То, что внутри лаборатории всё идёт не так, как расписывал Фрим Мено, прихваченные им помощники из числа больничных санитаров поняли не сразу — лишь по повисшей тишине, сменившей жаркий спор. Звука драки или чего-то похожего они не слышали, но вывод, пускай и запоздалый, сделали верный, ринувшись внутрь.

Стоило распахнуть дверь, как им в лицо сразу же ударил густой, жгучий, горячий химический дым. Что-то, похожее на живой ковёр, копошилось под ногами. Что конкретно — разглядеть не представлялось возможным. Из-за дыма, самого по себе плотного, слезились глаза.

Санитары не знали, что их ждёт в лаборатории — у Мено не было ни времени, ни желания на объяснение. Зато они наслушались мрачных баек касаемо этого места, пожалуй, наиболее полную их коллекцию из возможных. Поэтому героев среди них не нашлось. Не разбирая дороги, санитары бросились наутёк, не замечая писка раздавленных ими мышей и затруднённого совсем не из-за дыма дыхания.

Очень скоро раздались первые крики: «Пожар! Пожар!!! На помощь!». Невероятно горячее пламя не удастся сбить ни водой, ни песком, ни даже магией. Оно, противоестественно медленно, словно напоказ, последовательно охватит всё вокруг: сначала больницу, потом купеческий квартал, а затем и весь Оренгард. С огнём будет сражаться весь город до единого человека, даже не подозревая, что истинная опасность исходит совсем не от пламени.

Спустя примерно сутки по заваленным телами, догорающим улицам, будет бесцельно брести человек в лохмотьях, приговаривая едва слышно:

— Брат, Алессия, Вилора… что же я наделал…

— Никто здесь, особенно я, тебе в почтальоны не нанимался! — мельком заглянув в каморку, фыркнула Милвоида, бросила увесистый, крайне необычный конверт и сразу же удалилась.

Рентан под косые, любопытные взгляды пациента, которому он как раз выписывал рецепт, отвлекся и углубился в чтение. Будь конверт обычным или даже с бароновой печатью — это бы подождало. Но ни конверт, ни печать не были обычными для Власвы. Плотная, качественная бумага и восковой знак в форме меча, окруженного двенадцатью рунами, выдавали отправителя — военно-монашеский орден, посвященный богу справедливости Рензу, более известный среди простого люда как Охотники.

Текст письма, демонстративно возвышенный, очень официальный, но при этом не сухой, а напротив, изобилующий красками, мягко, но очень требовательно приглашал Рентана на встречу. Пройти она должна была в храме Оруза, и хотя никаких свидетельств того, что письмо писалось при участии Цимона, не было, очевидно, что священник поучаствовал в процессе. Именно ему текст был обязан своим стилем. Карающий клинок богов в мире смертных так не выражается.

— У вас проблемы, мастер-лекарь? — поинтересовался пациент участливо.

— Пока нет, — натянуто улыбнулся Рентан, откладывая письмо. — Я ещё к ним не ходил…

Тот же самый вопрос, но куда в более грубой форме, задала ему и Миловида, которая, хотя и сделала первоначально вид, что ей нет до этого никакого дела, всё же ожидала Рентана в коридоре.

— Так и чего они хотят?

— Полагаю, услышать мой рассказ о произошедшем в Вороново, Лиственнице, Оренгарде…

— А список-то за три дня вона как вырос! — фыркнула женщина и едко ухмыльнулась. — Как быстро растут чужие грешки… — она демонстративно вздохнула. — По поводу последнего тебя и спрашивать не надо. Всё на лице написано. Жирными такими чернилами.

Рентан с намёком на неё посмотрел, требуя разъяснений, но Миловида не снизошла до такого, вместо этого резко сменив тему:

— Письмо доставила девчонка. Не местная, худая, как палка, чёрные волосы, злющие глаза — знаешь такую?

Это, конечно же, был вопрос с подвохом. Женщина несомненно уже сделала какие-то свои выводы и теперь просто сверяла их с реальностью.

— Возможно, — уклончиво ответил лекарь, делая максимально непроницаемое лицо.

Как обычно ложь оказалась абсолютно не убедительной. Миловида ярко оценила её презрительной улыбкой и едким комментарием:

— Видеть тебя хотела, между прочим.

