— Ты пошёл против моих указаний? Против воли Двенадцати?! Чтобы сказал твой отец на это?! — вспоминая детали их разговора, продолжал Рентан. — Ты осквернил его память!

Последнее, похоже, оказалось в некотором роде перебором. Чудище вновь оскалилось, дёрнулось, словно возражало сказанному, было серьезнейшим образом не согласно.

— Именно так! Осквернил своим безверием его память! — продолжая наступление, сказал лекарь. — Посмотри, что с тобой это сделало! Какая цена у твоих деяний!

И Ласлав посмотрел! Наклонил голову, а затем и всё туловище, осматривая то, во что превратился. Завыл, зарычал, принялся колотить по телу, буквально начал рвать себя.

— Стой! Прекрати! — приблизившись на расстояние вытянутой руки, потребовал Рентан властно, стараясь не морщиться от усиливающейся головной боли. — Ты сделаешь только хуже!

Чудовище замерло, покорно склонившись, как нашкодивший ребёнок, ждущий свою порцию розг. Разумеется, ни о чём подобном и речи быть не могло. Как и о том, чтобы оставить монстра здесь. Как бы лекарю этого ни хотелось, какую бы жалость он ни испытывал, но от того, во что превратился Ласлав, требовалось избавиться окончательно. Пока он ещё чего не натворил к уже сделанному.

— Вот пламя! — его трясущаяся от волнения рука указала на остатки горящего дома поодаль, окутанного огнём целиком. — Это очищающее пламя Двенадцати! Тебе нужно войти в него, очиститься! Только так ты сумеешь искупить содеянное.

Ласлав неуверенно переступил с ноги на ногу. То ли осознавая подвох, то ли не желая умирать, то ли просто испытывая страх.

— Иного пути теперь для тебя нет! — повторил Рентан. — Только так!

Неожиданно чудовище дико взвыло, заметалось. Лекарь на мгновение подумал, что провалился, что теперь ему и Вилоре, где-то позади неподвижно взирающей на эту сцену, конец. Однако Ласлав, дернувшись в одну сторону, затем в другую, ударив себя по груди, словно подбадривая, побежал в конечном счёте именно в указанном направлении. Не переставая выть, он бросился в огонь. Внутри пламени заметался его силуэт, уже вполне человеческий, словно и вправду очистившийся. Крики боли тоже стали куда членораздельнее, но к счастью, быстро затихли.

Рентан видел это мельком. Ему стало плохо. Куда хуже прежнего. Голова словно налилась свинцом и готовилась лопнуть, а ноги, напротив, сделались ватными и быстро ослабли настолько, что уже не могли его держать в вертикальном положении. Подскочившая сзади Вилора поддержала Рентана, не позволила упасть. Выражение восхищения на её лице быстро сменилось тревогой.

— Это… это было магией, — шепнул, объясняя лекарь. — Я не мог по-другому. Нам надо в лечебницу…

— Как же теперь, что… — голос девушки дрогнул, в нём появились нотки отчаяния. — У тебя пена и кровь изо рта идут. Кровь красно-синяя.

— Да, так и должно быть, — совершенно буднично сказал Рентан. — Так он и сказал.

— Кто?

— Неважно. Помоги мне добраться до подвала, он слева от входа.

Вилора, обеспокоенная донельзя, ничего ровным счётом не понимающая, придерживая Рентана, фактически волоча его на себе, благо, разница в их пропорциях была не катастрофической, помогла дойти до мертвецкой, спуститься вниз по лестнице. Однако дальше лекарь, прислонившись к дверному косяку, её не пустил.

— Останься снаружи, — попросил он твёрдо.

— Но…

— Чтобы ты ни услышала, — не замечая явного возражения, продолжил он, — какие бы звуки отсюда ни исходили — не входи. Когда, кхм, всё закончится, я сам тебя впущу.

— Как?! В смысле…

— Неважно. Не думай над этим. Просто… просто доверься, хорошо?

Они встретились взглядами. Рентан прекрасно понимал, как это всё выглядит со стороны. Ещё один приступ магического безумия или просто помутнение перед смертью — такие мысли читались у Вилоры во взгляде. Но у лекаря не вышло бы объяснить, даже будь у него гораздо больше времени и сил.

