— Нас многому учат. Что ты опять от меня хочешь? — устало спросил Рентан.

— На самом деле? — притворно, будто совсем не ожидал такого вопроса, уточнил Отвергнутый и вдруг стал убийственно серьёзным. — Сообщить, что это не я. Твоя чума великолепна, это произведение искусства. Именно поэтому мне кажется кощунственным растрачивать её потенциал на вонючие провинциальные городки вроде Оренгарда и тем более этой дыры, — в его голосе чувствовалось сильнейшее осуждение, а затем он подначил: — давай, спроси меня, кто же это.

— Вариантов немного, — не поддался лекарь. — Зачем это Келестии? Ты обещал рассказать.

— Я тебе обещал только пытки и мой хохот, когда твоя тщедушная душонка окажется у меня в руках, — зло парировал демон. — Но я сегодня добрый и поэтому расскажу: для очередного ритуала. В этот раз более масштабного, если ты понимаешь, о чём это я.

— Она же уже заглянула в будущее, зачем…

— И что она там, по-твоему, увидела?

Рентан замер на секунду, а затем без предупреждения перевернул бадью, вылив воду, и решительно, быстро, не оглядываясь, не реагируя на булькающий хохот за спиной, направился в храм Оруза. В его голове уже складывалась отчётливая картинка грядущей катастрофы…

Неизвестно, где именно Цимон нашёл Войтона Турне, но их разговор, к которому чуть позже подключился и подошедший Рентан, состоялся в хорошо освещенном помещении, где, судя по обстановке и запахам, обычно трудились писцы. Причём попасть как внутрь храма Оруза, так и к предводителю Охотников оказалось совсем не просто. Так или иначе тут понимали общее направление происходящего, поэтому уже жили на осадном положении.

Подле главного входа в храм собралась немаленькая толпа — многих беспокоило, почему в праздничный день не проводятся богослужения. Ничего объяснять и тем более пускать внутрь их, конечно, никто не собирался. Но и люди, как заметил Рентан, не были настроены сколько-нибудь решительно. Сказывалась болезнь, влияние которой сами люди пока ещё не заметили, а также страх перед Охотниками, чья решимость, умение драться и готовность умереть за дело были широко известны.

Внутри храма, особенно среди его «коренных» обитателей, настроения также царили мрачные, но при этом спокойно отрешённые. Эти люди даже перед лицом страшной смерти, о которой они похоже были в курсе, оставались верными себе и Двенадцати и не собирались предаваться низменным порывам.

Вилоры нигде видно не было. Ни снаружи, ни внутри, ни рядом с Цимоном. Лекарь от этого незаметно и с облегчением выдохнул. Он нисколько не сомневался, что девушку станут использовать против него при первой же возможности.

Когда Рентан наконец пробился через заслоны вооружённых людей, имеющих приказы, но не имеющих мозгов, и через оказавшиеся куда более благоразумными закрытые двери, Цимон как раз заканчивал рассказывать всё, что узнал. Войтон Турне слушал его сосредоточенно, но про деловому спокойно. Без раскрытых от удивления глаз, сжатых от злобы зубов или едких замечаний. Почти так же спокойно он выслушал и лекаря.

— Интересные у вас собеседники, — заметил Войтон с прищуром.

— Какие есть, я тоже…

— Ваше мнение мне неинтересно, — оборвал предводитель Охотников. — Я вам не верю, — сказав это, он указал на священника. — И вам тоже.

— Действительно, где, как не в храме, обсудить вопросы веры, — Цимон устало почесал лоб. — Если вопрос стоит так, то доказать существование Синей чумы очень…

— Мне не надо доказывать существование Синей чумы, — перебил предводитель Охотников. — О том, что она реальна, я осведомлён. Как и осведомлён, что она здесь — во Власве. Видите ли, пока вы предавались слабостям, я работал. Много.

Он выдержал паузу. В первую очередь необходимую, чтобы достать из одежды фляжку и довольно долго из неё пить. До носа Рентана донёсся сильный аромат неизвестной смеси трав. Что именно это за напиток, понять не представлялось возможным, но несомненно какой-то стимулятор. Возможно, даже какая-то из вариаций Стотравника.

