— Никудышный из вас лжец, — не дождавшись, заявил Цимон. — Вроде молчите, а всё равно никудышный. Пустое это — ваше вранье, — он тяжело вздохнул и закашлялся сильнее прежнего. — Я свою долю знаю. И потому хочу кое-что предложить.

Рентан догадывался, куда именно сейчас уйдёт разговор. Ему не хотелось затрагивать эту тему, но также он понимал, что избежать этого не выйдет. Что, попытайся лекарь уйти от этого разговора, то лишь затянет время, коего ни у него, ни тем более у священника в избытке не было.

— Что именно?

— Я знаю, мне рассказали, что Войтон настоял на участии подопытных. Это ведь необязательно должны быть несчастные, коих принудили?

— Данный порыв, ваше святейшество, мне понятен, но боюсь, ничего, кроме пытки, обоюдной, если вам есть до этого дело, из этого не выйдет, — как можно мягче, но всё равно недостаточно, отказался лекарь. — Вы слишком больны. Любое средство против болезни только усугубит ваше состояние. Серьёзно усугубит. Неотвратимо.

— Эх, чем больше живу, тем чаще замечаю, — Цимон тяжело вздохнул, собираясь с силами, — что мир год от года полнится неотвратимыми вещами. И знаете, в чём подвох, мой друг?

— Это творения рук человеческих, — подумав, ответил Рентан.

— Интересная интерпретация священного текста, но нет, — раздался ещё один тяжелый вздох. — Дело не в происхождении. Дело в отношении. Большая часть «неотвратимого» таковой является исключительно из-за отсутствия попыток, если угодно, отвратить сие. Мы слишком сильно уповаем на судьбу, забывая о своей доле.

— Нахожу оправданным пассивно-негативное отношение к факту грядущей, неотвратимой смерти, — отметил хмуро лекарь. — И крайне сомнительными попытки её, как вы выразились, отвратить.

— Сказал тот, кто именно этим и занят, — тактично кольнул его священник.

Сначала Рентан почти пропустил это мимо ушей, но затем осознал до конца сказанное и удивлённо переспросил:

— Откуда…

— Скелеты в шкафу, дорогой Рентан, не умеют врать, — перебил Цимон. — Да вы и сами никудышный лжец — зачем вам в таком случае здоровый оренгардец? Но важно не это, а то, что на вас периодически нападают приступы непростительного, м-м-м, да, именно так, непростительного лицемерия.

— Это не лицемерие, — лекарь скривился. — Не в данном случае. Да, я умру, не вкусив плоды своей работы. Умру, работая, весьма паршивой смертью. У меня нет иного выхода. Но обрекать на это других? Тех, у кого есть альтернатива, пускай и тоже смерти, но смерти спокойной, тихой? Нет, увольте. В этом нет никакой необходимости с практической точки зрения.

— Так или иначе прошу: прежде чем ставить опыты на невинных, начните с моей персоны, даже это будет не так уж чтобы необходимо с практической точки зрения. — Рентан не собирался поддаваться, но Цимон не позволил ему вставить и слово. — Отказа я не приму! А теперь ступайте к Вилоре.

— Войтон запретил…

— В этом храме пока главный я! — гневно, громко перебил священник.

Лекарь с беспокойством на него посмотрел. Такая вспышка не была свойственна Цимону и являлась не признаком накопившейся злости, а скорее проявлением наступающей по всем фронтам болезни.

— Не беспокойтесь насчёт Войтона, — куда мягче добавил священник. — Его гнев падёт на меня, что, по сути своей, уже не так важно.

— Это будет очень кстати, спасибо. Берегите себя, ваше святейшество, — вставая на ноги, поблагодарил Рентан. — И пускай Оруз о вас позаботится.

— Он всегда обо мне заботился и сейчас не оставит.

Лекарь почти вышел, когда его в самых дверях окликнули.

— Рентан, я горжусь, что был знаком с таким выдающимся человеком, как вы, — тихо произнёс Цимон.

— Мы ещё встретимся, ваше святейшество, — истолковал по-своему эти слова Рентан. — Я навещу вас завтра ближе…

— Мы ещё несомненно встретимся, — священник пожевал губами. — Да, встретимся. Несомненно. Но не в этой жизни, друг мой, — он посмотрел на лекаря своим проницательным взглядом. — Не каждому выпадает шанс на смертном одре проситься с близкими и друзьями. И это не вопрос качества или количества друзей. Не всем так везёт.

