Этот намёк торговец уже прекрасно понял. Поэтому побледнел и отступил.

— Как будет угодно, господин.

Как ни странно, это заявление Охотнику также не понравилось:

— Среди служителей Ренза, — он указал на значок бога справедливости на лацкане, — нет ни господ, ни слуг! Мы — помощники богов, их карающий клинок! Советую это запомнить.

На этом разговор завершился, после чего присутствующие, в первую очередь Цимон и его «коллега» по служению богам, заметили ожидающего в стороне Рентана.

— Друг мой, подойдите, — окликнул его священник, подзывая жестом. — Хочу вас представить глубоко мною уважаемому служителю Ренза — капитану Войтону Турне.

Охотник слегка кивнул головой, скорее обозначив жест, при этом внимательно наблюдая за реакцией лекаря. Всё это ушло в никуда. Рентан и в иной ситуации не стал бы улыбаться. Легендарный Войтон, в честь которого назвали капитана Турне, был не только наивно добрым героем детских сказок. Просто за давностью событий как-то подзабылось, что сказка некогда была мифом, до этого — легендой, а ещё раньше самой что ни на есть правдой.

— Полагаю, передо мной прославленный в этих краях мастер-лекарь, называющий себя Рентаном? — выдержав небольшую, верживую паузу, уточнил Войтон.

Взгляд его в этот момент был холоден и, подобно морозу, пронизывал насквозь. Целью этого всего было лишь одно — заставить лекаря сказать что-то не то, какую-то глупость или ещё что-то лишнее. Однако Рентан, готовый к чему-то такому, не поддался на провокацию и сохранил демонстративное спокойствие.

— Именно он. Приятно слышать, что результаты моих трудов дошли до ваших ушей. Признаюсь прямо: Охотников я никогда не лечил, поэтому и удивлён.

— Не только ваш талант к излечению болезней попал в сферу нашего внимания. — Войтон выдержал небольшую паузу и добавил: — Наслышан и о иных происшествиях с вашим непосредственным участием, — ещё одна пауза-проверка. — Речь про Вороново и барона Ярека.

— С радостью облегчу вам душу и расскажу всё без утайки.

— Уверен, что без утайки, — с едва уловимым намёком сказал Охотник.

Делая вид, что ему понравилась шутка, Рентан выдавил из себя улыбку:

— Только я бы предложил отправиться в более уютное место.

— Мой сад всегда открыт для гостей, — подхватил Цимон, без всякого удовольствия взирающий на этот разговор со стороны. — Особенно для длительных бесед…

Разговор был длинным, несмотря на то, что основная его часть — та, в которой Рентан пересказывал увиденное в Вороново и Листвице, заняла не больше часа. И к тому же крайне тяжёлым, хотя он старался не говорить ничего, кроме правды. Вопросов у Войтона имелось много, самого разного толка. И именно из-за них разговор больше напоминал допрос с пристрастием.

Охотник спрашивал не только детали и уточнял подробности. Вопросы также касались того, что думал лекарь, что он чувствовал, чем пахло, какая была температура…

Всё это происходило в уютной деревянной беседке, расположенной в самом укромном уголке сада при храме. Правда, в это время года её уже как правило убирали — из-за непогоды и холодов. Во время прошлого визита Рентана место беседки уже пустовало. Однако, видимо, готовясь к этому разговору, Цимон распорядился вернуть беседку на место и даже обновить поистрепавшуюся за лето краску — ею пахло, причём довольно заметно, до сих пор.

Кроме запаха, во время разговора присутствовал и целый поднос свежих фруктов, усиленный кувшином добротного вина. Впрочем, к еде никто ни разу за всё время не прикоснулся. Даже вино и то осталось практически без внимания.

— Ита-а-а-к… — закончив допрос, протянул Войтон, после довольно продолжительной паузы. — Вороново мы уже проверили. Еретиков там больше нет. Деревни, впрочем, тоже — место явно осквернено.

— Лучше отдать его природе — она очищает, — вклинился Цимон.

— Заявление достойное служителя Оруза, — со своеобразным ехидством в голосе оценил Охотник. — Только огонь моего покровителя Ренза очищает по-настоящему. Остальное лишь прикрывает фиговым листом проблему.

