И какое дело, хотели знать ее адвокаты, судье было приводить этот гипотетический анализ того, что произойдет, если русский большевизм будет завезен в Америку? «Почему вообще этот материал включен в обвинение?.. В письме, которое лежит в основе обвинительного заключения, ничего не было сказано о русских». Адвокаты назвали это «шокирующим примером судебной некорректности» и спросили: «В соответствии с какой доктриной судебного уведомления, судья предоставляет присяжным преимущество своей убежденности в отношении российских событий? Это... было не просто апелляцией к страстям присяжных. Оно лишило процесс характера благопристойного уголовного правосудия в соответствии с гением и либеральностью англосаксонской юриспруденции».
Россия не имела никакого отношения к ее письму. Как и лояльность колоний Великобритании или других союзников. В ходе процесса, который адвокаты назвали «блуждающим», судья дал массу показаний по посторонним вопросам, таким как отношение Роуз «к войне, Красному Кресту, русской революции, Вудро Вильсону, патриотизму и интернационализму, вязанию носков для солдат и прочему».
В конце своей записки адвокаты Роуз довольно деликатно затронули вопрос о ее праве на свободу слова, гарантированную Первой поправкой к Конституции. Это был непростой момент, поскольку ряд видных американских юристов и мыслителей уже заняли позицию, согласно которой некоторые пункты Закона о шпионаже можно трактовать как ограничение свободы слова, а сам закон — как неконституционный. Вероятно, адвокаты Роуз решили обойти этот последний вопрос стороной, однако они отметили, что судья первой инстанции заявил, что «в этой стране индивидуализм должен быть отброшен на время». Адвокаты ответили: «Если под «индивидуализмом» судья подразумевает совокупность наших индивидуальных свобод, то он отменяет Конституцию в качестве военной меры, а это выходит за рамки любого акта Конгресса. Мы считаем, что важнейшей функцией судебной власти является выполнение противоположной роли — ревностно удерживать Конгресс в рамках иммунитетов и свобод, сохраняемых для индивида, как в войне, так и в мире, гарантиями Конституции».
Труды господ Стедмана и Салливана в конце концов увенчались успехом. Обвинительный приговор Роуз Стоукс был отменен Восьмым окружным апелляционным судом США по Западному округу штата Миссури, а правительство прекратило это дело. Тем не менее, ущерб был нанесен немалый. Общественный резонанс, вызванный судебным процессом, закрепил за Роуз клеймо предательницы или шпионки, причастной к шпионажу, мятежу, неамериканской и непатриотичной деятельности, против войны, против призыва в армию, за большевистскую форму правления, за аналогичную революцию в Америке. Ее лекторская карьера, за которую она получала солидные гонорары, была закончена. Ее имя стало нарицательным.
Джеймс Грэм Фелпс Стоукс на протяжении всего судебного процесса был образцом стоического, жесткого, благородного, пусть и незавидного, отношения к делу. Он получил отпуск, чтобы быть рядом с женой, и каждый день появлялся рядом с ней — красивый, в капитанской форме, ходячая реклама патриотического долга, — и, конечно, оплачивал немалые судебные счета, связанные с защитой его жены. Но судебный процесс был не только эмоциональной, но и финансовой нагрузкой, и это проявилось в новых морщинах усталости на его красивом лице, а также в том, что он резко отвечал на вопросы репортеров: «Без комментариев». После того как апелляция была выиграна, оба Стоукса сделали все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания и уйти в частную жизнь. Но близкие друзья и члены семьи подозревали, что судебное разбирательство стало последним испытанием терпения Грэма Стоукса по отношению к его неуемной еврейской жене, что испытание было провалено, и что это лишь вопрос времени...