— А я её нет, — позабыв про то, что он якобы не в курсе этой истории, ответил Рентан, раздражаясь всё сильнее.

То, что ему принесли письмо и просили о встрече, он знал с самого начала, но сделал вид, что очень занят выписыванием рецепта.

— Что-то там про извинения лепетала, но, если хочешь знать, не слишком…

— Не хочу знать ни её, ни ваше мнение, — разозлившись, перебил лекарь и, поняв, что грубит, поспешно извинился. — Встал не с той ноги, прошу прощения.

Вместо каких-либо едких замечаний Миловида выразительно вскинула остатки брови, но больше никоим образом Рентана задерживать не стала.

***

То, что в храме Оруза гости, было видно издали по цепочке массивных повозок, стоявших стеной возле главного входа. Горожане боязливо обходили их по широкой дуге. Простой люд всегда побаивался Охотников, и те сделали многое, чтобы этот страх усилить и раздуть.

Как и в случае с магами, это выражалось в первую очередь тем, что им дозволялось игнорировать законы людей. Законы же Двенадцати были написаны слишком широкими мазками полупрозрачными чернилами, позволяющими известную степень трактовки.

Вот и сейчас Рентан, только подходя к храму, встретился с отрядом тяжеловооруженных солдат, из-под красно-жёлтых котт которых виднелись кольчуги. Во Власве такое дозволялось лишь городской страже и то с оговорками. Сам Кобыслав, взбреди ему такое в голову, не смог бы попасть в город в доспехе и при мече. А ведь у Охотников дело только этим не ограничилось. За одним отрядом лекарю повстречался второй и почти сразу — третий. Все вооружённые до зубов и напряжённые, словно перед боем.

Гадать, что на этот счёт думает Цимон и другие представители городского самоуправления не пришлось: их Рентан повстречал ещё по пути, как раз аккурат посреди спора. Причём крайне сомнительно, чтобы первого за сегодня. Кроме знакомого настоятеля, смутно знакомого представителя городских купцов, присутствовал также совершенно незнакомый мужчина.

Предводитель Охотников чем-то смахивал на хищную птицу. Не сколько из-за острых черт худощавого лица, сколько из-за взгляда зелёных глаз — цепкого, острого, пронизывающего насквозь. Лекарь рассчитывал, что им пришлют какого-нибудь дедулю в возрасте, когда фанатичная вера вытесняется жизненным опытом, либо же ей на смену приходит тоже фанатичная, но глупость, однако этим чаяниям не суждено было сбыться.

Прислали молодого Охотника, но с первого взгляда понятно было, что очень рьяного, не лишённого ума и опыта. О последнем ясно говорили несколько шрамов на лице неоднозначного происхождения — это с равной вероятностью могла быть магия, алхимия или просто пропущенный удар меча.

В данном случае такое сочетание черт было практически наихудшим из возможных. Не хватало лишь персональной ненависти, но этот пункт ещё требовал уточнения, его рано было вычёркивать. Рентана Охотник узнал мгновенно, судя по запинке и прищуру, но разговора он не прервал, оставшись невозмутимым:

— Как я сказал ранее, мои люди останутся в городе столько, сколько нужно. При оружии.

— Скажите, против кого вы собираетесь его применять? — прозорливо уточнил Цимон. — Уверен, соответствующие лица окажутся в ваших руках за считанные часы, и надобность подобного отпадет.

— Его применят против всякого кто помешает делом нашему расследованию, — заявил Охотник категорично. — Не пытайтесь усыпить мою бдительность сладкими речами. Оружие будет убрано лишь тогда, когда я решу, что этот город безопасен, и ни минутой раньше.

Священник поморщился и тяжело вздохнул, однако спорить не стал, выразительно посмотрев на представителя купцов. Тот, игнорируя более чем очевидный намёк, всё же попытался найти компромисс:

— Возможно, тогда вы остановитесь за городскими стенами? Город обеспечит вас…

— Мы сами себя всем обеспечим внутри городских стен, — перебил Охотник, выражая нетерпение. — Двенадцать направили нас сюда не для того, чтобы мы в час нужды оказались перед закрытыми воротами, дожидаясь прихотей тех, кто к воле богов чаще всего оказывается глух.