Брант решил накрыть в доме. Ему очень хотелось снять маску, понял Андре. Прошло чуть меньше часа, когда они расположились рядом за небольшим столом. Брант и правда снял маску, превратившись в Рауля, и взялся кормить Андре, а за одно и продолжил свой рассказ:

– К чему, собственно, я решил посвятить тебя в эти скорбные детали своего прошлого? – грустно улыбнулся Рауль, – Пожалуй, надо было придерживаться краткой версии. А то вот никак не дойдём до главного… Ладно… Так, о чём это я? Да, вспомнил… Мама тяжело заболела, когда мне было четырнадцать. Чувствуя скорую смерть, она посвятила меня в страшную тайну рода Вэнло. Оказалось, что легенда про огромные сокровища наших предков не миф, а реальность. Мама показала мне расположение нашего фамильного клада, завещала касаться этих денег только в случае крайней нужды, потребовала не забывать, что половина принадлежит Филиппу, и я, когда сам сочту необходимым, должен буду передать брату эту половину. А после… Мама скончалась. Даже Жофрей был бессилен удержать её в мире живых.

Брант поднял бокал вина, подержал, но пить передумал, тяжело вздохнул и снова вернулся к своему рассказу:

– Моим опекуном стал граф де Розаэль. Вот так у меня появилась возможность видеть Жанну едва ли не каждый день, и это сильно облегчило моё расставание с мамой. Мы с Жанной уже тогда самозабвенно любили друг друга, не мыслили своего будущего друг без друга. Но, несмотря на всё радушие, с которым граф де Розаэль принимал меня в их доме, нашему союзу он открыто противился. Сначала речь была о том, что мы слишком молоды. Потом, что он не видит зятем человека, который опускается до целительства. Потом… Много разных отговорок возникало. Стоило нам разбить, преодолеть одну из них, он изобретал новую. Я сватался с Жанне пять раз. Уже собирался посвататься в шестой раз, когда вдруг с Пейране случился страшный пожар. Рене Сойе подозревал, что это был поджог, но никого конкретно за руку не поймали. Так что ты, друг, понимаешь, что причина для очередного отказа возникла сама собой, мол не может граф отдать любимую дочь замуж за погорельца. Помню, тогда я рассердился не на шутку, мы впервые по-настоящему поссорились, я едва не обвинил графа де Розаэль в этом поджоге, просто чудом удержался. Итогом того спора стало пари – он отдаст Жанну мне в жены, если я восстановлю замок за три месяца. Как ты можешь уже догадаться, я черпнул из фамильной сокровищницы и выполнил свою часть уговора.

И тут вдруг Рауль горестно рассмеялся, вот только в этом смехе Андре послышались отголоски рыдания. Но да Рауль успокоился быстро, перевёл дыхание и вернулся к своим горьким воспоминаниям:

– Уже шли последние косметические работы, я готовился пригласить Розаэлей для проверки, когда получил письмо из Фонтэнжа от Филиппа де Лярок. Он сетовал на долгую разлуку и очень просил срочно приехать, мол попал в беду, и только я могу помочь. Конечно же, мне вспомнилась клятва, данная маме, не бросать брата в беде, и я отправился в Фонтэнж…

Тут вдруг Рауль резко встал, подошёл к окну и там замер. Его молчание грозило затянуться, но… нет, Рауль заговорил снова:

– На меня напали в землях Воламбаров, убили всех моих людей, а меня… Я стал пленником графа де Грезьяк.

– Убили?! Пленником?!! – уже готовый услышать что-то подобное, Андре всё-таки вскинулся, подался ближе.

– Да, друг. Так в мою жизнь снова вошёл этот человек, некстати опекун моего брата. Он решил, что я знаю, где расположен легендарный клад рода Вэнло, и я просто обязан отдать эти сокровища ему. Конечно же я отказался признать это. Хоть такое быстрое восстановление Пейрана свидетельствовало и против меня, я стоял на своём. Тогда меня взялись пытать… В подземелье трудно отслеживать ход времени… Помнится, я для себя решил, что именно эти сокровища стали причиной гибели наших с Филиппом родителей, и мне уже не жить. Так пусть же этот гад останется ни с чем! Так я рассудил тогда, решил, что никак иначе уже не смогу отомстить за загубленные этим гадом жизни. Вот в этом и обрёл силу выстоять, так что, в конце концов, Грезьяк уверовал в то, что я ничего не знаю. А решив так, он приказал убить меня. Точнее похоронить заживо.

– ЧТО?!! Ты серьёзно?! – ужаснулся Андре.

– Ну, – и Рауль безрадостно рассмеялся, – Правду сказать, я не уверен, как здесь правильно выразиться, ведь я тогда уже был почти мёртв. Но в любом случае, добивать меня не стали, решили так и похоронить тайно, в лесной чаще. Я только помню, как меня швырнули на дно какой-то грядной телеги, а следующее воспоминание, это как я очнулся здесь, вот на этой кровати.

– В доме Жофрея?! – и Андре невольно осмотрелся, – Но как?!

