Лекарю нечего было на это всё сказать. Да и не то чтобы он собирался. Рентан не особо верил Келестии, в том смысле, что вещала она явно на эмоциях, а значит, всё остальное, вне зависимости от реальности, «подгоняла» под своё видение ситуации.

— Понимаете! — почти что торжествующе подвела итог молчанию магичка. — Вам всё равно. Я же не безразлична к судьбам простого люда, просто думаю не о каждом страждущем, а о народе в целом. Судьба которого напрямую зависит от того, что за государство будет стоять над ним.

Последнее заявление показалось Рентану особенно кощунственным. Такое мог сказать либо сумасшедший, либо крайне наивный человек. Учитывая возраст Келестии, второй вариант был практически невозможен. Тогда как лишь мысль о том, что рядом с ним находится сумасшедший с такими-то возможностями, способностями, заставила лекаря вздрогнуть от страха.

— И, полагаю, мысли о народе в целом и государстве привели вас к выводу, что пару десятков лет религиозной резни — это лучший выход?

— Дальше от истины вы уже не можете оказаться, — с сожалением констатировала Келестия. — Воин интересует меня не как бог. А как правитель. Правитель новой, обновлённой Империи, которую он создаст. Или ему помогут создать такие люди как я, — чем дальше она углублялась в эту тему, тем меньше в её голосе оставалось человеческого. — Старая Империя рухнула из-за идиотов на троне и кризиса престолонаследия. Новая будет лишена этого недостатка. Ею будет править бессмертное, практически всемогущее существо…

— А также клика магов-советников, — закончил за неё Рентан.

— По необходимости, — спокойно, пускай и уклончиво согласилась магичка.

— Вы ошибаетесь. Насчёт последнего. Этому бессмертному существу не нужны будут никакие маги. По той же причине, по которой магам не нужны простые люди даже в качестве помощников, — лекарь указал на гомункула. — Сила и власть не терпят конкуренции. Поэтому первой жертвой этой вашей новой Империи станут не войны и раздоры, а вы и ваши сподвижники, то есть конкуренты.

— Это мы ещё посмотрим.

И хотя Келестия попыталась сделать вид, что слова Рентана её не задели, лекарь видел, что задели, и очень обрадовался этому. Магичка явно была не из тех людей, которым на регулярной основе давали отпор, хотя бы словесный.

Тем временем Келестия ещё раз внимательно и не чураясь даже ползать по полу, проверила узоры, как горели свечи, расположение рун, проделала несколько малопонятных ритуалов и наконец заявила:

— Всё готово, можно начинать.

Посчитав, что это относится к нему, Рентан сделал шаг к Яреку, намереваясь дать Стотравник, но был остановлен.

— Не сейчас. Сперва…

Поморщившись, магичка не стала ничего объяснять и приступила к понятным лишь ей самой действиям. Она перенесла старого барона в центр пентаграммы. Бросив короткий взгляд на лекаря, Келестия сотворила там кресло и уже в него усадила бесчувственного Ярека.

— Идите к нему, но отвар пока не давайте. Прежде успокойте его. Старик будет не в себе, поговорите с ним, утешьте, что вы там обычно делаете в таких случаях. Затем дайте отвар, мелкими глотками. Я буду следить, чтобы он не умер раньше срока.

Последние слова, брошенные несомненно не случайно, заставили Рентана на мгновение остановиться. Его обуяла жажда броситься на Келестию. Он бы ничего не смог ей сделать, но даже так просто глупо погибнуть и не участвовать в дальнейшем для него сейчас казалось не самой худшей альтернативой.

Подавив в себе этот порыв, Рентан, осторожно ступая меж светящихся линий и дрожащих свечей, подошёл к Яреку. Тот пришёл в себя на удивление быстро — не иначе как благодаря магии. Как и говорила Келестия, он был не в себе, причём очень сильно: лепетал что-то невпопад, пытался то встать, то сползти или вырваться. Взгляд его был пуст — ни капли чего-то хотя бы отдалённо напоминающего сознание.

— Всё в порядке, господин, успокойтесь, — повторял лекарь механически, придерживая старого барона, поглаживая его по руке. — Я здесь, я помогу вам.

