Давая ребёнку концентрированный стимулятор в своих шкурных интересах, маг ненароком спас девушку. Тот Стотравник оказался слишком сильным для детского организма, поэтому не покинул его естественным образом, не оказался переварен, растворен, а отложился и сработал через два года в тот момент, когда Вилора заразилась Синей чумой. Помог не только ей выстоять тогда, но и сформировать долговременный иммунитет.

Конечно, просто приготовить Стотравник было далеко не концом работы. Если бы всё обстояло так просто, до этого бы дошли ещё в Оренгарде просто отчаянным перебором. Требовался конкретный рецепт стимулятора, определённый дозы. Не слишком сильный, иначе это просто изощренный способ убийства, но и не слишком слабый — так он станет удобрением для чумы. Требовалось подобрать ингредиенты, возможно, дело было и в них тоже.

Так или иначе работы предстояло много. Работы планомерной, долгой. Рентан полагал, что вполне укладывался в сроки. Это был весьма мрачный расчёт, ведь себя лекарь заранее записывал в неминуемые жертвы.

И тут, грубейшим образом вмешиваясь в эти планы, мир вокруг неожиданно погрузился в холодную, давящую на голову темноту. Не помог ни амулет Локто, ни тем более бессмысленная в своей тщетности попытка изобразить что-то самостоятельно. Что-то похожее Рентан испытал в детстве, когда провалился под лёд. Плавать он не умел, да это бы и не помогло — холод и мгновенно пропитавшаяся водой зимняя одежда, и без того крайне тяжёлая, не оставляли шанса на самостоятельное спасение. Подоспевшие взрослые вытащили тогда его очень быстро: меньше чем за минуту, но ощущения запомнились на всю жизнь.

Несмотря на то, что происходящее коренным образом отличалось по сути, по форме, оно оказалось неотличимо от погружения в ледяную речную воду. Та же темнота без единого просвета, тот же сковывающий холод, давящее ощущение в районе груди, мешающее сделать даже малейший вдох, и полное отсутствие ощущения времени. Может, через секунду, а может, и через день темноту пронзил алый луч света, как от поднимающегося из-за горизонта солнца. А затем раздался властный, оглушительно громкий женский голос:

— Слушай меня и повинуйся.

Это было командой, не подчиниться которой оказалось физически невозможно. Как рука здорового человека не может ослушаться приказа сжаться, так и здесь. Рентана словно в один момент, без всякой борьбы, лишили всякой субъективности, загнав оставшееся «Я» в небольшой краешек сознания без способности к борьбе и сопротивлению.

Что происходило «снаружи», а с каждым мгновением, проведённым здесь, ощущение времени притуплялось всё сильнее, понять было практически невозможно. До сознания лекаря доходили лишь обрывки информации — он куда-то шёл, вроде бы отнюдь не один. Рядом как будто были знакомые лица: Вилора, Цимон, Римпан, но все они слились в такую мешанину, салат из образов, красок и деталей, что чтобы различить что-то конкретное, требовалось серьезное усилие, причём далеко не гарантирующее успеха.

Всё, что сумел различить Рентан, — они все собрались на главной площади Власвы, сбились в тесную кучу, ожидая дальнейших команд. Причём видел всё это лекарь не только своими глазами, но и как будто бы чужими. Силой некоего заклинания все, кто оказался здесь, были соединены тонкой нитью. Не единение разумов как таковое, скорее, очень тесное соседство.

Затем где-то вдали вновь проявился алый просвет. На этот раз куда более долгий, ослепительно яркий, без возможности отвести «взгляд», и очень горячий. Краешек сознания лекаря плавился, словно льдинка, оказавшаяся в кипятке, что причиняло вполне физическую боль.

— Повторяйте за мной, — прозвучала новая команда Келестии.

Что именно повторять Рентан не услышал, но понял, что где-то там, далеко, его тело именно повторением и занято. Тонкая ниточка существовала между разумом лекаря и магички, поэтому-то он очень смутно, скорее интуитивно понимал, что именно сейчас происходит. Ритуал в центре Власвы очень мало напоминал традиционное представление о подобных процессах. Никаких примитивных плясок или бубнов. Только гигантских размеров магический круг, внутри которого люди, включая и Келестию в том числе, произносили на смутно знакомом, очень древнем забытом языке череду команд, задач, координат.