– За подробностями отправляю тебя к Жофрею, – кивнул в ответ Рауль, – Знаю только, что он каким-то чудом оказался там… распугал слуг Грезьяка, имитировав рык дикого медведя, раскопал меня и умудрился привезти сюда… а потом выходил… Как лекарь скажу, Жофрей тогда совершил чудо! Шансов выжить у меня было крайне мало! Так что, нашего добродушного старика не зря зовут Магом Пейрана.

Рауль веско кивнул, и черты его лица чуть смягчились:

– Первой, о ком я вспомнил после пробуждения, конечно же, была Жанна. Я упросил Жофрея съездить в Розаэль, предупредить графа и, главное, Жанну о том, какую опасность представляет для них Грезьяк. Жофрей выполнил мою просьбу, привёз мне пламенные приветы, горячие пожелания скорейшего выздоровления… Я успокоился и… утратил связь с реальностью на несколько дней…

Рауль прошёлся взад и вперёд по маленькой комнате, отпил воды из графина и, снова опустившись на стул напротив Андре, продолжил свой рассказ:

– После того как горячка отпустила меня, сознание прояснилось, боль перестала лишать способности мыслить… Короче, очень нескоро я поймал себя на мысли, а почему я всё ещё здесь, а не в Пейране, почему Сойе не перевёз меня под охрану стен замка? Но да Жофрей как-то смог и от этой мысли отвлечь меня ещё на несколько дней, сказав, мол это он, Жофрей, настоял на том, чтобы меня оставили здесь, не трогали, так как покой в моём случае был едва ли не единственным залогом успешного выздоровления. Он сам меня выхаживал, сам ездил за продуктами, привозя исключительно благие новости… так я провёл на его попечении больше месяца… Никогда прежде я даже мысли не допускал, что он настолько превосходный лгун.

– Лгун?!

– Да, друг, Жофрей, как и полагается хорошему лекарю, в совершенстве владеет искусством лжи во имя спасения. Но тогда я позволил себе забыть об этом, и вернул меня к реальности Гийом Сойе. Надо было видеть, каким он появился у хижины Жофрея – постаревший лет на десять, страшно вымотанный, буквально раздавленный горем… В первый момент я даже не узнал его. И это оказалось взаимным. Оказывается, он меньше всего на свете ожидал застать меня здесь, да ещё и в таком виде.

– Стало быть, он не знал о том, что с тобой случилось… Жофрей утаил это от него… – понял Андре и тут же вскинулся, – Но тогда чем же он был так расстроен?

– Гибелью отца и брата, разорением Пейрана, тем, что жителей этого края предал их господин… – вскинулся Рауль, и в глазах его явно заблестели слёзы гнева.

– Нет!!! Я не понимаю!!! Как так?! – искренне ужаснулся Андре.

– Вот и я тогда решил, что он спятил, благо во взгляде его угадывалась тень безумия, частая спутница великого горя… Но… я правда не знаю, как это всё рассказывать. Столько боли… – Брант тяжело вздохнул, – Давай дальше попробуем просто на сухих фактах. Ладно?

И Андре с готовностью кивнул, а Рауль скрестил на груди руки и опустился на стул:

– Как оказалось, Рене Сойе получил от меня письмо с приказом явиться в Фонтэнж. Несмотря на то, что это показалось странным всем Сойе, ведь я сознательно оставил их в Пейране хранить наш очаг, они не посмели ослушаться. За старшего в Пейране остался Гийом.

– Но ведь ты не писал! Верно?

– Верно.

– Они спутали твой почерк?.. Или приказ был передан кем-то устно?

– Приказ был передан письмом, написанным, как они решили, моей рукой. И на том письме была печать с оттиском моего перстня, к тому времени уже похищенного у меня, заточенного в каземате Воламбаров. Рене Сойе и его младший сын Мишель тоже были схвачены Грезьяком. Их зверски пытали, думается всё с той же целью, выведать тайну нашего фамильного клада. В их случае к делу подошли ещё более творчески, Рене вынуждали открыть тайну угрожая жизни его сына… Но Сойе не знал эту тайну, и не мог спасти ни сына, ни себя… Потом Гийом получил ультиматум, либо он сдаёт замок на милость Грезьяка и больше никого из людей Пейрана не тронут, либо он получит тела отца и брата расчлененными и осквернёнными, и это станет лишь началом истребления населения этого края. И все смерти будут на совести его, Гийома. И к ультиматуму прилагалось странное письмо опять же от моего имени, мол я вступаю во владение землями Лярок, а Пейран отдаю Филиппу и соответственно Грезьяку, как его законному представителю. И на этот раз посланцы Грезьяка предъявили сам мой гербовый перстень. Оказывается, в эту критическую для Пейрана минуту Жофрей был в замке, это была одна из его вылазок. Старик настоятельно советовал Гийому усмирить боль и гнев, и спасти людей, приняв ультиматум. Тогда он ни словом не обмолвился о моей настоящей роли во всём этом. И Гийом подчинился. Люди покинули замок, оставив его на растерзание Грезьяка, который скоро явился туда лично, чтобы руководить поисками клада…