– То же самое, что «синдром альтер идем», по версии Сэмюэла?

– Почти, – кивнула Келли Бёрр. – Пациенткой Гмелина была немецкая женщина довольно скромного происхождения. Во время странных приступов она считала себя французской аристократкой. Самое удивительное, что, пребывая в этом состоянии, она великолепно говорила по-французски – это была речь культурной, образованной дамы, грамматически безупречная, с идеальным произношением, как будто она и правда родилась и выросла во Франции. При этом, если к ней обращались по-немецки, у пациентки возникали затруднения, она изъяснялась на родном языке коряво и с сильным французским акцентом. Когда же приступ заканчивался и женщина возвращалась в свое обычное состояние, она не только не помнила о том, что с ней происходило, но и не могла связать на французском и пары слов. Итог: один разум, но две идентичности, два «я», которые не знают друг о друге и не помнят, что делает и говорит другая личность. Все в точности совпадает с казусом французского пациента, исследованным доктором Жане, и почти соответствует казусу частного пациента Сэмюэла, о котором остались записи в его дневнике наблюдений. В последнем случае разница в том, что альтернативная личность пациента – кровожадный монстр, жестокий и порочный во всех своих проявлениях. И вполне возможно, что именно этот монстр убил Сэмюэла.

– Однако же все это не слишком убедительно, – сказал Хайд. – Мне кажется странным, что подобное ментальное расстройство попало в поле зрения исследователей всего-то около сотни лет назад. Если это так широко распространенный, встречающийся в разных странах вид психической патологии, тогда почему о нем заговорили только сейчас?

– В том-то и дело, что свидетельства сохранились со времен античности. О нем писали древние греки, считая доказательством метемпсихоза – переселения душ. А в Средние века этот феномен задал работы экзорцистам и инквизиторам. Сами подумайте, Эдвард, у каждого из нас есть оборотная сторона – личностные качества, которые мы сами пытаемся отрицать. И качества эти порой столь неприятны и неприемлемы, что некоторые люди в их отрицании заходят слишком далеко – в результате возникает раскол. Они полностью отчуждают часть собственного сознания, предоставляя ей тем самым возможность обрести независимую идентичность.

Хайд глубоко задумался над тем, что сказала Келли.

– Если это правда и если такой синдром действительно существует, значит, убийца Сэмюэла может сам не знать, что он убийца. Преступник скрывается от правосудия в ничего не подозревающем разуме невинного человека… – Он медленно покачал головой, словно в величайшем изумлении. – Лучшего убежища и не найти…

Ничто в этом месте не поддавалось осмыслению. Элспет бежала очертя голову, ныряла в черную, как смоль, пустоту, то и дело спотыкалась и падала, кривясь от боли, поднималась и снова бежала. Она мчалась изо всех сил, слепо рискуя, а шаги у нее за спиной не ускорились, но при этом не становились тише. Она бежала, ее мучитель неспешно шел, и ему удавалось каким-то образом держаться на том же расстоянии.

На бегу Элспет различила новые звуки – где-то далеко, очень высоко над ней. Она остановилась и прислушалась. Слабо, но все же различимо до нее доносился шум толпы – люди переговаривались, шагая по своим повседневным делам, в мире, который был так близок и так недоступен.

Ее первоначальная догадка оказалась верной: как бы ни было устроено это место, оно находилось в подземном лабиринте, тайные ходы которого, по легенде, пронизывают землю под Эдинбургом и его предместьями. Она стояла, не дыша и не шевелясь, стараясь не думать о не стихающих ни на мгновение шагах позади и сосредоточиться на тихих отдаленных звуках.

Где-то в той отрезанной от нее и все же такой близкой вселенной смеялась женщина, и Элспет вдруг почувствовала угрызения совести от того, как редко она сама смеялась, когда жила на светлой стороне. Ее вдруг охватило всепоглощающее желание вернуться обратно в тот мир. Долетели еще какие-то звуки, теперь уже совсем слабые – едва слышный цокот копыт по брусчатке и снова приглушенный гомон голосов. Шум то нарастал, то затихал, словно его приносил капризный ветер.

