Айвин сидел в кресле напротив, лицо скрыто книгой, только глаза видно. Периодически он ловил на себе взгляды Аннабель и улыбался.

– Kalli? – позвал он.

– А? – рассеянно ответила Аннабель и тут же смутилась.

Он называл ее этим словом. Тем словом, которое у его народа означает «любимый» или «любимая».

– Хочешь пойти поесть? – спросил Айвин.

– Давай подождем, пока дождь закончится? Осталось минут двадцать.

Он кивнул.

– Можно спросить?

– Конечно, – Аннабель кивнула.

– В резиденции Эйрика живет так много людей – художники, писатели, скульпторы, – задумчиво проговорил Айвин. – Это очень… странно. Они постоянно говорят. Спорят. Обсуждают. Сплетничают.

– Это наш эволюционный механизм, – ответила она. Айвин прищурился, склонив голову. – Когда-то мы жили небольшими группами и нам нужно было понимать, кому можно доверять, а кому нет. Кто обманывает, а кто ведет себя честно. Кто кому изменяет, а кто верен. Сейчас мы живем в больших городах, но внутри них мы собираемся в те же племена. Как десятки или сотни тысяч лет назад. И поэтому мы обсуждаем друг друга[6]. Аньесхеде – не такой большой, здесь все друг друга знают. Или почти все.

– Да, я бывал в городах-миллионниках, – кивнул Айвин. – Но даже сто тысяч – это – как бы сказать? – головокружительно много. Впрочем, то, что ты говоришь, звучит логично. Мы не живем большими группами. У нас нет городов. Мы душим друг друга своим присутствием и магией.

– Это тоже логично. Вы можете проходить между мирами. Мы – нет. Вам не нужно бежать от хищника, потому что вы можете просто перейти. Другой эволюционный путь.

– Да. Но в детстве мне было очень одиноко из-за этого. Я ведь говорил, что жил в полуразвалившемся замке? В окнах не было стекол, поэтому в мою комнату залезал плющ. На камне что внутри, что снаружи был мох. Зеленый, коричневый, красный. И везде пробивались цветы.

Аннабель подвинулась ближе к Айвину, и он тоже подвинулся к ней.

– Nüüd pole sa üksi, – прошептала она на его языке.

«Теперь ты не один».

– Я не один.

Они поцеловались, а Аннабель почувствовала на себе несколько косых взглядов.

Айвин, видимо, ощутил нечто подобное, потому что сам отстранился.

– Это библиотека. Тут не принято громко разговаривать, – прошептала она и хихикнула. – Целоваться тоже.

Он кивнул и сказал:

– Есть целый мир-Библиотека. Там в принципе можно все.

– Стой. Целый мир, в котором только книги?

Айвин улыбнулся и добавил:

– Библиотека – это не только книги. Это и фильмы, и наскальная живопись, и первые свитки о том, сколько налогов нужно платить царю. Это истории, которые стали воспоминаниями.

– Ты был там?

– Несколько раз. Искал материалы для книги.

– И как выглядит этот мир?

– Люди живут там всю жизнь среди стеллажей и залов с экспонатами. Уйти можно, только если ты умеешь пользоваться порогами. Там пахнет старыми книгами, а до новых я и ни разу не дошел. Библиотека – это лабиринт. Никогда не знаешь, куда выведут тебя указатели – они постоянно меняются. Но даже если ты не найдешь то, что ты ищешь, ты всегда найдешь то, что тебе нужно.

– Идеальный мир, – прошептала Аннабель.

Айвин улыбнулся.

– А как он называется на твоем языке?

– Maailmaraamatukogu, – отозвался он.

Какое странное слово. Длинное, певучее. Тягучее.

Дождь закончился через двадцать минут. Как она и говорила.