— Вы, Цимон, говорите, что виноват Отвергнутый, — шумно выдыхая и откидываясь на спинку кресла, сказал Войтон. — Так совпали даты. Вы, Рентан, говорите, что виновата Келестия. Так сказал Отвергнутый, — судя по ухмылке, ему это казалось особенно забавным. — Наконец, сама Келестия ничего не говорит. Однако несомненно будет отрицать любые обвинения. Что же до меня… мне видится ситуация до предела простой, — предводитель Охотников друг встал и подошёл к лекарю почти что впритык. — В этой истории нет злого рока, падших и настоящих богов, злых магов из того числа, которыми пугают детишек. Но есть безумец, который однажды погубил один город и, похоже, не удовлетворился этим.

— Вы хоть осознаете, насколько это абсурдно?! — не выдержав, крикнул в ярости Цимон.

— Наоборот, это более чем разумно, — вмешался Рентан, продолжая смотреть в зелёные глаза Войтона. — Очевидно, я не могу сказать что-то в свою защиту, что убедит вас. Поэтому мне остается только сдаться на то время, пока вы проверяете все места со мной так или иначе связанные. Ведь подобные эксперименты попросту невозможно скрыть.

— Невозможно, — согласился предводитель Охотников. — И что же вы хотите от меня? За это щедрое предложение вашей капитуляции?

— Когда в город явится Келестия — остановите её.

В глазах Войтона всё это время плясал нехороший огонёк, однако услышав, чего хочет Рентан, он угас, а сам Охотник притворно рассмеялся:

— Вы очень плохой лжец и просто никудышный меняла. Вы предлагаете мне то, что я могу взять и сам, при этом просите взамен нечто само собой разумеющееся. Что, опять же, случится и без всяких сделок. Но ключевое вы поняли — этот храм вы покините лишь с моего дозволения…

— Кхм, прежде вас, Рентан, уведут туда, где новости будут достигать ваших ушей позже всех в этом городе, — вмешался Цимон, выражаясь явно нарочно сложно, — хочу вам сказать, что ту книгу по философии взаимоотношений между родителями и детьми я вернул многоуважаемому Римпану. Она ему сейчас нужнее — тройня как-никак.

***

Отправляясь в лечебницу святого Эвана, о которой он к этому моменту был немало наслышан, Войтон Турне не предполагал о возникновении каких-либо проблем. Поэтому много людей с собой не брал — лишь самый необходимый минимум для подобного рода визитов. То есть только себя самого. Немалую роль в этом сыграло и то, что он узнал о фактической владелице лечебницы Миловиде Каллас и её взаимоотношениях с Рентаном Ниоткудашним. Однако его ожиданиям о лёгкой прогулке не суждено было оправдаться:

— Препятствовать мне…

— Кого вижу на пороге своей лечебницы — пуп мира, собственной персоной! — перебила Миловида, загораживая собой вход. — Я не позволю тебе тревожить моих пациентов!

— Тогда…

— А вздумаешь мне угрожать, — с нажимом продолжила женщина, — ни тебе, ни твоим холуям здесь оказывать помощь не станут и даже на порог больше не пустят. Ясно?

Войтон Турне являлся опытным профессионалом своего дела. Это был не первый скандал в его жизни, который он мог разрешить грубой силой. И не последний из тех, которые он не стал разрешать грубой силой, попытавшись вместо этого найти компромисс.

— Я не собираюсь нарушать ваш распорядок дня, традиции и устои. Все, что меня интересует, — удостовериться, что здание лечебницы не используется и не использовалось ранее для богопротивных экспериментов, — он выжидающе замолчал.

— Не используется и не использовалось, — после небольшой паузы подтвердила Миловида, нетерпеливо взмахнув дрожащей рукой. — Продолжай.

— В таком случае мне остается лишь смиренно попросить предоставить возможность взглянуть на мертвецкую. После этого я удалюсь.

Женщина смерила его долгим презрительным взглядом, явно невербально выражая всё, что думает о людях, готовых беспрекословно перед ней лебезить только из-за желания взглянуть на морг.