Алый просвет вдруг дрогнул, зажёгся совсем нестерпимо ярко. Команды Келестии стали требовательнее, злее, настойчивее, она заставляла спешить, торопиться, но продлилось это, даже по меркам пространства, начисто лишенного ощущения времени, совершенно недолго. Последний отчаянный рывок к цели сменился краткой, быстро окончившейся агонией:

— Не-е-е-ет! Вы все, слушать меня! Меня! Меня!!! Продолжать! Продолжать ритуал! Продолжать дальше! Ритуал!!! Нельзя останавливать ритуал!!!

Чем именно это вызвано, Рентан не знал и не понимал. Только чувствовал: что бы там ни происходило, в реальном мире, происходило это совершенно вопреки воле Келестии. Всё, что она затеяла, так долго воплощала — всё обернулось прахом. Ярек оказался прав и в этом.

— Вот к чему вас неизменно приводит гордыня. Что бывает, когда забиваешь философским камнем гвозди, всецело уверенный в том, что иначе это сделать никак нельзя. Ты портишь и гвозди, и камень, и даже доску! — в голосе демона чувствовалось такое сильное удовлетворение, словно эта победа принадлежала ему.

Стальная хватка чужой воли начала слабеть. Первой исчезла не тьма или холод, а связь с иными людьми. Осталась лишь ниточка, ведущая к Келестии. И, как почти мгновенно выяснилось, это не было случайностью, а самым что ни на есть злым умыслом.

Их разумы, вопреки воле лекаря, как он ни пытался противиться, соединились. На этот раз не тонкой паутинкой, а стал на краткие, чрезвычайно болезненные мгновения единым целым. По сравнению с этим все предыдущие муки показались комариным укусом, слабым тычком иголкой. В этот раз Келестия желала не повиновения, не выполнения своих команд. Её целью было убить Рентана, сжечь его разум, оставить лишь умирающее от Синей чумы тело.

При этом магичка и сама раскрылась, стала уязвима, только вот лекарь ничего не мог ей сделать. Он с лёгкостью мог читать её полные бредовых, фанатичных, навязчивых идей мысли; видеть истинный облик, обычно спрятанный от посторонних, даже самых пристальных взглядов, не имевший, как и ожидалось, ничего общего с человеком; ощущать и её эмоции, такие как ненависть и страх.

Последнего оказалось на удивление особенно много. Этот страх не был рождён текущими обстоятельствами, не являлся сиюминутным приступом. Такая внешне самоуверенная и невозмутимая Келестия, как оказалось, прожила в страхе всю жизнь, с самых первых воспоминаний и вплоть до текущего момента. Липкая паутина опутывала магичку плотным коконом. Каждое её действие, каждое слово имели в первооснове именно страх. Страх не просто смерти, боли или потери всего, а бессмысленности этого.

За свою невероятно долгую жизнь Келестия успела побывать матерью, но в конечном счёте не сочла это важным, разочаровалась. Ведь кровь не значит ничего, а люди смертны. Келестия воспитала и обучила не одно поколение магов, но и это не сочла достойным делом всей жизни. Ведь маги и их искусство — те же люди, смертные и склонные к вырожденчеству. Келестия пыталась привнести в этот мир порядок так, как она видела его, своею рукой. Однако любое государство, даже небольшое, состоит всё из тех же людей — смертных, склонных к вырожденчеству глупцов. Келестия искала своё предназначение среди древних руин и даже нашла. Не в тайнах древности — те на поверку оказались лишь печальным памятником людской смертности, вырожденчеству, глупости и эгоизму. Разочаровавших в людях, она нашла своё предназначение в Триединстве. В служении богам нового, лучшего мира, в котором будут жить только новые, лучшие люди, лишённые порочных склонностей.

Всё это Рентан видел так же ясно, как своё собственное прошлое, без всякого труда и напряжения. Наверняка в этот момент легко его могла прочесть и Келестия. Вот только ей до этого дела не было. Магичка ненавидела лекаря, но лишь немногим сильнее, чем других людей, и то не из-за его прошлого, а потому что он грубейшим образом вмешался в её планы. Наверное, такая всепоглощающая ненависть существа, давно потерявшего остатки человечности ко всему людскому роду, была бы интересной темой для размышлений, только вот это всё не имело значения для стремительно гибнущего в агонии сознания Рентана.

