Но еще одной, более ощутимой причиной погромов, как официальных, так и «стихийных», хотя она никогда не была так четко сформулирована, были отчаянные и в основном безуспешные попытки еврейских рабочих организовать профессиональные и рабочие союзы. В 1897 г. была организована Всеобщая лига еврейских рабочих в России, Польше и Литве (Der Allgemeiner Jiddisher Arbeiter Bund), которая в течение последующих трех лет возглавила несколько сотен забастовок сапожников, портных, кистевиков, квилтеров, слесарей и ткачей, работавших по восемнадцать часов в день за зарплату 2-3 рубля в неделю. Многие из этих забастовок были отмечены насилием, кровопролитием и арестами. В первые годы ХХ века по политическим мотивам были арестованы тысячи человек, большинство из них — евреи. В 1904 году из тридцати тысяч организованных еврейских рабочих почти шестая часть была брошена в тюрьмы или сослана в Сибирь. Палестина превратилась в очаг тайной революционной деятельности. Неудача революции 1905 года, казалось, перечеркнула все надежды. Казалось, что единственный выход — бежать в Америку, страну свободных.
Конечно, эмиграция сама по себе была болезненным шагом и огромной авантюрой. Но десятилетия преследований дали, по крайней мере, один положительный эффект — был доказан дарвиновский принцип, и выжили только самые стойкие и выносливые. Годы совместного мученичества привили общие силы. Гордые и циничные евреи, пережившие погромы, стали воспринимать себя как своего рода аристократию выносливых и даже выработали определенное жесткое чувство юмора по отношению к своему положению. Если удается обратить ужас в шутку, в этом есть сила. И в России, безусловно, присутствовал оттенок мрачного веселья, когда обездоленные продолжали благословлять царя на долгую жизнь.
Но гордость и юмор подверглись испытанию эмиграцией. Эмиграция была признанием неудачи. Она означала неспособность терпеть дальше. В результате некоторые старые раввины упорно советовали своим общинам не эмигрировать, считая, что эмиграция означает, что еврейский хребет окончательно сломлен, что благородное дело брошено, белый флаг поднят. Поэтому многие еврейские семьи покидали свои дома с чувством стыда, считая, что сам факт отъезда выдает в них труса. Таким образом, многие из прибывших в Новый Свет сходили с кораблей в крайне сложном и растерянном состоянии духа, не зная, кто они — бесхребетные глупцы или герои.
В то же время еврейский иммигрант часто оставлял после себя серьезно разделенную семью. Если, например, молодой человек все-таки решался уехать в Америку, его обычно поддерживала мать, которая не видела в России для сына ничего, кроме безысходности. А вот отец, напротив, часто был против. Отец-еврей, который во многих случаях являлся знатоком Талмуда и духовным главой семьи, слышал рассказы о том, как молодые евреи теряли веру в расточительной Америке, а также утверждал, что долг сына — оставаться дома и помогать содержать семью. Зачастую бытовая горечь, которую оставлял после себя молодой иммигрант, так и не заживала, что только усугубляло его чувство вины за то, что он покинул родину.
Но они покидали ее сотнями тысяч.
В маленьком заброшенном еврейском поселении Узлян, расположенном в глубине Минской губернии, где жить в доме с деревянным, а не земляным полом было признаком огромного достатка, 27 февраля 1891 года родился ребенок. Лишь много лет спустя он откроет одно из самых ярких своих детских воспоминаний. Начиная с 1881 года, с приходом к власти деспотичного Александра III, евреи края с каждым годом бежали все больше и больше, и он вспоминал, как вместе с матерью стоял на Минском вокзале среди толп евреев, ожидая поезда, который должен был доставить их в портовый город Либава. Неподалеку проходила какая-то политическая демонстрация. Вдруг к ним на лошадях подъехала рота казаков и раздались команды, предписывающие толпе разойтись. Действовали ли солдаты по приказу сверху или просто по своей прихоти, узнать было невозможно. Никто не двигался с места. Тогда конные солдаты ворвались в толпу, орудуя длинными кнутами, растаптывая под копытами кричащих матерей и детей, а маленький мальчик в ужасе цеплялся за юбки матери.
