Каждый день происходили новые курьезы. Как и большинство русских эмигрантов, Исаак Левин никогда не видел негров. Но здесь, — писал он, — «везде встречаешь цветных, и, кажется, их больше, чем белых. Большинство из них очень бедны и невежественны». Он также обратил внимание на странную практику американских мужчин, связанную с их ногами. Сидя в трамвае или за столиком в ресторане, мужчины подтягивали брюки у колена, обнажая гораздо больше лодыжек и икр, чем это было бы допустимо на родине. Мужчины также не стеснялись подтягивать брюки, откидываться в креслах и закидывать ноги на столешницу или подоконник — за такое поведение в России их бы арестовали. Левин долгое время завороженно наблюдал через открытое окно за человеком, который сидел за окном, положив ноги на подоконник. Верхняя часть его тела была скрыта за газетой, которую он читал, и, когда он читал, его тело как бы раскачивалось вперед-назад. Позже Левин нашел объяснение этому необычному движению — американское изобретение под названием «кресло-качалка».
Левина впечатлил тот факт, что в каждом американском доме, «кроме очень старых», есть ванная комната, но другие удобства были более примечательными. Например, в России ему рассказывали, что все американские дома освещаются электричеством. Но в Нью-Йорке он обнаружил, что самые бедные дома по-прежнему освещаются газом. Хотя ему показали, как зажигать и гасить газовую лампу в своей комнате, он также слышал, что многие американцы совершают самоубийства, принимая газ. Опуская лампу, он более чем нервничал: «Этот опасный [эфир] течет в трубе неподалеку от моей кровати».
Левин также не был готов к тому, что американцы привыкли жевать резинку. Сидя в трамвае рядом с молодой женщиной, которая «делала странные движения мышцами рта», он задался вопросом, «какой болезнью рта она страдает». Узнав, что американцы жуют резинку для удовольствия, он не был обескуражен. Не меньшее впечатление произвело на него и употребление американцами табака: «На каждом шагу вы встречаете трубку, торчащую изо рта почтенного гражданина, обыкновенную трубку, при виде которой порядочные люди у себя дома пришли бы в ужас». Из американской еды на него произвели впечатление яйца, которые, как он обнаружил, «совершенно овальные, и если вы обладаете такой устойчивостью в руке, то их можно заставить стоять прямо на любом из концов», чего нельзя было добиться от маленьких круглых яиц в России. Что касается американских питейных привычек, то Левин придерживался двоякого мнения. Он жаловался, что «водки, настоящей, крепкой водки, по которой так тоскуют сердца некоторых наших соотечественников... здесь не найти». С другой стороны, признавая, что «американский пьяница обычно мирный голубь», он в то же время находил, что «более отвратительно видеть это у хорошо одетого, цивилизованного человека, чем у оборванного, неграмотного крестьянина», и был потрясен количеством салунов — «некоторые улицы буквально усыпаны ими» — и тем, что ему говорили, что американское потребление алкоголя «бьет российское». Он добавил: «Люди начинают осознавать огромный вред, наносимый алкоголем, и движение за запрет алкоголя набирает силу».
Очевидно, что Исаак Левин был достаточно стойким молодым человеком, который быстро научился воспринимать особенности Нового Света и смотреть на вещи с другой стороны. Проезжая мимо американской школы, он заметил, что она «довольно большая, окружена просторным, чистым двором, но выглядит безобразно». Оно напоминало ему «тюрьму дома или солдатский дом». Но над ним «развевался американский флаг... и мои эстетические чувства были полностью удовлетворены, глядя на него. Я думаю, что это самое красивое знамя в мире».
И все же нельзя было исключать элемент тоски по дому. На старой фотографии, сделанной Льюисом У. Хайном около 1910 г. и изображающей группу еврейских женщин и детей, работающих над штучным товаром в одном из домов Нижнего Ист-Сайда, есть странная деталь. Несмотря на то, что на снимке изображены тяготы и даже убожество, на стене ветхой комнаты висит фотография. На ней изображен царь Николай II — последний из царей — и его семья.
