— Да, никто больше… — скривившись, подтвердил Фрим Набен. — Сделаю так, что кроме магов никто не пострадает.

Фрим Мено смотрел на него и размышлял. Его друг никогда не отличался умением лицедея, а врал и вовсе особенно плохо. И текущий разговор не был каким-то исключением. Тем не менее сердце Мено дрогнуло. Оно ещё не забыло родителей, которых маги несправедливо обвинили, не менее несправедливо осудили, а затем, называя это восстановлением справедливости, казнили всех без разбора — стариков, взрослых, подростков. Уцелел лишь он один — его самого младшего из всего семейства, как и Фрима Набена, оставили в живых в качестве назидания другим бунтарям.

— Держи меня в курсе всего… всего этого.

— Как пожелаешь.

***

Эксперименты продолжались день за днём, час за часом, ещё месяц. Фрим Набен фактически поселился в лаборатории, окончательно перестав появляться на публике. Загадочная повозка, после появления которой пропадали люди, напротив, оказывалась в поле общественного внимания всё чаще и чаще.

Мрачные слухи вокруг больницы лишь ширились и множились. Нашлись даже некие пострадавшие, хотя по той чуши, что они несли, быстро становилось ясно, что это не более чем решившие нажиться на ситуации мошенники. Сильнее всего это, конечно же, било по продолжающему жить публичной жизнью Фриму Мено. Ему раз за разом приходилось объяснять происходящее, щедро раздавать быстро нарастающие в объемах взятки, а порой даже платить «кому надо», чтобы особо говорливые провокаторы поубавили пыл своих речей. Тем не менее тенденция была понятна: вокруг больницы сложилась нездоровая ситуация, и достаточно одной ошибки, маленькой промашки, как всё полыхнёт, и волна народного гнева сметёт всё на своём пути.

Поэтому атмосфера за столом, где собрались оба Фрима, царила мрачная и нервозная. Такие посиделки в гостях у семьи Мено раньше были еженедельной нормой, но затем, по мере того как Набен сильнее погружался в работу, происходили всё реже. Тем не менее все присутствующие старались будто бы этого не замечать, ведя себя ещё более противоественно, чем могли бы.

— Вилора, сиди ровно, не вертись и не корчи рожи! — потребовал Фрим Мено. — Обрати своё внимание на тарелку — еда скоро остынет.

— Не дергай её, дорогой, — примирительно сказала Алессия Мено.

— Нихасю кафу, кафа — нескусная! — невнятно возмутилась нарушительница спокойствия.

— Алессия, не потакай ей!

— Каша очень полезная, дорогая. Будешь много есть каши — не будешь болеть.

— Никогфа не буфу?

— Никогда-никогда.

Фрим Набен, которому и корчили рожи, сидел с видом человека, который смутно помнил, как должен поступить, но уже не мог. Раньше он корчил забавные лица в ответ, чем неизменно срывал целую бурю позитивных эмоций у ребёнка. Но сегодня он чувствовал себя здесь чужим, впервые за всё время.

Глядя на эту, может, не идеальную, но семью, Набен отчётливо как никогда прежде понял, что его эксперименты обречены. Если до этого он тешил себя надеждой, что этот гуманизм — так, сиюминутное веяние, то теперь стало ясно: Мено запретит ему работать дальше, даже если бы имелся оптимистичный результат. Которого, как назло, не было и в помине.

Более того, в последней партии умирали десять мышей-мутантов из десяти, исключениями становились лишь в редчайших случаях. Аномалии, которых не могло быть больше сотых долей процента от всей популяции. Набен полагал, что проблема состояла в общем подходе, той самой попытке догнать двух уток сразу и сделать вид, что они «не такие», как их враги, что они лучше и умнее.

Вдруг Фримы встретились взглядами. И хотя их дружба трещала по швам, они всё так же прекрасно понимали один другого без всяких слов. Набену показалось, что у него есть шанс, что ему удастся переубедить друга, воодушевить на очередной виток экспериментов, объяснить суть своей новой задумки.

Конечно же, за столом такие вещи они обсуждать не стали, да и сразу после тоже. Они решились на данный разговор лишь глубокой ночью, когда все, кроме них, включая слуг, уже заснули. Местом выбрали уютный, особенно в летнюю пору, балкон — осенью здесь было холодновато и слишком ветрено, однако вид на сад при доме, а также усеянное звёздами небо, был ничуть не хуже.