Когда в 1900 г. он вместе с семьей добрался через Канаду до Нью-Йорка, ему было девять лет. Его звали Дэвид Сарнофф, будущий основатель и председатель совета директоров Американской радиокорпорации. У других русских евреев были воспоминания, похожие на воспоминания Сарноффа. Одни пытались вычеркнуть их из памяти и никогда о них не говорили. Другие навязчиво цеплялись за воспоминания и повторяли их своим детям и внукам, напоминая, что такое могло произойти и произошло.
Выехать из России можно было двумя способами: легально и нелегально. Оба способа были сопряжены с проблемами и разочарованиями и одинаково дороги. Для легального выезда требовались дорогостоящие визы, разрешения на выезд и другие бюрократические документы, на получение которых часто уходили месяцы, а то и годы. Популярным местом сбора беженцев, ожидающих разрешения на выезд в Польшу, был Минск, другим пунктом — Одесса на Черном море. Иногда семьи так долго задерживались в этих городах в ожидании необходимых документов, что в процессе зачатия и рождения детей требовались дополнительные разрешения и документы для новорожденных. Сегодня многие русско-еврейские семьи, называющие себя «из Минска» или «из Одессы», на самом деле представляют собой семьи, проделавшие долгий путь из крошечных деревень в глубине страны. Попытка нелегального выезда была, конечно, более рискованной, но в случае успеха она могла быть и гораздо более быстрой. Но при этом нужно быть готовым к тому, что на каждом шагу придется давать взятки милиционерам, солдатам и пограничникам.
В целом существовало четыре основных маршрута выезда из России. Евреи с юга России и Украины обычно пытались нелегально пересечь австро-венгерскую границу и добраться до Вены или Берлина, а оттуда — на север, в портовые города Германии или Голландии. Из западной и северо-западной России и Польши требовался еще один нелегальный переход в Германию — маршрут, выбранный Шмуэлем Гельбфишем, — где иммигранты перегруппировывались и двигались на север к морю. Из Австро-Венгрии было несколько проще, и евреи могли легально попасть в Германию и далее в Берлин и на север. Из Румынии предпочтительный путь лежал через Вену, Франкфурт и Амстердам.
Хотя некоторые из тех, кто мог себе это позволить, преодолевали некоторые из этих расстояний на поезде, большинство преодолевало долгие километры пешком, причем эти переходы часто были связаны с переплыванием пограничных рек и неизбежными столкновениями с патрулями, которые неплохо наживались на судьбе беженцев. В течение нескольких недель перед отъездом молодые еврейские мужчины и женщины не только копили деньги, но и тренировались в ходьбе на длинные дистанции, чтобы закалить свой организм к предстоящим испытаниям.
По прибытии в европейские портовые города беженцев ждала еще большая неразбериха. Длинные очереди людей по несколько дней стояли у причала, чтобы попасть на погрузочные суда, но в итоге им говорили, что свободных мест нет. В Бремене, Гамбурге, Роттердаме и Амстердаме тысячи людей спали, сгрудившись в дверных проемах, на улицах, в парках, на вокзалах и в общественных туалетах. Днем большинство ожидающих пытались найти подработку, а некоторые — но их было на удивление мало — прибегали к попрошайничеству. Ежедневно сигналы менялись. Одной еврейской группе, добравшейся из Амстердама в Лондон, иммиграционный чиновник сказал, что «комитет» им поможет. Но когда они прибыли по адресу, указанному комитетом, им сообщили, что комитет прекратил свое существование. Постоянно возникали бюрократические проволочки. Одного молодого человека, эмигрировавшего из Литвы в 1882 году, когда ему было уже за тридцать, звали Харрис Рубин. Он рассказал такую историю: После нескольких недель ожидания в различных очередях он, наконец, получил драгоценную бумагу — билет для проезда на ожидающем его судне. Но когда он пришел на пристань и предъявил свои документы пассажирскому агенту, ему было грубо сказано, что поскольку он путешествует один, оставив жену и детей, он не может попасть на борт. Принимали только тех, кто путешествует семьями. Однако через несколько дней, увидев, что судно еще не отошло, Рубин решил повторить попытку. С тревогой он понял, что ему придется столкнуться с тем же пассажирским агентом. Но на этот раз он просто пропустил его на борт.
