– Хватит, – сказало чудовище. – Айвин ни в чем не виноват, и ты это знаешь.
– Знаю. Просто сейчас мне нужно кого-то обвинить. А кого?
– Себя, конечно. Кого же еще? Это же ты решил не слушать Аннабель.
– Заткнись.
Эйрик взял чистый лист и карандаш.
И однажды… однажды найдется ответ. Или все это чей-то обман? Или нет? В город тихо вплывает туман. И рассвет. Где искать позабытых когда-то друзей? Воздух пахнет озоном, быть сильной грозе. Я хотел бы понять, где вопрос, где ответ. Не могу отвечать, я не знаю билет. Просыпается город – шум от машин. Ты не думай о городе, просто пиши.
Чудовище хихикнуло:
– Просто пиши. Ты подобрался достаточно близко. Их язык – это язык уравнений, магии и стихов. Кажется, в третьем ты немного разобрался. Не очень хорошо, но лучше, чем ничего. «Я не знаю билет». Ты все еще мыслишь, как какой-то школяр. Бедняга.
– Заткнись.
– А ты знаешь, почему вообще можешь читать это?
– Потому что я упорный, – вежливо улыбнулся Эйрик.
– Этого не отнять. Но иногда даже упорства недостаточно.
– А чего же достаточно?
– Догадайся! – с диким смехом чудовище выбежало из комнаты.
Магия. Вечный ответ.
Эйрик знал, что среди его дальних родственников есть не только люди. Но у него никогда не было тех способностей, которыми обладали они или, например, Аннабель. Раньше не было. Но магия озера коснулась и его.
Теперь весь мир был другим. И если Аннабель говорила, что слышит, то он начал видеть.
Теперь его дом казался совсем другим. Он кишел древней магией. Она текла по стенам, вверх и вниз, она превращала каждый угол, каждую кромку отброшенной тени в порог.
Эйрик продолжил писать.
Откроешь глаза и увидишь, что никого не осталось. Ты хотел лишь немного тепла и любви самую малость. Ты хотел бы проснуться, и будто бы все приснилось, все показалось.
Тебе снится вода, колонны, пещеры и лица.
Электрон не волна, не метафора, не частица. Еще несколько слов – и все должно измениться.
Ты боишься? А кто не боится?
Теперь ничего не останавливало его. Оставалось сделать шаг. Всего лишь шаг.
ПАРАДОКС
Постепенно Аннабель начала не только слышать, но и видеть.
Боковым зрением, где-то на грани восприятия она видела людей, которые живут здесь. Не здесь.
Поселение было заброшенным лишь в одном из миров. Лишь в одном слое реальности. Но здесь жили люди, и теперь она их чувствовала.
Они проходили мимо нее, почти касаясь своими одеждами. Она уже почти могла разобрать, что они говорят. Почти.
Где-то рядом всегда находилась Дэй. Наблюдала. Иногда приносила еду на крыльцо. Копченую рыбу, запеченные овощи, фрукты, которых никогда не существовало в этом мире. Кажется, она по-своему заботилась об Аннабель, но больше не приходила на зов. Может, это какая-то извращенная игра?
Аннабель видела ее в лесу среди ветвей, между домами, там, между светом и тенью, даже иногда на крышах домов. Чаще всего в сумерки, когда день переходит в вечер, или – реже – в полночь. Аннабель не понимала, зачем та приходила.
Айвин рассказывал, что народ его матери периодически веселится, наблюдая за людьми. Люди кажутся им забавными и смешными. В каком-то роде даже милыми. Как котятки. Что ж, все лучше, чем крысы или тараканы. Хотя кто-то любит и их.
Аннабель же ничего забавного и милого в себе не видела. Что ж, у Дэй могло быть другое мнение. Но совсем непонятно было, почему она просто наблюдает. Аннабель знала, что та беспокоится о брате. Видимо, Дэй таким образом готовила ее к чему-то. Но к чему?
На красивом белом лице лежала тень. Не та тень, которую отбрасывает предмет. Не та тень, которая создает порог. Другая тень.
И от этого Аннабель становилось не по себе.
ПРОКЛЯТЬЕ
– Я была права. Они приходят. И уходят.
Ведьма не могла видеть своими собственными глазами, потому что не могла выглянуть из окна, но она чувствовала.
