— Ха, говорите вроде умно, уважаемый, — не столько устало, сколько пьяно ответил Локто, — но как-то бессмысленно, хоть и сложно. Быть человеком? Я вас умоляю! Рентан, ну скажи, что я не прав! Если что людишки и умеют хорошо делать, так это быть людишками! И не меняется это с годами.

Лекарь и усталый, и пьяный ничего не сказал, просто выразительно хмыкнул. Собутыльники Рентана уже были в курсе его визита в Ляхово, включая неприятную часть этого путешествия. Поэтому поняли смысл данного жеста.

— Просто у нас с вами, дорогой Локто, разное понимание того, что есть, как вы выразились, «быть людишком». Как и с вами, Рентан. Вы оба ошибочно полагаете, что человек естественным образом, то есть по умолчанию — это мерзавец, негодяй, он лишь притворяется кем-то другим. А я скажу вам так: всё наоборот. Человеку естественно быть хорошим, совершать хорошие поступки, думать не только о себе, заботиться об окружающих. А всякие мерзости и низости — это болезнь, а как уважаемый Рентан знает, болезнь сложно назвать естественным процессом.

— Я знаю огромное множество заболеваний вполне естественных для любых людей, — понимая, что в этот раз одним хмыканьем он не отделается, ответил лекарь. — Например, та же простуда. Наблюдая за огромным числом больных, я пришёл к следующему выводу: чем бы ни была вызвана данная болезнь, она едина с нашим организмом. То есть присутствует в нём постоянно, а иногда, ввиду морозов или слабости, проявляется особенно сильно. Другим примером может служить герпес или…

— Хватит о герпесах или чём-то там, — вмешался Локто, поднимая наполненный до краёв стакан. — Вздрогнем. За людишек…

— Чтобы они не забывали быть людьми! — вторил ему Цимон с хитрецой.

Рентан молча поддержал тост. Когда он накануне поздним вечером направлялся к дельцу, то и подумать не мог, что их традиционные посиделки на двоих превратятся в застолье аж на троих. Цимон явился без предупреждения, пользуясь тем, что приглашения не требовалось. Ему, конечно же, были рады, но удивления не скрывали. Всё же ранее священник предпочитал первые день или два проводить в кругу «своих» при храме. И лишь затем выбираться в гости.

— Раз уж вы интересовались моей Соловушкой и почему она радует своим голосом уличных гуляк, а не нас, я спрошу в ответ, — несколько отойдя после тоста, начал Локто. — Уважаемый Цимон, как так вышло, что вы с нами сегодня здесь?

— Полагаю, всё дело в церковном вине, — предположил, скаля зубы, Рентан. — Зная местные вина…

Он намеревался воспользоваться слабостью человека, про которого говорил. Священник был единственным из них троих, кто старался сопровождать употребление алкоголя какой-никакой едой. Благо, недостатка в оной не было — делец превзошёл сам себя. Конечно, данная композиция мало напоминала семейный ужин или традиционный стол на пир Винарда. Зато удивляла ассортиментом закусок: от всевозможной рыбы и иных речных обитателей до даров лесов и огородов, а также результатов охоты. Всё это присутствовало не только в большом количестве, но и в самом широком ассортименте, будучи приготовленным всеми известными человечеству способами.

Судя по повышенному интересу, Цимона особенно впечатлили слоёные мясные рулетики с мягким сыром и небольшим количеством пряного клюквенного соуса внутри. Локто уже прикончил всех имевшихся на начало застолья раков и теперь неторопливо пощипывал вяленую рыбку. Рентан не любил рыбу в любых вариациях, не претендовал из уважения на рулетики, зато с большим почётом относился к закаткам, искренне полагая, что ничего лучше солёного перца в качестве закуски ещё не придумали и вряд ли когда-нибудь придумают. Никого из троих не смущал тот факт, что еда мало подходила напиткам как по композиции, так и по ценовому соотношению.

— Нет, не в винах, — не позволил перебить себя священник. — Я, конечно, не отсюда родом, но пообвыкся и к многому привык. Например, к необходимости загодя выискать торговцев нездешним алкоголем. Хотя даже к винам, если так можно выразиться о этих напитках, можно привыкнуть. — Он тяжело вздохнул. — Однако обычно многочисленные негативные качества напитков определённого происхождения скрашивает хорошая компания за столом. Но не в этом году. Увы, боюсь, останься я сегодня в храме, то имел бы полное право разочароваться в мире, людях и особенно в винах.