За одно только десятилетие с 1900 по 1910 год в США прибыло более восьми миллионов иммигрантов, большинство из которых были выходцами из Восточной Европы, причем значительная часть из них — евреи. Рекорд в 1 000 000 иммигрантов за год был впервые побит в 1905 г., затем еще раз в 1906 г. и достиг рекордной отметки в 1907 г. — 1 285 000 человек. Конечно, не все из этих людей становились успешными «из лохмотьев в богатство». Но поразительно много из них добились успеха. К началу 1900-х годов в воздухе Нижнего Ист-Сайда появился новый аромат, едва уловимый, возможно, со стороны, но, тем не менее, пьянящий запах процветания.
Несмотря на то, что район Десятого округа был, безусловно, перенаселен, его уже нельзя было рассматривать как единую, ничем не прикрытую трущобу. Из путаницы узких улиц уже начали вырисовываться «лучшие районы». Самой бедной улицей, с самой сильной перенаселенностью, с наибольшим количеством людей в комнате, была, пожалуй, Черри-стрит. Но, напротив, всего в нескольких кварталах от нее находился Ист-Бродвей, более широкая магистраль, ставшая лучшим адресом Нижнего Ист-Сайда. На Восточном Бродвее жили раввины, врачи, владельцы магазинов и семьи, получившие работу «белых воротничков» в городской бюрократии. Перепись населения 1905 года показала, что каждая третья семья, проживающая в квартирах на Восточном Бродвее, нанимала как минимум одного слугу.
В 1903 г. газета Jewish Daily Forward, всегда внимательно следившая за тенденциями, сообщила, что в язык идиш вошло новое слово: ойзесн, или «обедать вне дома». Обедать вне дома — не в гостях у друзей или родственников, а в настоящем ресторане — было неслыханно в старой стране (а до этого момента и в новой), но «Форвард» отметил, что эта стильная привычка «распространяется с каждым днем, особенно в Нью-Йорке». А чуть позже газета отметила, что отдых за городом «стал тенденцией, подтверждением статуса».
Реклама курортных отелей в Катскиллах появилась в газете «Форвард» еще в 1902 г., когда по меньшей мере три таких заведения предлагали свои услуги, делая упор на кошерное питание и свежие яйца и овощи с фермы. Главной привлекательностью, конечно же, был чистый горный воздух и спасение от душной жары нью-йоркского лета. Вначале эти «курорты» представляли собой примитивные сооружения — переоборудованные по дешевке фермерские дома, разделенные на крошечные комнаты, похожие на камеры, или сараи, заставленные кроватями для проживания в общежитии. За четыре-пять долларов в неделю, с детьми за полцены, они казались выгодным предложением. Но уже вскоре в гостиницах Катскиллов появились дополнительные удобства — электрический свет, горячая и холодная вода, телефоны, бильярдные столы, кегельбаны и даже ночные развлечения. А менее чем через два десятилетия появились великие еврейские курортные дворцы — «Гроссинджерс», «Конкорд», на основе которых в скором времени возникла идея Майами-Бич. Родится насмешливое выражение «Пояс Борща», а еврейские комики и артисты, пробующие свои крылья на Бродвее и в кино, будут злобно высмеивать причуды и претензии своей новой богатой публики, к великому и безупречному удовольствию своих зрителей.
Тем временем в Нижнем Ист-Сайде вечно наблюдательный Forward заметил еще одну тенденцию. Внезапно, казалось, каждый житель Ист-Сайда стал обладателем новомодной штуковины под названием «виктрола», и «Форвард» громко жаловался на шум, который они создают. В 1904 г. газета выступила с редакционной статьей:
Бог послал нам виктролу, и от него никуда не деться, разве что бежать в парк. Как будто у нас мало проблем с тараканами и детьми, играющими на пианино в соседней комнате... Она повсюду, эта виктрола: в жилых домах, в ресторанах, в кафе-мороженом, в кондитерских. Вы запираете дверь на ночь и защищены от грабителей, но не от виктролы.
Пианино? К 1904 году владение фортепиано стало еще одним символом еврейского статуса. По данным газеты «Форвард»:
