— Угу, сломал девушке жизнь. Точнее, доломал, — мрачно буркнул Рентан.

— Хотя я бы этим людишкам высказал бы всё, что о них думаю! Них и их нравах, жирдяе этом и прочих! — продолжил возница.

Лекарь подавил в себе острое желание уточнить, почему он так не поступил, и вместо этого как можно спокойнее, давя в себе целую бурю эмоций, заметил:

— Эти люди прекрасно знают и понимают, что к чему. Кто кого убил, кто кого изнасиловал, кто кого прикрыл от ответственности.

Римпан не сумел на это что-то возразить, только пожал плечами и сосредоточился на управлении. Всё же править и одновременно вести беседу, когда видимость не превышала десятка метров, а из источников света был лишь не самый яркий фонарь, было не просто даже ему — знатоку этих мест.

— Так всегда, — вмешалась Вилора. — Сколько я таких деревенек видела — везде одно и то же. Вечно такие подонки и уроды живут, что диву даешься, как их земелюшка носит!

— Если бы земля решала, кому по ней ходить, я б в ней был уже давно, — возразил Рентан. — Нет ничего хорошего и правильного в том, чтобы убивать нерожденных детей.

— Но ты убил, — заметила девушка растерянно.

— Я не смог спасти две жизни и вынужденно спас только одну. Самолично выступил судьей и вынес приговор. Святотатство, богохульство и просто глупость!

— Может, и к лучшему, что вскрылось, — вдруг повторила аргумент Римпана Вилора и развила мысль: — так бы заклевали они её, довели до худого втихую. Или сами в петлю засунули. Уж сопоставить одно с другим, думаю, смогли бы.

Кроме как за разговором скоротать время было нечем, поэтому тишина длилась недолго. Если по пути в Ляхово можно было хотя бы смотреть на пейзажи, то сейчас ночная полутьма начисто лишала такой возможности.

— Так мы это у Кирвина взаправду были, — снова нарушил молчание Римпан. — И он вправду нас пустил.

— М-м-м-м, — протянул Рентан без особого интереса, но всё же спросил: — и чего это он расщедрился на аудиенцию?

Ответ последовал не сразу, прежде Римпан и Вилора странно переглянулись.

— Твоё имя услышал и пустил, — рассказала девушка. — Сам он древний старикашка, очень вонючий и, по-моему, сильно большой.

— Потеет, трясётся? — припоминая рассказы деревенских, уточнил лекарь.

— Ага, не то слово! С него пот ручьями течет, а руки-ноги ходят таким ходуном, что… — возница, поняв, что что-то смешное видит в этом исключительно он один, подавился шуткой. — Короче, сильно ходят, ходуном этим.

— Он объяснил как-то своё состояние?

И снова повисла странная пауза.

— Сказал, что это как волны на воде, — неуверенно расказала Вилора. — Мол, что-то плохое случилось, и теперь он магией пользоваться не может.

— Где случилось? Когда? — не понял Рентан.

— Так это, — ответил Римпан, — я так разумею его блеяние: это не случилось ещё, но точно будет. Какой-то, как он сказал, катаклазм! Магический, стало быть.

— Катаклизм, — поправил его лекарь рефлекторно, очень смутно, но начиная понимать. — Я-то здесь при чём, он не сказал?

И этот ответ предваряли становящееся всё менее загадочными переглядывания.

— Что катаклизм этот Синяя чума вызовет, а ты с ней бороться будешь, — объяснила Вилора.

Рентан решительно покачал головой, не поверил. Не мог поверить. Не хотел верить.

— Синяя чума уничтожила сама себя в Оренгарде. Это искусственная болезнь, она не может появиться здесь, откуда?! — Ответа не последовало. — Глупость какую-то сказал этот Кирвин, — лекарь принялся рассуждать вслух. — Келестия что-то устроит, как и собиралась. Как Кирвин и сказал, это, как круги на воде, ударило по нему. Хотя ещё не произошло — вот он и несёт чушь! Откуда ему будущее-то знать? У Ярека такой дар был — и он мне ни слова про чуму не сказал!

— Может…

— Не может! — категорично отвергал Рентан, всем видом показывая, что эта тема закрыта для обсуждения, размышлений и прочих предположений. — Синяя чума не может возродиться! Не может!