— Нет! Нет-нет-нет-нет-нет, — вдруг принялся причитать Отвергнутый с явным беспокойством. — Так не пойдёт! Мы так не договаривались!

Вдруг между сознаниями лекаря и магички, прекращая пытку, возник непроницаемый барьер. Связь он не разорвал, но коренным образом мешал садистким планам Келестии.

— Сначала обманула меня, а теперь, провалившись из-за своей неуёмной гордыни, пытаешься сломать мою любимую игрушку?! — возмутился демон. — Этого не будет!

Встретив отпор, Келестия опешила на краткий миг, но затем перешла в нападение, пытаясь проломить барьер, мешавший добраться ей до Рентана. Лекарь, благодаря их связи, чувствовал, как она вкладывает в эти удары всю свою силу, всё, что у неё было, до последней капли. Чувствовал то бесконечное разочарование и удивление, когда из этого ровным счётом ничего не вышло.

— Как?! Что ты такое?! — раздался её полный удивления голос.

Выдержав краткую паузу, Отвергнутый ответил. Сказал всего одно слово. Однако имевшую такую чудовищную силу, что разом смело и развеяло Келестию и все её тщетные попытки защититься. Досталось и Рентану, чьё сознание уцелело исключительно потому, что не было целью удара. Тем не менее это всего лишь одно слово лишило его воли и сил, чувств и эмоций, мыслей и размышлений. Осталась только холодная тьма.

***

Пришёл в себя Рентан с огромнейшим трудом. Сознание, ощущение времени, зрения, возможность двигаться — всё это возвращалось, медленно, с болью, как бы нехотя, словно его тело уже решило умереть, прекратить влачить существование, а теперь, как бы делая одолжение, откатывалось назад, но с тонким намёком, что дай только повод…

Над ним склонилась встревоженная, в слезах, испуганная Вилора, которая мало того что не слишком внятно кричала, но ещё и хлестала его по щекам. Хлестала нещадно, но это сказывалось мало. Тело лекаря болело всё сразу и непереносимо сильно, из-за чего даже самые сильные удары ладонью наотмашь не могли коренным образом повлиять на происходящее.

— Чт-то п-происходит? — наконец смог спросить Рентан, не видя ничего, кроме лица девушки, — соображал он до сих пор плохо.

— Я-я-я я не знаю! Надо… надо быстрее уходить! — Вилора испуганно вскинула голову и взвизгнула.

Лекарь, гигантским усилием воли превозмогая боль и слабость, сумел слегка перевернуться в том направлении. На них надвигался человек, окутанный с ног до головы синим пламенем, непрерывно орущий и настроенный определённо недоброжелательно. Правда, шёл он откровенно плохо, едва-едва перебирая ногами. В шагах трёх от них они вдруг надломились, и несчастный упал, сразу же обратившись в пепел.

«Магическое безумие! Вмешательство Келестии ускорило действие чумы», — догадался Рентан, смутно подозревая, что всё то же самое коснулось и его самого, просто иначе.

Как это ни странно, приступ страха помог — немного разбавил болото из сплошной боли, из-за чего лекарю стало чуть лучше. Он даже сумел сесть и почти был готов подняться. Правда, о том, что происходит, где он и даже когда, Рентан имел лишь самое примерное представление. И неспроста. Вокруг него раскинулись руины горящего, умирающего, мечущегося в агонии города. Всё это вплоть до запахов он уже видел.

«Этого не может быть! Это иллюзия! Келестия…»

— Идём! — немного придя в себя, снова накинулась н него с куда большей решимостью, чем в прошлый раз, Вилора. — Надо уходить отсюда.

— Магичка, она что-то сделала со мной, я снова вижу Оренгард… — не сопротивляясь, позволяя поднять себя на негнущиеся ноги, рассказал лекарь. — Этого не может быть!

— О чём ты? — во взгляде девушки читалось беспокойство. — Мы во Власве! Она… это она горит! Это всё взаправду!

— Не-е-ет, нет! — решительно покачал головой Рентан. — Это не может быть правдой, это не может случиться так быстро! У нас должно быть ещё несколько дней, прежде чем…