Рентан видел в её глазах, что требовал много, слишком много. Бросить его вот так, здесь, для Вилоры было чем-то немыслимым. Когда у тебя нет ничего, кроме других таких же лишившихся всего людей, ты будешь держаться за них любой ценой, несмотря ни на какой риск. Тем не менее лекарь отчётливо осознавал, какому риску подвергнет девушку, если поддастся слабости и позволит ей остаться.

— Ты должна уйти. Всё будет хорошо, — повторил он.

— Мы снова… ты… ты будешь в порядке?

— Нет, — покачал головой Рентан, не став врать. — Я заключу одну сделку. Последнюю в жизни. Выиграю себе немного времени и создам лекарство.

— Я… — в глазах девушки появился огонёк понимания. — Я знаю, о чём ты говоришь, — в её голосе возникло возмущение, даже злость. — Это не стоит того! Ты… ты отдаёшь всё!

— У меня ничего нет, — не согласился лекарь, осторожно касаясь её щеки. — Только ты осталась. Вчера, или когда там, ты правильно сказала: одна не выживешь, а чтобы спасти тебя, нужно заключить эту сделку. — Вилора хотела опять что-то возразить, но Рентан не позволил. — Ты не уговоришь меня, не переубедишь. Прости, но я не вижу иного выхода…

«У неё глаза совсем как у Мено тогда», — понял лекарь.

Однако Вилора, всё ещё сильно и явно сомневаясь в разумности такого шага, уступила. Сделала шаг назад и молча закрыла за собой дверь. Уже после этого с той стороны донеслось пожелание удачи.

Рентан же устало выдохнул и огляделся. Здесь было всё так же, как перед его уходом, по факту пару часов назад, а по ощущениям как будто в другой жизни. Все те котелки, стеклянные колбы, инструменты и ящики. Пропали тела, но это было не критично, да и «ушли» они без видимых последствий или разрушений.

Он хотел подойти к единственному табурету, сесть на него, но всё, что у него вышло, заходясь кашлем, давясь от боли, которая накрыла его сильнее прежнего, упасть на колени. Лекаря вырвало кровью, но затем боль ослабла, только не потому, что Рентану стало лучше.

«Это конец», — догадался он и, еле-еле выпрямившись, взмолился осевшим, неестественным голосом.

— Я взываю к тебе, как ты и хотел: на коленях, в отчаянии — всё как ты тогда сказал. Не имея надежды на спасение, отдаю тебе, проклятый, свою бессмертную душу во вечную власть. Приди же на мой зов, Альховинг…

Вдруг Рентан понял, что же тогда увидела в голове умирающего Ярека Келестия, что заставило отложить расправу над ним. Магичка видела именно этот момент.

— Как же я этого ждал! — раздался у него над ухом вкрадчивый голос. — Как сладок этот миг.

Рентан опасался, что как и в прошлые разы демону потребуются «особые условия», например, тело или таз с водой для своего явного появления, однако в этот раз всё вышло совершенно иначе. Тень лекаря от единственного фонаря — куцее, едва заметное пятно на полу — вдруг удлинилась, приобрела черты, в том числе невозможные: светящиеся глаза и рот, скривившийся в отвратительной ухмылке.

— Я прошу тебя дать мне время… закончить.

— О-о-о, как неожиданно, — Отвергнутый поцокал языком и театрально почесал подбородок. — И зачем же мне это?

Вначале Рентан опешил от такого вопроса, но затем нашёлся, что сказать:

— Ты сказал… назвал мою чуму произведением искусства.

— Да, было такое, — с явным интересом в голосе подтвердил демон, глядя на собеседника с прищуром.

— Она не закончена, — осторожно подбирая слова, продолжал убеждать лекарь. — Моё произведение искусства ещё не готово.

— Интересно, продолжай, — с великодушным кивком разрешил Отвергнутый.

Рентан собрался с мыслями. На удивление это далось ему легко, не как во время разговора с Вилорой. Дело было не в теме разговора, не в собеседнике.

«Он просто не даёт мне умереть во время разговора, не более того».

— Что такое болезнь без лекарства? — заявил лекарь. — Лишь половина работы. Как история без финала. Картина без контекста. Музыка, написанная для несуществующего инструмента.

— Интересный взгляд, — оценил Отвергнутый. — Мне нравится этот довод, — он недобро оскалился. — Но как-то маловато выходит. Всего лишь твоя душа. Одна душа за души целого мира.