Глядя на это, Рентан рефлекторно схватился за значок Двенадцати, принявшись невпопад молиться. Келестия тем временем приблизилась к Яреку вплотную и положила руку ему на голову, ладонью на лоб. Её глаза засветились в тон глазу старого барона, а вихрь чуть успокоился и даже приобрёл некую систематичность. Цвета до этого непонятно переливавшиеся на его поверхности, начали складываться в какие-то картинки, силуэты и даже целые сцены. Увы, для наблюдателя со стороны понять, что именно они изображали, было невозможно.

Вдруг раздался крик уже самой магички, и всё это исчезло, снова слившись в цветную мешанину. Только Келестия вопила не от боли, а от злобы, разочарования и бессилия. В голове старого барона она увидела совсем не прошлое или будущее. Только агонию умирающего организма и последствия обширного инсульта.

Прекратив кричать, магичка отстранилась от умирающего и бросила взгляд, полный ненависти, на лекаря. Она всё поняла.

«С тобой я разберусь позже», — прозвучал в голове Рентана её голос. — «Смотри и начинай молиться всем своим богам, ничтожество, потому что ты умрёшь многократно хуже!»

Вокруг рук магички вновь появились светящиеся руны, которые она резким движением направила на старого барона. Тело старика под их воздействием выгнулось дугой, засветилось изнутри, даже задымилось. Ярек уже не кричал, скорее, мерзко булькал, только теперь к этому звуку добавился хруст и какое-то неестественное, очень мерзкое чавканье.

Рентан хотел бы не смотреть, не слышать происходящего, однако под воздействием чужой магии не мог не только шелохнуться, но и отстраниться, мысленно отгородиться от происходящего кошмара наяву.

— Вот как! Всё же нашлось что-то полезное в этой грязи! — вдруг прерывая свои манипуляции, воскликнула Келестия самодовольно. — Ха-ха-ха!

Вихрь на мгновение успокоился, снова приобрёл систематичность. Он демонстрировал чрезвычайно яркую сцену, какой-то пожар или что-то подобное. Посреди пламени были различимы множество человеческих силуэтов. Длилось это не больше секунды, но магичке, похоже, больше было и не надо.

Он отступила от Ярека, чьё тело охватило странное синеватое свечение. Звуков он больше не издавал ни мерзких, ни каких-либо других. Старый барон Власвы умер и теперь стремительно, буквально на глазах, обращался в прах. Не прошло и десяти секунд, как кресло опустело, не осталось даже одежды.

Магический вихрь быстро затих, напоследок затушив все источники света в помещении. Остались только горящие ненавистью и голубым светом глаза Келестии, обращённые к Рентану.

— Думал помешать мне? — раздался в полной тиши её голос с нескрываемой насмешкой. — Сделал отвар немного сильнее, чтобы я не заметила, что ты собираешься прикончить эту развалину, да? По-детски глупо. Глупо потому, что тебе не удалось. Я увидела, что хотела. Хотела больше, но и этого вполне достаточно. Теперь же…

Снова зажглись свечи и масляные лампы, неприятно ударив по глазам резкой вспышкой света. Лекарь, к своему глубочайшему удивлению, ощутил не боль, не напряжение, а свободу — его больше ничто не держало.

— Пошёл вон, — неожиданно скомандовала Келестия и кивнула на Кобыслава, который всё так же не двигаясь сидел на своём троне. — Ни я, ни этот кретин видеть тебя более не желаем.

И хотя говорила она внешне спокойно, что-то таилось за этими словами. Что-то ужасное. Ухмылка, которая перекосила лицо магички в этот момент, была такой, будто лекарь находился прямо сейчас на пыточном столе аккурат в середине процесса. Что именно она задумала, Рентан так и не понял. Зато наглядно убедился, что произошло бы, если бы его и вправду хотели убить.

Келестия сделала пару шагов к Кобыславу, видно, намереваясь привести барона в чувство, но вдруг остановилась и глянула через плечо, куда-то в район дверей. Что именно она там заметила было неясно, но вдруг раздался очень громкий щелчок пальцами и подле неё оказался никто иной как Божек Вротебок. Судя по его мгновенно вытянувшемуся лицу и вытаращенным глазам, он был растерян и удивлён произошедшим не меньше Рентана.

