Сельская община — не просто красивое, академическое словосочетание. Это уклад жизни, причём жизни сразу многих поколений людей. Во всех этих милых, уютных деревушках жили люди, крепко держащиеся друг друга во всех смыслах и очень недоброжелательно относящиеся к тому роду пришлых, которые желали жить с ними.
«Ушёл из одного места — уйдёт и из этого», — такова была их логика, и нельзя сказать, чтобы эти люди так уж заблуждались.
Когда каждая краюха хлеба и рубаха на счету, ты не хочешь делиться ими с тем, кто, не давая ничего равноценного взамен, уйдёт однажды восвояси. Деревенский люд при всей своей простоватости и необразованности мыслил на удивление стратегически, масштабно. При серьёзной ограниченности ресурсов и непостоянстве природы, когда жить приходилось от сезона к сезону, молясь Двенадцати, чтобы урожай не погиб, лучшим выходом было замкнуться и контактировать только с другими, такими же закрытыми общинами, меняя излишки урожая на те необходимые вещи, которые самостоятельно производить не удавалось.
Альтернативой такому укладу служила смерть. Голодная, холодная, от стали, зубов — всё одно. Стоило единству общины пошатнуться, балансу, который выстраивался на протяжении поколений нарушиться — и всё неизменно шло прахом. Необязательно это происходило сразу или одномоментно. Иные деревеньки умирали столько же, сколько существовали. Только вот приятного в этом всё равно было предельно мало.
Поэтому осесть в такой общине удавалось лишь тем, кто был крайне полезен, либо вызывал чрезвычайное доверие к своей персоне. Все остальные прогонялись взашей, если надо — с помощью вил и факелов. Иначе по простой и понятной общинной логике было никак нельзя: шальная мысль о том, что можно не только прийти, но и уйти, становилась тем маленьким камушком, который в итоге вызывал лавину. Такие мысли были куда опаснее, нежели постоянная нехватка рабочих рук.
Поэтому копающиеся на аккуратных квадратиках полей люди поглядывали в сторону проезжающих и бричку Римпана в том числе очень косо. С явной недоброжелательностью. Хотя причиной этих малоприятных взглядов далеко не всегда было подозрение в остром желании поселиться рядом. Немалую роль играли и банальные предубеждения в отношении городских жителей, коих имелось нисколько не меньше, чем предупреждений в отношении деревенских.
— Ты, кстати, не знаешь, чего тот маг в Ляхово своих лечить перестал? — поинтересовался, глядя на завершение сезонных работ, Рентан.
— Да только от вас об этом и узнал, стало быть, — пожимая плечами, признался Римпан. — Я его, сколько в тех краях бывал, ни разу не видел. Только слышал, что есть такой. Корвин, вроде бы.
— Кирвин, — поправил его лекарь и сразу объяснил: — я с ним тоже считай что незнаком. Однажды пересеклись по рабочим вопросам.
— А чего тогда интересуешься? — чуя какой-то продвох, спросила Вилора.
— Да в том-то и дело, — не стал юлить лекарь, — когда мы с ним «познакомились», скандал случился. Ему здорово так не понравилось, что я на его хлеб позарился. Дескать, он лучше знает, как своих лечить.
— Может, он из-за Охотников переживает? — предположила девушка.
— Или той магички? — поддержал её возница.
Оба варианта были простыми, понятными, логичными и лежали на поверхности. Поэтому-то Рентану и не нравились. Он прекрасно понимал, что вокруг него сжимается петля чего-то очень опасного, но малопонятного, особенно постороннему.
— Охотники явились из-за Вороново, — принялся вслух рассуждать лекарь. — Келестия — из-за, предположительно, Ярека…
— Почему предположительно? — уточнила Вилора.
— Возможно, свою роль сыграл тот курган триединников, который недавно нашли где-то неподалёку, — жалея об упущенной возможности, сообщил Рентан. — А про Ярека она узнала на месте…
Он мог задать этот вопрос напрямую магичке. Конечно, не факт, что она ответила бы, а даже если так, то ответ мог быть запутан или обманчив, но всё равно даже лучше, чем ничего.
— Так или иначе, но произошедшее в Вороново и интерес Келестии — это звенья одной цепи. Подозреваю, что у Кирвина в этом своя, особенная роль.
— Какая? — почти что хором спросили его спутники.