Что самое поразительное, Рентан чувствовал, что ему и всем остальным в том числе отвечают. Это не было обращением в пустоту, а своеобразным, но общением. Сухой, лишенный эмоций и чувств, отдающий металлом, но при этом мягкий и нежный голос реагировал на каждую команду, задачу и координату. Рентан не понимал ровным счётом ничего из этих ответов и судя по всему остальные, включая саму Келестию, тоже. Тем не менее лекарь сумел уловить из-за постоянного повторения имя того, к кому они обращались. «Трэкер».

Алый просвет и исходивший от него жар никуда не делись, но заметно ослабли. Либо магичка не могла держать настолько сильный контроль постоянно, либо, куда как вероятнее, в этом попросту не было необходимости.

— Это не «кто», это «что», — вдруг раздался знакомый голос, принадлежавший демону.

Он не появился из ниоткуда, а скорее проявил себя, обозначив своё изначальное присутствие. Не похоже, чтобы Келестия ему как-то мешала или создавала трудности.

— Машина, настоящее название, суть и принцип работы которой давно вами забыты, — продолжил несколько меланхолично вещать Отвергнутый. — Я бы заметил отдельно: забыты намеренно из-за вашей неуемной гордыни. Ведь даже мысль о том, что некий механизм куда умнее и могущественнее вас, причинял вашему племени прямо физические страдания. Вам оказалось проще и, что куда важнее, приятнее поверить в магию и чудеса, нежели в прогресс науки и технологии, — похоже эта тема для демона была особо чувствительной, ведь говорил он много и долго. — Теперь вы забыли даже названия этих машин. Хотя некоторыми продолжаете пользоваться, как, например, сейчас делает эта дура. В иное время хватило бы настойчивой мысли, желания отправиться в такую-то точку тогда-то, и то, что вы называете «Трэкером», отправило бы вас туда в мгновение ока! То, что происходит прямо сейчас, — злая насмешка. Зная твою ограниченность, особенно в данный момент, приведу более понятный пример: эта дура забивает ржавый гнутый гвоздь философским камнем и считает сей процесс вершиной столярного мастерства!

Насчёт ограниченности это была не столько издёвка, сколько полная злости констатация факта. Бросаемый то в жар, то в холод подчинённый чужой воле Рентан слышал Отвергнутого, смутно понимал, но не был в силах размышлять над сказанным и тем более вступать в какие-либо дискуссии.

Даже на то, чтобы задать тихий, блеклый и ненужный вопрос, потребовалось невероятное усилие:

— Откуда у Келестии Синяя чума?

— А у кого её в наше время нет? — уклончиво, неприкрыто издеваясь, ответил демон. — Валяется то тут, то там. Бери, кто угодно, сколько надо, — послышался злобный смех. — Думаешь, я тебя обманул? Тогда, когда сказал, что не имею к происходящему отношения? Так это чистая правда! Когда мы с Келестией заключали наш маленький, временный союзик, мне и в голову не приходило, во что это всё выльется. Поверь, знай я наперёд, как оно будет…

Это было столь чудовищной ложью, столь явной и нарочито выпяченной, что даже в текущем своём состоянии Рентан это прекрасно понял и со всем возможным возмущением отреагировал:

— Ты знал! Знал с самого начала.

— Если ты думаешь, что боги всеведущи, то ошибаешься, неверно воспринимая их суть, — пространно ответил демон, а затем как будто бы вздохнул с огорчением. — Я не вру касаемо того, что не хотел бы, чтобы Синяя чума уничтожила этот конкретный город. Твой шедевр, Фрим, достоин большего, чем этот вонючий провинциальный городишко. Применённая в ином месте в иное время Синяя чума могла бы добить всю вашу цивилизацию. Наконец нанести этот давно напрашивающийся удар милосердия, — горечи в его голосе стало заметно больше, — однако теперь творение, что могло бы придать твоей ничтожной жизни значимости, пропадёт зазря. Это уже битая карта.