Ратушная площадь пропитана магией. Древней кровавой магией, которой пользовались предки тысячи лет назад, когда миры стояли друг к другу ближе, чем можно представить. Когда люди еще не понимали, где один мир, а где другой, когда любой порог действительно был порогом. Именно сюда и пришли первые поселенцы двенадцать тысяч лет назад. Именно здесь начали строить свое поселение, но разрастаться оно начало всего триста лет назад, когда королева Лаэта дала приказ построить в Аньесхеде университет. Первые четыре факультета – медицинский, математический, алхимический и астрономический, на котором училась Аннабель – были построены при ней, а уже ее сын, Карл V, приказал построить мост. Говорят, он нанял для этого алхимиков. В это было легко поверить. По крайней мере, маг или два точно провели несколько кровавых ритуалов. Аннабель чувствовала это. Чувствовала кровь. Чувствовала боль. Смерть.

Мост давно уже разобрали и сделали из него площадь, по которой ежедневно ходили сотни людей. Большинство было студентами и академическим персоналом, еще немного туристов, которые приехали посмотреть на город на рельсах. Некоторые обладали надпороговым восприятием магии. Их тянуло сюда, а они даже не понимали почему. Но в плохом или подавленным настроении они шли сюда, на Ратушную площадь.

Айвин говорил, что ему нравилось среди людей. Нравилось жить в большом городе.

Говорил, что семья не хотела его отпускать. Его удерживали, убеждали, запугивали. Говорили, что в городе он задохнется.

Не задохнулся.

Аннабель и Айвин долго смотрели на белое здание ратуши из крупного кирпича, на красные и коричневые черепичные крыши домов, на бесконечные переплетения рельсов под ногами. Скоро Аньесхеде начнет меняться, убегать от зимнего океана выше, выше, в горы.

– Я люблю города, – сказал Айвин. – Но иногда меня так тянет домой. Иногда кажется, что это физически больно. Наверное, это все магия моей старшей сестры.

– Ты не хочешь их навестить? – спросила Аннабель.

– Я не могу вернуться.

Она кивнула и взяла его за руку.

Нужно было что-то сказать. Но что?

– Ты знаешь легенду, что под Аньесхеде спит дракон? – спросила Аннабель, сжав его руку.

Айвин рассеянно кивнул.

– Как ты думаешь, это правда?

– Я не знаю.

– А ты… не чувствуешь? – тихо спросила она.

Про его народ рассказывали разные небылицы. И про поедание случайно – или не случайно – попавших в их владения людей, и про похищения детей, и про вечную тягу к океану или лесу, и про танцы на освещенных луной полянах. И, конечно, про необычайную связь с драконами, которые считались такими же древними, как и народ Айвина.

– Драконы – не мой профиль, но нет, – он прищурился, затем мотнул головой. – Здесь нет драконов. В вашем мире их ближайшие родственники вымерли миллионы лет назад. Есть кости, но…

Аннабель нарочито тяжко вздохнула. Ей нравились легенды. Возможно, поэтому ей нравился и Айвин. Она не знала точно.

Почему она ему нравилась, она тоже не понимала.

Иногда ей казалось, что она видит его глазами. Или, вернее, видит так же, как он.

Этот мир был ему чужим, но и его родной мир – тоже. Он, как и она, пока не нашел своего места.

Возможно, когда-нибудь у них получится это сделать. Но Аннабель сомневалась, что ей есть место в этом мире.

У нее был дар. Неоформившийся и неуклюжий. Дар, которому не суждено стать чем-то настоящим. Слишком долго ей не позволяли его использовать. И теперь она, как и многие другие, оказалась в каком-то междумирье, где магия вроде и существует, но ее нельзя использовать в полную силу. Иногда казалось, что это сродни тому, чтобы не научиться ходить или говорить. Не научишься делать это вовремя – не научишься вообще. Такой порядок вещей существовал веками, и лишь несколько лет назад обладающие даром начали выходить из тени.

Она читала про совсем маленьких потерявшихся детей, случайно зашедших за порог и пойманных другими существами. Она читала про похищенных детей, которых забирали другие виды. Чаще всего детей возвращали, но случалось это слишком поздно, чтобы те социализировались в обществе.

Саншель писала статью о двоих таких похищенных. Им обоим было уже за сто лет, они так и не научились нормально говорить и даже передвигаться, выглядели дряхлыми, но были живы и даже бодры. Магия наделила их долголетием. Они напевали песни – без слов, только ритм. Песни далеких миров.