– Прошу прощения, миссис Моррисон, но я не понимаю, как это связано с…

Старая женщина вдруг повернула голову к Хайду.

– Я отослала его отсюда, – перебила она. – Ради него самого и безопасности всех остальных.

– О ком вы говорите?

– О Хью, моем сыне. Вот тайна, которую вы знали, но забыли. Я рассказала вам об этом той ночью.

– Почему? – нахмурился Хайд. – В смысле почему вы его отослали?

– Я покажу вам, почему. Идемте. – Флора Моррисон встала и вышла из дома.

Хайд последовал за ней. Небо было все такое же ясное, и ветер ледяным клинком пронзал одежду. Женщина указала на гору. Высоко на склоне притулилась роща – группка деревьев, ивы и заросли кустарника собрались сплоченной компанией на пурпурно-розово-белом ковре из вереска.

– Вам надо увидеть это своими глазами. – Женщина повела Хайда по тропе, плавно уходящей в гору.

Он дивился, как проворно и легко шагает миссис Моррисон. Остановился и обернулся на полпути – ее ферма и соседские домики, разбросанные по долине, теперь казались ничтожно малыми скорлупками, оброненными на просторах пустоши. Там были и призраки, до сих пор населявшие долину: заброшенные дома с просевшими крышами потихоньку врастали в землю, покрываясь мхом, – горы забирали свои камни. Хайд задумался о целых поколениях шотландцев, затерянных сейчас где-то в Америках и в Новой Зеландии.

– Уже недалеко, – сказала миссис Моррисон, и это были единственные слова за время их восхождения.

Она привела Хайда к густой роще. Дневной свет остался где-то позади, когда они нырнули в зеленые сумерки. Здесь тропа оборвалась, под ногами захрустели камушки и ветки. В самой середине плотной купы деревьев и кустарника стволы были толще, кроны – ветвистее. Старая женщина указала на неглубокий овраг.

Хайд посмотрел вниз и начал понимать.

– Хью вел себя как дитя неразумное, – заговорила миссис Моррисон. – У него было невинное, открытое лицо. Но ребенком он никогда не был, и душа его не знала невинности. Мальчишкой он любил играть здесь, среди деревьев. Убегал от меня сюда. В первый раз я поймала его и отшлепала – боялась, что с ним здесь что-нибудь дурное приключится, негоже ведь отпускать малого ребенка одного так далеко, он мог пораниться или мало ли что еще. Думала, его подстерегает здесь какое-нибудь зло. Но он все равно убегал, вопреки запретам и трепкам, его словно тянула к этим деревьям какая-то темная сила. И вот однажды, вместо того чтобы снова его отшлепать, я незаметно последовала за ним. Зло не подстерегало Хью в этой роще – он сам был злом, подстерегавшим других. Видите? – Женщина указала вниз. – Это он соорудил.

Хайд пригляделся. На дне оврага темнело скопление веток – нечто похожее на гнездо, лежанку зверя или корзину из ивовых прутьев, но такое огромное, что было ясно – потребовалось безмерное терпение и сила воли, чтобы это сплести. Исполинское гнездо лежало в густой тени древесных крон. Можно было пройти мимо и не заметить его.

Хайд тотчас узнал эту причудливую конструкцию. Она была крупнее и совсем старой, разоренной непогодой и временем, но в ней безошибочно узнавалась та самая «ведьмина колыбель», в которой нашли мертвую девочку на Цыганском откосе в Грантоне.

– Это нельзя было назвать забавами десятилетнего мальчишки, – продолжила миссис Моррисон. – Это были дьявольские забавы. Когда я застала его здесь, он просто сидел и смотрел на меня огромными невинными детскими глазами. Наверное, он и на вас точно так же смотрел. Но логово в овраге было обустроено не для детской игры. – Она вела рассказ бесстрастно, словно все чувства давным-давно выгорели в ней. – Здесь, в нашем тихом глене, он создал маленький ад. Должно быть, он переплетал прутья часами и не один день, а потом, с тем же терпением и усердием, украшал то, что получилось. Там были головы всех созданий, которые бегают, ползают, летают в этих краях. Не только головы – и другие части птиц и зверьков, разорванных в клочья живьем. Тогда я поняла, что мой мальчик – пропащая душа. Всякий раз, когда я дома пыталась заговаривать с ним об этом месте, оказывалось, что он ничего не помнит о своих отлучках, и это была чистая правда. Я разрушила то, что Хью построил в овраге, но через несколько месяцев он все восстановил. Я опять разметала его логово, потом делала это снова и снова, но всякий раз он отстраивал свой ад заново с величайшим терпением и всякий раз ничего не мог вспомнить, когда я обращалась к нему с расспросами. Пока он подрастал, я убеждала себя, что мой сынок – тот простой, безобидный мальчик Хью, которого я вижу дома, и старалась не думать о каком-то другом Хью, который порой занимает его место, лелея дурные замыслы.