А потом все стихло.

Элспет оставалась на месте, выравнивала заполошное дыхание, чтобы не мешало слушать, но слушать было уже нечего, за исключением неутомимой поступи ее приближающегося тюремщика.

Отчаянно всхлипнув, Элспет бросилась бежать.

Шаги за спиной теперь были как будто громче, ближе. Она все гадала, почему до сих пор не добежала до противоположной стены и каким образом ее преследователю, шагавшему размеренно и неспешно, удалось сократить расстояние между ними, несмотря на ее долгое заполошное бегство от него.

Девушка снова остановилась. Все дело было в тьме, решила она. В этой кромешной, всеобъемлющей чернильно-бархатной тьме. Из-за тьмы притупились все чувства, время исказилось, пространство перекосилось в ее восприятии. Не исключено, что она бегает по кругу. А долгий спуск по ступенькам мог привести ее не на ровный пол другого этажа, а на наклонную плоскость, которая так медленно и постепенно уходила вверх, что это было почти незаметно, но в итоге она привела Элспет на изначальный уровень, к той самой стартовой точке, где она очнулась на куске мешковины. Пространство непроглядной тьмы в этом узилище казалось таким обширным и лишенным ориентиров, что все было возможно.

Элспет стояла, затаив дыхание. Быть может, думала она, шаги позади, вопреки тому, что звучат они очень уверенно, принадлежат вовсе не ее мучителю, а другой потерянной душе, взыскующей освобождения из мрака. Но рисковать она не хотела. Убежать от шагающего человека, как выяснилось, ей не удастся, и своим топотом она лишь выдаст свое местонахождение. Надо, решила она, сделать союзником злейшего врага: тьма, которая до сих пор лишь пугала ее и сбивала с толку, должна стать для нее защитой.

Теперь шаги звучали еще ближе. Совсем рядом.

Элспет стояла, стараясь не шевелиться, но тьма, отобравшая все чувства, заодно лишила ее равновесия, и она слегка пошатнулась. Медленно и бесшумно она опустилась на колени и уперлась ладонями в холодный каменный пол.

Преследователь был прямо за ней. Шаги раздавались так громко, что Элспет могла поклясться – он всего в нескольких футах. Шаги по-прежнему были неспешными и размеренными, тем не менее они становились громче.

«Вот он, – подумала Элспет. – Прямо возле меня».

Незримый преследователь не замедлил шага, и Элспет испугалась, что, проходя мимо, он услышит оглушительное биение ее сердца.

Каждое мгновение растягивалось в целую вечность, каждый шаг звучал, как удар молотка, вгоняющего гвоздь по самую шляпку, и эхом отдавался в ее ушах.

«Проходи. Пожалуйста, Господом заклинаю, иди своей дорогой».

Она еще не позволяла себе надеяться, но ей уже казалось, что шаги начали становиться тише. Минула еще одна болезненно растянутая до бесконечности секунда без единого вздоха. Да, теперь можно было не сомневаться: шаги потихоньку затихали в отдалении.

Он прошел мимо во мраке. Ее уловка сработала. Элспет накрыла сладостная волна облегчения.

Шаги оборвались.

– Элспет, – прозвучал незнакомый голос во тьме, – ты что, не хочешь идти за мной? Мне нужно столько всего тебе показать, явить множество темных чудес…

Формально Портобелло оставался самостоятельным бургом, а по факту представлял собой приморское предместье Эдинбурга и служил местом летнего отдыха столичному населению. Для курорта, впрочем, Портобелло и в самую хорошую погоду выглядел слишком тускло и безрадостно. А уж не в сезон, да еще в такой пасмурный день, вид он являл исключительно тягостный. Полоса песка шириной в две мили, нареченная пляжем, вытянулась, пустынная и разоренная ветрами, вдоль лениво волнующегося моря, похожего на жидкий графит, под набухшим тучами небом.