой руке; двадцать семь процентов — Роберту Рубину, который считался финансовым мозгом компании. И где же, спрашивается, в этой стремительной перетасовке оказался Джо Годсол? На вопрос о том, какой будет должность Годсола в новой компании, Луис Б. Майер лишь улыбнулся и ответил: «Мистер Годсол больше не с нами». Так же таинственно, как и появился, Годсол исчез.
В том же году на голливудской сцене появился еще один грозный конкурент MGM и Сэма Голдвина в лице тридцатитрехлетнего Гарри Кона. Всего шестью годами ранее Кон пришел в Universal Pictures Карла Леммле в качестве секретаря. Теперь же Кон объявил о создании собственной корпорации Columbia Pictures.
Разумеется, с созданием компании Metro-Goldwyn-Mayer Сэму Голдвину больше не нужно было добавлять в титры своих картин неприятную строчку NOT NOW CONNECTED WITH... А в частном порядке ему было приятно и лестно, что новая корпорация решила поместить его имя, защищенное авторскими правами, на своей эмблеме. Несмотря на то, что он не имел никакого отношения к Metro-Goldwyn-Mayer, большинство людей, естественно, считали, что это он. Теперь каждая продукция MGM рекламировала его. Ему особенно нравилось, что его имя на бланке было выше, чем у его конкурента Л. Б. Майера, и он даже мог оправдываться тем, что его имя было самым лучшим из всех, «потому что Metro — это не чье-то настоящее имя». Он был в восторге от того, что компания сохранила его ревущего «льва» в качестве своего фирменного логотипа и товарного знака. Он видел в этом еще один кивок в сторону своего величия, своего бессмертия. Голдвин, чей день рождения был 27 августа, любил замечать: «В конце концов, Лев — это мой знак рождения»[21].