– Вы потому и заподозрили, что это он убил девочку в Грантоне? – спросил Хайд. – Потому что ее нашли в «ведьминой колыбели», похожей на логово в овраге?

– Я вам еще не все рассказала об этом овраге, – проговорила миссис Моррисон, глядя на переплетение веток. – Я отослала Хью в город после того, как с одной из соседских ферм исчезла девочка. Она была двоюродной сестрой Хью, племянницей моего покойного мужа, и мой сын проводил с ней много времени, хотя был намного старше. В поисках бедняжки помогали все мужчины с нашей округи. И нашли они ее здесь. В этом овраге. Точнее сказать, ее нашел Хью, тоже принимавший участие в поисках. Девочка лежала в гнезде из веток, и казалось, что она просто заснула.

– Как на Цыганском откосе… – пробормотал Хайд. – Хью кто-нибудь заподозрил?

– Нет. – Миссис Моррисон горько усмехнулась. – В том-то и дело. Ведь это он ее нашел, да еще был так потрясен своей находкой, так убит горем, что на него никто и не подумал. Большинство были уверены, что ребенка задрал дикий зверь и что в овраге его логово. В каком-то смысле, конечно, они были правы.

– Значит, никого не привлекли к ответу? – спросил Хайд.

– Все порешили на том, что это был зверь. Как я говорила, у нас тут многие верят, что по глену до сих пор бродят волки, последние в Шотландии. И понятное дело, быстро пошли разговоры о cù dubh ifrinn — черном псе Кром Ду. Порой удобнее держать в голове суеверия, чем мысль о том, что убийца жил рядом с тобой.

– Стало быть, никто не знает правды об этом месте? О том, что делал здесь Хью?

– Только я знаю. А теперь и вы.

– Почему вы привели меня сюда?

– Чтобы дать вам успокоение. Чтобы вы не сомневались больше, что суд над Хью был справедливым.

Хайд еще раз посмотрел на колыбель – точно такая же держала его прутьями-пальцами во сне, когда челюсти демонического черного пса смыкались на призраке Мэри Пейтон. Значит, истина, которую ему давно открыла Флора Моррисон, но которую не помнил его бодрствующий разум, нашла воплощение в кошмарных снах.

Сэмюэл Портеус был прав изначально: все ответы таились в его снах о ином мире.

– Быть может, сейчас Хью стал совсем другим, – промолвила Флора Моррисон с певучим горским выговором. – Сейчас он освободился от зла, и осталась только добрая, невинная его часть.

– Сейчас? – спросил Хайд.

– Сейчас. Там, куда он отправился. В иномирье.

После того как Хайд окончил свой рассказ, они посидели некоторое время, глядя на волны пролива, искрившиеся в солнечном свете. Оба молчали. Наконец Стивенсон повернулся к другу.

– А как ваши припадки? – спросил он. – Не прекратились?

– Теперь они случаются гораздо реже, – отозвался Хайд. – У меня все еще бывают провалы в памяти, но теперь это вопрос пары минут, не более. Кошмары, вызванные ночными абсансами, тоже порой посещают, но опять же нечасто.

– Весьма примечательная история, – сказал Стивенсон. – Право слово, весьма. И бьюсь об заклад, вы были рады счастливой развязке.

– Еще бы, – хмыкнул Хайд. – Жаль только, что провалился их план обвинить во всех убийствах меня.

Заинтригованный Стивенсон взглянул на него с улыбкой:

– Жаль?

Хайд рассмеялся:

– Мне пришлась по душе их идея сделать мое имя вечным символом двойственности человеческой природы. Перспектива затмить славу декана Броуди раздразнила мое честолюбие.