— Как мы дошли до этого? — спросил Мено, меланхолично покуривая трубку в своём излюбленном кресле. — Когда между нами возникла эта трещина?

— Семь лет назад, — без раздумий и упрёка ответил Набен.

Пояснений здесь не требовалось — именно тогда Фрим Мено женился.

— Может, ты и прав. А может… может, просто я успокоился? Никакой огонь не может гореть вечно. Выходит, верно говорят — время лечит.

— Нет, не лечит, — Набен вздохнул и рефлекторно пригладил волосы. — Ведь у меня этот огонь горит до сих пор. Так же ярко и горячо, как в самом начале. Просто есть времена великих решений, а есть — великих ошибок.

Фрим Набен, стоял на ногах, облокотившись на витую ограду. Его, казалось, не интересовало ничего, кроме звёздного неба. Он пожал плечами, показывая, что причина не играет никакой роли. Важен лишь итог.

— Ты живёшь в иллюзии. Заставил себя поверить, что всё хорошо, что магов нет.

— Ну да, а того подонка, который приперся сюда пару лет тому назад, чтобы осмотреть моего ребёнка, который хотел забрать его, да так сильно, что решился при мне накачать его алхимической дрянью, я и не заметил! — съязвил Мено. — Я ничего не забыл и ничего им не простил. Но есть разница…

— Нет разницы, — перебил его Набен. — Нет никакой разницы, какое оправдание своему бездействию ты нашёл. Важна лишь готовность отступить, сдаться. Ты готов отступить и сдаться, — это было не вопросом, а категоричным утверждением.

— Ты не прав, — Фрим Мено заметно колебался и юлил. — Я не готов сдаваться, но и… приносить в жертву неповинных людей тоже. Не хочу становиться как они, понимаешь? — Вдруг голос его стал куда более уверенным и громким: — Суть ведь не убийстве как таковом, даже не в мести.

— Значит, ты стал наивен, раз надеешься победить, не замарав руки. Не перейдя черту.

Фрим Мено недовольно скривился, но вместо того чтобы спорить и опровергать данное заявление, несколько сместил тему разговора.

— А где твоя черта? Где та граница, которую ты не готов пересечь? И есть ли она вообще?

Перед тем как ответить, Фрим Набен долго смотрел на звёзды, находя знакомые очертания созвездий и попутно пытаясь найти ответ внутри. Начал он издали:

— Священник, который меня опекал, всегда говорил, что любые ограничения перед нами — это испытания богов. Проверка нашей воли, терпения, смелости и прочих добродетелей. Поэтому у меня нет никаких черт и границ, понимаешь? Каждое препятствие — это испытание, проверка, которую необходимо пройти, чтобы двигаться дальше.

— Но зачем двигаться дальше? — продолжил с намёком допытываться Мено. — В чём конечная цель?

Это, конечно же, не понравилось Набену. Ему показалось, словно его друг и названный брат ставил себя выше, словно он познал некую вселенскую мудрость, тогда как на деле…

— Ты забыл, верно? — не дождавшись ответа, переспросил Фрим Мено.

— Извести магов, покончить с ними навсегда…

— Значит, всё же забыл. Мы собирались не «извести магов», мы собирались покончить с несправедливостью, беззаконием, вседозволенностью магов. С террором! Это разные вещи.

— Как по мне — нет. То, что ты перечислил, лишь красивая обёртка, а суть одна. Борьба, мы или они. Они или мы. Иначе и быть не может, — Фрим Набен старался звучать как можно более спокойно и умиротворенно, но вряд ли бы он сумел кого-то этим обмануть. — Как наши родители не смогли отстоять свою жизнь на том судилище, так и мы не сможем чего-либо добиться, если не продемонстрируем наличие силы. Только тогда с нами станут считаться, начнут слушать и слышать.

— И для того чтобы продемонстрировать свою силу, ты хочешь истребить кучу людей? Как ты там насчитал, пять десятых населения Эндрии? Интересный подход, как там говорят? «Чтоб чужие боялись — бей своих»?