Он выразительно посмотрел на Рентана, отчего тот поёжился и попытался увести разговор в иное русло:

— Вы знаете, досточтимый служитель Ренза, что за существо со мной говорило в той хате?

— Полагаю, что ваше предположение, мастер-лекарь, касаемо природы этого отродья тьмы вполне приемлемым. Больше вам знать необязательно. Это не ваша забота.

Вновь повисла пауза. Охотник по-прежнему буравил своим холодным взглядом лекаря, а тот старался делать вид, что ему всё равно и он ничего не замечает. Один лишь священник старался как-то разрядить обстановку:

— Войтон, скажите, неужели меня обманывает память? По-моему, при прошлой нашей встрече, м-м-м, года три назад, вы на одеждах носили символы не только Ренза, но и Макмина. Что же сталось с вашим посвящением богу мудрости?

Вопрос, на удивление, оказался очень даже серьёзным, во всяком случае, Охотник отвлёкся от своего прежнего занятия и пустился в объяснения. По его несколько побледневшему лицу и слегка подрагивавшим губам, было видно, что тема как минимум является очень чувствительной:

— В нашем ордене лишь достойнейшие могут служить богу мудрости. Для этого они должны пройти одиннадцать испытаний. Доказать свою верность остальным богам.

— И кто же встал на вашем пути? — улыбнувшись, Цимон добавил в шутку: — Уж не мой ли покровитель?

— Нет, испытание Оруза оказалось сложным, но преодолимым, — ответил Войтон, вздохнув, и вдруг на посмотрел на Рентана как будто бы с обидой. — Я провалил испытание Малакмора.

Лекарь не выразил удивления по этому поводу. Подобные испытания практиковались много где, и хотя по древним легендам придуманы они были богами, всё же их форму, а значит, и сложность определяли люди. И конечно же, на долю бога жизни и смерти выпадали самые нетривиальные из них.

Несомненно, было также и то, что для решившегося на испытания и провалившего их, это являлось страшным, несмываемым позором. Может, именно эти следы Охотник носил на лице, а может, раны остались исключительно на его душе.

— По вашему взгляду, — неожиданно заметил Войтон, — я понимаю, что вы знаете, о чём идёт речь, верно?

— Сам я не решился на подобное, хотя имел возможность испытать себя и свою веру в Двенадцать, — осторожно подбирая слова, рассказал Рентан. — Полагаю, учитывая специфику служителей Ренза, речь шла совсем не про паломничество к могилам святых или мучеников, — он замолк, не зная, продолжать ли, но Охотник показал, что готов слушать и дальше, — видимо, это было, м-м-м-м, какое-то связанное с алхимией испытание. Полагаю, вас поставили на грань жизни и смерти, верно? Заставили заглянуть за черту?

— Да, это так, — кинул Войтон.

— Что вы увидели там? — поинтересовался не без интереса Цимон.

— Всё, как в книгах: дверь посреди ничего, а подле неё… — голос Охотника стал монотонным. — Двенадцать судей-привратников. И ещё босая девушка с печальными тёмными глазами. Она меня и отвергла — не подпустила и на полшага. Сказала, что я не готов, что мне ещё не время идти раньше, но что мы обязательно с ней ещё встретимся.

И хотя это событие несомненно было очень важным событием для него, говорил Войтон практически без эмоций. И если отсутствие обиды ещё можно было понять, истолковать как крайнюю приверженность своим идеалам. Только вот куда подевался религиозный восторг было неясно. Ведь воочию увидеть подтверждение своей вере, даже пускай вызванное поставленным на грань выживания организмом и в конечном счёте провальное, доводилось совсем не каждому.

— Как вы поняли? — вдруг спросил Охотник, обращаясь к лекарю, касаясь лица рукой, словно пытаясь разгладить кожу. — Про алхимию? Из-за шрамов?

— Это было бы большим преувеличением. Ваши ногти, — не стал делать вид, что прочитал об этом или слышал где-то Рентан, хотя это также было правдой. — Они тогда почернели и выпали, верно? А новые в вашем возрасте уже растут долго.