Для восточноевропейских евреев Америки 1919 год стал своего рода переломным. Три, казалось бы, не связанных между собой события — итоги революции в России в 1917 г., окончание Первой мировой войны в 1919 г. и введение в том же году сухого закона — переплетутся и сплетутся таким сложным образом, каждое из них окажет тонкое, но мощное воздействие на остальные, что их слияние повлияет на тысячи жизней.
Российская революция 1917 года проходила в два этапа — февральский, когда был свергнут Николай II, и октябрьский, когда была установлена большевистская власть. Большинство российских евреев встретили весть о падении царя, когда она дошла до Америки, с большим ликованием. Октябрьский приход к власти большевиков был встречен с меньшей уверенностью и единодушным одобрением. В Нью-Йорке консервативная газета «Тагеблатт» была настроена неодобрительно и писала, что настоящая свобода и порядок не придут в Россию до тех пор, пока большевистское движение не потерпит крах и не будет установлена представительная демократия по образцу американской. Но социалистически настроенная газета «Дейли Форвард» была в восторге, а ее главный редактор Барух Владек писал: «Жизнь странная: мое тело — в Америке. Мое сердце, душа и жизнь — в той великой чудесной стране, которая была так проклята и теперь так благословенна, стране моей юности и оживших мечтаний — России».
Вступление Америки в войну фактически остановило трансатлантическую иммиграцию из Восточной Европы, и больше никогда не было такого прилива иммигрантов, какой наблюдался в течение предыдущих четырех десятилетий.[13] Затем, в шумном, почти истерическом духе джингоизма, охватившем Америку после войны, был принят шквал все более ограничительных иммиграционных законов, которые сократили иммиграцию до минимума и практически «заморозили» еврейское население Америки на том уровне, на котором оно находилось в то время. Эти законы проводились по расовому и этническому признаку, устанавливали жесткие квоты, сопровождались патриотическими речами об устранении «нежелательных элементов», «иностранного элемента», осуждении «чуждых идеологий», призывами к «стопроцентному американизму».
Как будто Америка, одержав победу в Европе, решила, что должна очиститься и превратиться не только в самую могущественную, но и в самую нравственную нацию в мире. Порок и самообольщение должны быть искоренены путем запрета алкогольных напитков. На Юге, чтобы показать чернокожим, кто здесь хозяин, во имя «красной крови» американизма был возрожден Ку-клукс-клан, и даже негров-ветеранов войны линчевали. В таком же настроении в штате Мичиган Генри Форд начал издавать свою газету Dearborn Independent, в которой сразу же обнаружились сильные нотки антисемитизма, и в которой был опубликован поддельный документ «Протоколы сионских мудрецов». (В «Протоколах», оказавшихся фальшивкой, утверждалось, что в них раскрывается международный еврейский заговор с целью завладеть мировыми деньгами). В течение многих лет после этого многие евреи отказывались покупать автомобили Ford, а смущенного г-на Владека из газеты «Daily Forward» укоряли за то, что он принимает рекламу от Ford Motor Company, тем более что он часто отказывался принимать рекламу от политических партий, с которыми был не согласен.
В штате Теннесси преподавание теории эволюции было объявлено вне закона как недостаточно патриотичное и «христианское», несмотря на то, что история сотворения мира была записана в Ветхом Завете. Сразу после русской революции в Нижнем Ист-Сайде проходили просоциалистические и антисоциалистические митинги и собрания, но к 1919 году события, включая суд над Роуз Стоукс, дали понять, что социализм больше не является общепринятой американской идеологией. И некоторые восточноевропейские евреи, помня о том, что царские погромы были направлены как раз на уничтожение антицаристских социалистических диссидентов, стали с тревогой задумываться о том, не может ли в США разразиться такое же антиеврейское и антисоциалистическое насилие. Другие, подобно г-ну Владеку, возможно, просто чувствовали, что их сердца и души все еще находятся в России. Как бы то ни было, к 1920 году около 21 тысячи евреев покинули Америку и вернулись на свою духовную родину, объявив себя «бывшими узниками [капитализма]».