— Всё будет хорошо, — это оказалось единственным, что нашёл сказать лекарь.

— Будет, несомненно будет, — Цимон, явно желая что-то добавить, вдруг закрыл глаза и задышал тяжелее, погружаясь в болезный сон.

То ли желая досадить самой Вилоре, то ли предвидя появление здесь Рентана, Войтон Турне постарался создать для девушки самые скотские условия содержания из возможных. Её поместили в крошечную, сырую и не обжитую келью на нижнем этаже храма. Только этим всё, конечно же, не ограничилось: туда отправили, действуя, очевидно, из совсем садистского мотива, ещё и семью Римпана в полном составе.

Возница до сих пор был жив, хотя его текущее состояние оказалось многократно хуже смерти — чрезмерно затянувшаяся агония. Его жена и дети ещё держались, даже оставались в сознании, вернее в некотором подобии. Так вошедшего лекаря они заметили, синхронно повернув головы, но на что-то большее оказались абсолютно неспособны. А вот Вилора, к большой радости Рентана, никаких следов заражения не имела. Да и вообще, несмотря на условия, чувствовала себя неплохо.

— Я ещё отсюда выберусь, чтобы разобраться с тем ублюдком, который меня сюда засадил! — заявила она злобно. — И не посмотрю, Охотник там это или ещё кто! Сволочь, негодяй!

— Этот человек не заслуживает твоей ненависти, — попытался облагоразумить её лекарь.

— Почему это, вы же видите, что он нам… — девушка запнулась от гнева и, распаляясь сильнее прежнего заявила, — только не надо мне эти ваши нотариусы читать! Про непрокотовление злу и прочую чухню!

— Нотации, непротивление, — рефлекторно поправил Рентан, но тему развивать и вправду не стал, сочтя, что сейчас не лучшее для этого время и место.

К этому разговору он собирался вернуться позже, когда Вилора окажется на свободе. Она и тогда будет иметь полное право злиться на Войтона, но на солидной, постоянно растущей дистанции.

Вместо этого Рентана посетила одна догадка, давно напрашивавшаяся, но только теперь он придумал, как её реализовать. Достав из сумки листок и свинцовую палочку-карандаш, лекарь, напрягая память, начертил рунический знак, после чего коснулся оголенным пальцем. Руна после непродолжительной паузы, словно подумав, слабо, немного мигая, засветилась в полном соответствии ожиданиям — Рентан был заражён Синей чумой, а значит, этот вид магии был ему доступен.

Одновременно с этим из-за использования магии, даже такой простой, без соответствующей подготовки и обучения у него мгновенно закружилась голова, как будто он слишком резко встал на ноги после сна.

— Вы… ты маг? Всё в порядке? — со смесью изумления и беспокойства спросила Вилора, касаясь рукой носа. — Кровь идёт.

«Идёт» было сильно сказано про эти несколько капель, но на всякий случай Рентан слегка запрокинул голову и объяснил:

— Это одна из особенностей Синей чумы — наделять больного незначительными магическими способностями. Именно так она уничтожает тело и поэтому настолько опасна для магов. Их способности куда больше, а значит, болезни есть где разгуляться.

Этим длинным объяснением он пытался прикрыть факт наличия у него болезни, но манёвр не удался. Вилора, как и ранее Цимон, сумела заметить ключевое:

— Так выходит, ты тоже…

— Да, — не стал дальше отнекиваться лекарь и, не желая обсуждать это, сменил тему. — Мой учитель в храме Малакмора в Оренгарде был магом, я запомнил некоторые, кхм, фокусы. Оказалось, что им вполне можно найти применение. Например, с помощью рун определять, кто заражён.

— Руны — это вот эти закорючки? — уточнила девушка, явно не понимая, куда он клонит, но очень заинтересованная самой беседой. Получив утвердительный кивок, она с восхищением уточнила: — Ты сам до этого догадался? Ну насчёт зако… рун.

— Нет, — скромно потупился Рентан. — Я подозревал что-то подобное, но до такого, хм, элегантного решения дойти своим умом не сумел. Заметил, что так делают Охотники. Только с помощью каких-то кристаллов — те светятся, если у человека есть способности к магии, — он протянул девушке листик и свинцовую палочку. — Попробуешь?