— Давно надо было это сделать, — заметила магичка коротко и принялась с явным разочарованием осматривать шпиона. — Мда. Так вот чей взгляд я ощущаю на своей спине последние месяцы. Посмотрим, кому ты служишь.

— Постойте, я всё… мои покровители…

Договорить Божеку не дали. Знакомым движением Келестия коснулась его лба, правда, на этот раз не всей ладонью, а лишь парой пальцев.

— Тьфу, — недовольно фыркнула магичка спустя пару секунд. — Даже хозяина нет, — вдруг на её лице появился звериный, кровожадный оскал. — Значит, и искать тебя некому.

Шпион тем временем пришёл в себя. Он уже всё понял, но сохранить самообладание не сумел, поэтому, трясясь всем телом, попытался упасть на колени, попутно моля о пощаде:

— Стойте, прошу!

Было уже поздно. Келестия махнула рукой, и Божек Вротебок с мерзким звуком превратился в кровавую линию, протянувшуюся от пентаграммы аж до стены.

Стараясь не смотреть в ту сторону, Рентан, всё ожидая удара в спину, на негнущихся ногах продолжил путь к выходу. Но ему никто не мешал, не останавливал, даже издевки и те отсутствовали.

Такое странное пренебрежение было хуже любых пыток. Лекарь понимал, что магичка не разбрасывалась угрозами попусту: она не собиралась его отпускать и тем более прощать. Однако в голове старого барона увидела нечто такое, что заставило её поступить именно так, а не иначе.

Лекарю вдруг вспомнился демон в хате еретика. Демон, имевший возможность убить его самым изощрённым или мерзким образом.

«Он тоже что-то знает!» — догадался Рентан.

Уже в самых дверях он услышал фразу, подтвердившую его худшие опасения. Хотя Келестия обращалась к Кобыславу, делала она это специально так громко, чтобы прекрасно было слышно даже на другом конце зала:

— Мой любимый родственник, хочу с высочайшим удовольствием констатировать, что, как ты и хотел, я задержусь в твоих владениях ещё на пару недель. Пару недель, которую мы проведём вместе! Представляешь, оказывается, в твоих землях ещё есть на что посмотреть!

***

Ночь тем временем подходила к концу. Даже сквозь серые тучи, затянувшие небосвод, был виден рассвет, расплывающийся вдали. Интуиция подсказывала Рентану, что солнце сегодня взойдет в платье алого цвета.

В замке лекарь не намеревался оставаться ни на минуту дольше необходимого: зашёл в комнату, снял и выбросил прямо на пол, срывая злобу, подаренный наряд. Переодевшись в привычную одежду, пропахшую смесью лекарств, дорожной пыли и пота, он собрал немногочисленные вещи и отправился в путь. Рентан собирался спуститься в город, найти попутную телегу или, при отсутствии таковой, снять, а затем всю дорогу до Власвы продремать в ней. Хотя вопрос, как заснуть после всего увиденного, был открытым. Оставалось надеяться, что рано или поздно, хотя бы на пару часов моральное и физическое истощение возьмут верх над беснующимся разумом.

Замок Листвица, несмотря на поздний час, отнюдь не спал. Слуги и другие гости, пускай даже не зная, что происходит, всё равно чуяли неладное и потому были на ногах. Многие из них пересеклись с Рентантом, порой совсем не случайно — никто из них не удостоился не то что ответа, даже взгляда.

Исключением стал Венегил. Он сидел на колоде во внутреннем дворе и пыхтел отвратительно смердящей трубкой, понуро разглядывая свои испачканные в грязи сапоги.

— Я был против, — бросил он, заметив лекаря и то, с каким лицом тот проходил мимо.

С точки зрения Рентана, это прозвучало жалко. Как оправдание тому, что нельзя было оправдать. Лекарь, не в силах побороть желание что-то сказать, замедлил шаг, а затем остановился в двух метрах от коморника и с презрением бросил:

— Но ты здесь.

— Да, — не стал спорить или уточнять, что это значит, коморник. — Как и ты.

— Я убил Ярека, — спокойно, даже хладнокровно сообщил Рентан. — Прервал страдания старика.

— Уж не гордишься ли ты этим?