***

В город они вернулись очень поздно, но в эту ночь это было абсолютно неважно. Власва единогласным решением всех своих жителей бодрствовала, предаваясь всевозможным возлияниям. По общественно принятой версии пир Винарда начинался ровно в полночь и длился весь день, однако на деле праздник редко когда ограничивался одним днём или даже двумя. Три-четыре, а то и неделя — зависело от того, насколько тяжёлым был год. Причём корреляция не всегда была линейной или поддающейся какой-то логике.

Следы праздника начинались в дальних предместьях города и тянулись непрерывной полосой по всем его улицам. Повсюду стояли столы, бочки, ящики, колоды и всё, на чём можно было организовать застолье. Традиционно пир Винарда отмечали либо с настоящей семьей, дома, либо на улице с новообретёнными прямо здесь же родными. Там, за общими столами радовались каждому присоединившемуся, вне зависимости от его гильдии, возраста, пола или статуса. Люди, которые большую часть года не замечали друг друга, становились близкими, открытыми, вели задушевные беседы, делились успехами, неудачами, планами и проектами. Пели песни до хрипоты и танцевали до упаду. Рассуждали о любви, обретали её и теряли.

Таким из года в год был пир Винарда. Громким, шумным, ярким, насыщенным, полным действия. Здесь не прощалось только одно — серьёзность. Оказавшись на улице в компании незнакомых людей, можно было отказаться пить или танцевать, но вот от предложения улыбнуться…

Бричка ехала по ещё не до конца перегороженной улице — праздник только-только начинался, вокруг шумела музыка, почти незаметная на фоне рёва тысяч глоток, которые невпопад распевали песни и религиозные гимны. Периодически в небе вспыхивали разноцветные вспышки, не очень заметные из-за пасмурной погоды — алхимики расщедрились на фейерверк.

Даже мрачный как грозовая туча Рентан, уже твёрдо решивший, что праздник для него испорчен, невольно улыбался, глядя на это всё. Что уж говорить про его попутчиков. Вилора так и вовсе была в полном восторге. Не потому, что впервые видела подобное или только здесь чувствовала себя как дома. Просто девушка очень хорошо понимала настоящую суть этого праздника: живи моментом, пей, веселись, не думай ни о чём — завтра будет завтра.

— Ну, а теперича, если подождёте немного, приглашаю к себе за стол, будем рады, — останавливаясь возле громады конюшин, сообщил, улыбаясь во все зубы, Римпан. — Стол у нас, конечно, не баронский, но…

— Спасибо за приглашение, но меня уже ждут, — как можно мягче отказался Рентан и, посмотрев на Вилору, которая явно огорчилась такому выбору, добавил, подмигнув: — иди к нему, узнаешь, что такое застолье.

— Знаю я, что такое застолье, — недовольно буркнула девушка, но, как оказалось, не потому что оскорбилась. — Я с тобой хотела.

— Я пока в лечебницу зайду, пока до Локто доберусь — полночи пройдёт. Завтра, обещаю, посидим. Праздник не один день длится.

— Ладно, — кивнула, несколько приободрившись, Вилора.

Провожая этих двоих взглядом, Рентан вдруг вспомнил, что опять забыл посмотреть руку Римпана. А тот как назло даже не подумал напомнить, хотя всю дорогу обратно маялся и морщился.

«Завтра с утра… днём зайду за Вилорой и заодно на его руку гляну», — твёрдо решил лекарь и направился, вопреки своим же словам, вовсе не в лечебницу.

Ему очень хотелось напиться и стереть из памяти этот день, и в городе имелся один человек, почти всегда согласный составить ему в этом компанию.

— Это, между прочим, не такой глупый вопрос, чтобы так паскудно, Рентан, улыбаться, — не столько пьяно, сколько устало вещал Цимон. — Дорогой Локто, объясняю, как воцерковленный человек с соответствующим образованием: праздник действительно в основе своей народный, восходящий к тем дням, когда люди верили в Двенадцать невпопад, порознь, не отождествляя богов как единую силу. Винард — бог веселья, свободы, покровитель артистов. Считалось, и считается поныне, что этим днём он испытывает людей. Проверяет, не забыли ли мы, что надо не только усердно трудиться, но и не менее усердно быть человеком, — священник икнул, — то есть веселиться!