Слова эти, вернее, наглая ложь, резали сердце Рентана, но иначе было нельзя. Мало-помалу Ярек успокоился, хотя в сознание так и не пришёл — просто перестал вырываться, дергаться и тому подобное.

— Господин, надо выпить, это необходимо, — сказал лекарь, поднося к губам старого барона склянку с отваром.

К его удивлению, поить насильно не пришлось. Ярек вдруг необычайно осознанно и целенаправленно подал руку, будто бы сам желал взять склянку. Лекарь так рисковать не стал и поднёс напиток к его губам сам, предварительно бросив взгляд на магичку. Однако та если и имела какое-то отношение к этому оживлению, никак внешне этого не показывала, просто наблюдала за процессом и попутно руками проводила манипуляции на висевших подле неё прямо в воздухе рунах.

— Я знаю, знаю. — вдруг, необычайно чётко и громко для своего состояния сказал барон. — Видел это, разрази меня гром, много раз! Свой конец.

Он обращался не к лекарю, и даже не к магичке. Не сразу, но Рентан понял: Ярек действительно так часто видел эту сцену, что попросту отрепетировал прощальную речь. Такое было вполне в его духе.

— Ты ничего не добьёшься, высокомерная сука. Все твои труды, все до единого, пойдут прахом. Ты окажешься в ошейнике в роли цепного пса на короткой привязи. И закончишь соответствующее, охо-хо-хо…

Ярек забулькал хохотом, который давался ему куда хуже, чем речь.

— Давайте ему отвар, — поторопила Келестия с недовольством. Похоже, эти слова не слишком ей понравились.

И хотя старому барону явно было ещё что сказать, пить и говорить одновременно было невозможно. Удивительно, но он практически не сопротивлялся, видно, предвидев и это.

Что-то происходить начало практически с первых глотков. Воздух вокруг Рентана и Ярека сделался будто бы горячим, как в летний безветренный полдень. Глаз старого барона начал светиться с каждой секундой всё сильнее. Одновременно с этим его тело напряглось, сжалось, будто перед каким-то рывком; участился пульс; расширился до неестественных размеров зрачок; побелели губы; заскрипели сильно стиснутые остатки зубов.

— Прочь из круга! — холодным как лёд голосом скомандовала Келестия в ту же секунду, когда склянка опустела.

Впрочем, Рентану особое приглашение и не требовалось. Он на чисто интуитивном уровне ощущал, что сейчас рядом с Яреком крайне опасно находиться.

Не успел лекарь сделать и десяти шагов, как этот его страх подтвердился. Зал, а возможно, и весь замок вздрогнул как при землетрясении. Поднялся невесть откуда взявшийся ветер, сразу же принявшийся скручиваться вокруг старого барона в вихрь. Правда, ни один вихрь на памяти лекаря не переливался всеми цветами радуги и не обжигал, касаясь открытой кожи и глаз.

В самый эпицентр назревающей магической бури уверенным шагом, словно преодолевая некое сопротивление, но не более того, направилась Келестия. На её лице читалось предчувствие невероятного торжества — она до сих пор считала, что всё идёт по плану.

Лекарь, прекрасно зная, что будет дальше, не пытался скрыться или убежать, просто отошёл подальше и, скрестив руки на груди, терпеливо ждал развязки. Келестия была права: Рентан как никто знал своего пациента и понимал, что тот выдержит, а что нет. Чем вопреки лечебной этике и воспользовался.

Всего пара лишних кусочков корня, повышающего кровеносное давление, и Стотравник при неизменности всех своих прочих свойств становился непереносимым для слабого сердца старого барона. Причём, хотя лекарь этим совсем не гордился, результат проявился не сразу, создав по первости иллюзию, что всё идёт нормально.

Вихрь всё закручивался и закручивался, становясь больше, быстрее и горячее. Ярек же, напротив, всё сжимался и сжимался, как будто нечто давило на него со всех сторон, страшно пуча глаз. Вдруг его рот неественно широко, наверняка до боли и крови растянув щёки и губы, распахнулся, и оттуда раздался пронзительный высокий крик. Эти ужасающие звуки нарастающей агонии были Рентану слишком хорошо знакомы — так умирали люди, раздираемые изнутри магией. Естественной или приобретенной.