Судя по ухмылке, Локто такой ответ вполне устроил и показался более чем приемлемым. А вот Рентан заметил полутон очень знакомого ему самому толка, когда вслух произносилась чистая правда, но не вся целиком.

— А я думаю, что вы помимо сказанного надеетесь грубейшим образом воспользоваться обстоятельствами и тем фактом, что за этим столом фактически находится ваш единомышленник, — лекарь тоскливо заглянул в стакан, оказавшийся пустым, и дал сигнал, что это неплохо бы исправить. — Проще говоря, собираетесь развязать мне язык и вытянуть факты о моём прошлом.

— Весьма вероятно, — заявил Цимон, переглянувшись с Локто.

— Да, — поддержал этот только что созданный «пакт» делец.

— Зачем? К чему это? Что это вам даст? — требовательно глядя на пустой стакан, задал целый ворох риторических вопросов лекарь.

— Нам это даст действительно немного, — притворно согласился священник. — Мы оба знаем Рентана, и, наверное, можно сказать, что знаем неплохо. Но вот как мне видится: самому Рентану неплохо было поделиться тем, что его тяготит столько лет. Отпустить этот груз.

— Я, например, знаю Рентана достаточно, чтобы категорично заявить: он не получит ни капли этой божественной амброзии, — Локто демонстративно наполнил свой и Цимона стакан, — пока не начнёт говорить.

— Вы глубоко заблуждаетесь, — вполне серьёзно заявил лекарь. — Оба. Вам кажется, что этот груз меня тяготит. Это не так — я сам взвалил себе его на плечи. И не собираюсь им делиться, отпускать и тем более взваливать на других. Не вам меня прощать и не вам судить.

— Вас и вправду ожидает несомненно долгий и тяжёлый разговор с Двенадцатью, — не менее серьёзно ответил Цимон, отставив наполненный стакан, — но так уж обязательно идти к ним, не облегчив предварительно душу? Не поделившись своей бедой с людьми, которым совсем не всё равно? В конце концов просто объяснить им, кто вы такой есть.

— Ох, великая загадка! Достойная лучших умов города, — скривился Рентан. — Давайте подумаем вместе: вы однозначно уже уверены, что я один из тех самых Фримов. Собственно, на этом можно и закончить. Какая вам разница, какой именно? Они оба так или иначе участвовали в создании Синей чумы. И оба так или иначе виноваты в произошедшем кошмаре. Так что вам даст знание того, какая именно моя фамилия?

— Как я уже тебе говорил, фамилия мне и вправду не важна, — подумав немного, заметил Локто. — Оба Фрима из Оренгарда — ублюдки и уроды, по чьей вине…

— Давайте не заниматься этим за праздничным столом, — вмешался Цимон.

— Ладно-ладно, — делец шумно выдохнул, было заметно, что с прошлого раза он остыл. — Но что насчёт той девушки? Для неё это важно.

— Которой уже было сказано, как и тебе: я не её отец, — возразил Рентан невозмутимо.

— Хм, но тогда это сильно сужает круг подозреваемых.

Лекарь в ответ лишь многозначительно, с явной хитрецой ухмыльнулся. Священник, приглядевшись к нему, неодобрительно покачал головой и объяснил:

— Боюсь, дорогой Локто, что не сужает. Ведь вполне вероятно, что Рентан, отрекшись от своего прошлого имени, отрёкся и от своей семьи. В каком-то смысле заявление, что он не Фрим и не отец Вилоры — это кристально чистая правда.

— Лукавство и пустая болтовня.

— Может и так, — Цимон усмехнулся и бросил короткий взгляд на Рентана. — Что есть правда, как не полная убеждённость в своей правоте?

— Будете талдычить и талдычить об этом, верно? — раздражённо уточнил лекарь.

— Ну, ты же не пытаешься нам облегчить задачку, — пожал плечами делец, в чьём голосе праведная ярость сменилась любопытством. — Поэтому мы имеем полное право пытаться решить её своими, как ты сказал, лучшими умами города.