– Такое уже было некоторое время назад. – Златовласка сидела на подоконнике, свесив ноги из окна, и смотрела вниз. – Но ты этого не помнишь, потому что это была не ты. Великие миграции. Великие перемещения народов и видов из одних миров в другие. Мы открыли им пороги, и они начали экспансию. – В ее голосе слышалась ностальгия. Печаль. Восхищение. – Чтобы однажды появились такие, как ты.
– Как я?
– Полукровки. Впрочем, это уже не ты, верно? Но Саншель Дорн, та, кем ты была в прошлой жизни, тоже не совсем человек. Народ ее матери путешествовал по мирам на больших кораблях. Они видели пороги в океанах, в морской ряби, в тенях своих парусов. Но постепенно – как это обычно и бывает – они все забыли. Их пристанищем стал заурядный остров в заурядном мире. То же самое случилось и с моим народом.
– Но не с тобой, – сказала ведьма.
– О, со мной тоже. Теперь я, – Златовласка приложила тонкую белую руку к груди, – и внутри, и снаружи стала существом из народа холмов. Я тоже почти забыла свое наследие. Но это ничего. Это просто жизнь.
Ведьма не знала, что на это ответить. Вряд ли Златовласка хотела жалости к себе. Просто нужно было с кем-то поделиться.
– Ты не обязана мне сочувствовать, – сказала та. – Я просто хотела сказать, что ты все делаешь так, как нужно. Это не твоя вина, что этому миру приходит конец и что они все, – она сделала неопределенный жест в сторону створчатых окон, – бегут.
Златовласка была права. Те, кто мог бежать, бежали. Непреодолимая сила толкала их сквозь миры дальше и дальше от Великого аттрактора. Они не останавливались у замка ведьмы, ничего не просили. Их гнал страх.
– А почему ты не бежишь? – спросила ведьма.
Златовласка обернулась к ней, и показалось, в ее спине нет ни единого сустава. Улыбнулась, блеснув мелкими острыми зубами.
– А от чего мне бежать? Я уже все это видела. Много-много раз.
Ведьма чувствовала. История ускорялась. История двигалась быстрее и быстрее, колеса времени начинали стучать, вертеться так, как никогда раньше.
С чего-то все это началось.
С чего?
Саншель пришла к озеру?
Айвин и Аннабель пришли к Кавалону?
Или это случилось раньше? Много-много раньше.
Она не знала ответа и боялась спрашивать.
– Кажется, мне пора. – Златовласка спрыгнула с подлокотника.
– Куда ты идешь теперь?
– О, я бы хотела сказать, что танцевать на вересковых холмах, но увы. Мне нужно повидаться кое с кем. Передам ей от тебя привет.
И прежде чем ведьма успела что-либо сказать, Златовласка спрыгнула с подлокотника и исчезла.
ПАРАДОКС
На этот раз Дэй появилась не в сумерках, а днем.
Аннабель как раз шла к ручью, чтобы набрать воды, когда она вышла из чащи леса. В ее волосах был белый цветок. Подснежник.
– Сама ты не справляешься, как я понимаю, – проворчала Дэй. – Все-таки ты просто человек. Ты никогда не научишься.
Ее взгляд пригвоздил Аннабель к месту.
– У меня тоже есть магия, – возмутилась она.
Дэй пренебрежительно фыркнула.
– Это не магия. Это такой жалкий рудимент, что мне стыдно находиться рядом с тобой. Вдруг подхвачу от тебя что-нибудь… человеческое.
– Послушай, ты! – Аннабель почувствовала, как ходят под кожей желваки, но она не могла пошевелиться. – Ты не имеешь права так говорить со мной! Я пришла сюда, сквозь миры, чтобы спасти людей, которые мне дороги. И тут появляешься ты!
Разве не ты прокляла Айвина? Разве не ты выгнала его из дома?
Дэй улыбнулась, показав свои белые зубы.
– О, это было давно. Я не хотела воспитывать этого ребенка, но оставила его себе. Знаешь, как это сложно? Мы не заводим детей. Мы отбираем их у одних и отдаем другим, кому нужнее. Но я не отдала Айвина. Я воспитала его.
– Какое достижение, – процедила Аннабель. Она все еще не могла двигаться.
Какая-то магия?
Судя по тому, что рассказывал Айвин, его старшая сестра и их безумные родичи издевались над ним. Искалечили его дар.