— Это предстоит выяснить вам, — усмехнулся лекарь и объяснил: — вряд ли у меня будет время шляться по округе и вести расспросы, не касающиеся медицинских тем.
— Ну если надо… — пожал плечами Римпан, у которого было больше всех достойных поводов отказаться.
Вилора так и вовсе, кажется, была в полном восторге. Рентану это не очень нравилось, но он не стал гасить этот наивный энтузиазм. Лучше уж так, чем понуро выполнять чужую просьбу. Да и без него найдутся те, кому будет очень свербить в причинном месте поступить подобным образом.
Ляхово, хотя и именовалось деревней, на деле уже переросло этот этап. Однако и городом пока не стало. Мешали Власвы, обе разом: и речка, которая здесь делала крюк и потому располагалась довольно далеко, и город, просто в силу своих размеров перетягивающий на себя внимание. Всё, что имелось у Ляхово, — это добротная, раздваивающаяся дорога и обилие холмов, на каждом из которых высились мельницы, общим числом семнадцать штук.
Конечно, такого количества полей и соответствующих урожаев подле самой деревни и близко не могло быть. Зато имелся небольшой, но очень оживлённый особенно в эту пору рынок. Толкотня и гомон стояли такие, каких во Власве и близко никогда не было. Особенно этим впечатлился Римпан.
— Я туда не сунусь, — без претензий, но всё равно категорично заявил он сразу, как увидел происходящее. — Коней перепугаю, а там да и не протолкнуться.
— И не надо, — Рентан указал на здание придорожного трактира, оставшегося чуть позади. — Становись там, я дальше на своих. — Посмотрев на возницу и его маневры, он уточнил: — Путь обратно займёт столько же времени, часа четыре?
— Хм, вечером-то? — призадумался Римпан. — Не думаю. Мы сегодня ранние пташки, проскочили. А как день на заход пойдёт — так все обратно ломанутся, и мы в их числе.
Лекарь выразительно хмыкнул, приглашая возницу предложить удобный ему самому вариант. Тот намёк прекрасно понял:
— Лучше будет с сумерками выдвигаться обратно. Дорога хорошая, и я её знаю, к тому же пустая будет — Пир же на носу, все по домам уже разъедутся.
— А твоя семья не против будет? — спросила Вилора. — Ты же опоздаешь.
— С чего бы? — искренне не понял Римпан. — Вернёмся аккурат к полуночи, сдам коней, кину там же бричку — и можно к своим, за стол. А с ним уж жёнка и без меня сдюжит-то! Три помощника как-никак!
На том и порешали. Правда, прежде чем лекарь, прихватив свой саквояж, отправился искать войта, а вместе с ним и больных, его, улучив подходящий момент, так, чтобы их никто больше не слышал, перехватил возница.
— Мастер-лекарь, простите, что задерживаю, уж не поймите меня неправильно, но…
Рентан всем видом показал, что единственное, что он может истолковать неправильно — это лишнюю болтовню.
— Эта девушка, — помявшись немного, перешёл к сути Римпан, — Вилора, стало быть, она… ваша дочь?
— Она сирота, дочь очень близкого мне человека.
— А-а-а, просто вы так похожи… ну, наверное, я зря в это лезу, простите!
— Стой, — неожиданно для себя тоже окликнул его лекарь. — Вы знакомы, откуда?
— Да я это… подбросил её до города пару дней тому назад или раньше чуть… — возница растерянно почесал затылок. — Вы, мастер, не подумойте худого: я человек женатый и…
— Не подумаю, — успокоил его Рентан. — Просто странное совпадение.
— Ну дык: неисповедимы пути, которыми нас ведут Двенадцать.
Произнеся это, возница поспешно, даже слишком, удалился выяснять условия стоянки. Лекарь проводил его крайне растерянным взглядом, который затем перевёл на девушку, которая, не слыша их, гладила и что-то говорила коням. Похожим на неё он бы себя не назвал, даже со скидкой на разницу в возрасте, но одновременно с этим прекрасно понимал, откуда такое мнение могло взяться.
Нужное ему место Рентан нашел почти что сразу. Похоже, выходило так, что в это время суток и года люди в Ляхово присутствовали в двух местах: на рынке и подле дома войта, очевидно, зная, что именно туда придёт лекарь. Однако, как он заметил ещё издали, большая часть не сказать чтобы была больна, скорее, маялась от скуки и любопытства.
