– Помнишь времена, когда я был твоим командиром, Эдвард? Помнишь, что мы делали с людьми, желавшими вернуть свою землю, которую мы у них отобрали? Как они называли меня?

– Они называли тебя Jaanavar, – промолвил Хайд, – что означало «Зверь».

– Точно. И я заслужил это прозвище. То, что я делал… мы делали, было чудовищно. Мы были чудовищами в Индии, а потом вернулись домой, в Шотландию, попивать, как прежде, чай с песочным печеньем. Но истинным чудовищем была идея, которой мы служили. Ты видел, что там творилось, Эдвард. Ты был частью того, что творилось во имя империи.

– Не понимаю, Аллан, – сказал Хайд. – Ты всегда искренне верил в принципы, на которых зиждется империя.

Лоусон кивнул с серьезным видом, затем повернулся к Элспет Локвуд, словно оцепеневшей в трансе, пару мгновений смотрел на ее застывший профиль и перевел взгляд на Хайда:

– Мне открыли всю фальшь того союза, ради которого пожертвовала собой Шотландия, лживость и ложность всего того, что мы отстаивали. Я вижу пропасть между ничтожно малыми атлантическими островами и монстром под названием Британская империя, в которого они превратились. Этот монстр разграбил и растлил четверть мира. Он обкрадывает народы, которые не имеют понятия о богатствах своих земель, и уничтожает тех, кто выражает сомнение в необходимости ему подчиняться. – Лоусон тряхнул головой. – Точно так же монстр обошелся и с нашими предками, с кельтами, только империя, которой он тогда был, называлась по-другому. Но римлянам, по крайней мере, хватило совести попросту перебить нас, а Британская империя купила наши души за побрякушки и обещание делиться награбленным. В Индии я видел имперские принципы в действии, видел, на чем основано ее процветание: начиная покорять какой-то народ, империя заставляет его сотрудничать, участвовать в покорении самого себя. Так было и с нами, с шотландцами. Тогда, в Индии, мне и открылась эта истина.

– Значит, все это, – Хайд махнул окровавленной рукой в сторону висевшего на тисе трупа Маккендлесса, – политическая акция?

– Нет, не политическая, – возразил Лоусон, – духовная. Все, что мы делаем сейчас, преисполнено смысла. У нас есть цель. Я возглавляю людей, которые служили в армии вместе со мной и узнали правду о самих себе, свою истинную идентичность.

Хайд обернулся к Демпстеру – тот стоял позади, все еще держа его на мушке револьвера:

– Ты тоже, Уильям? Ты с ними?

Демпстер кивнул. Не опуская руку с оружием, он свободной рукой поддернул на ней обшлаг пиджака, завернул манжету рубашки, и Хайд увидел у него на предплечье татуировку – тройную спираль, трискели-он. Капитан снова повернулся к Лоусону:

– Стало быть, это герб Темной гильдии, – с горечью констатировал он. – А ты ее декан.

– Нет, – сказал Лоусон. – Неужели ты так до сих пор и не понял? Я не Декан. Декан замкнут в сознании другого человека, разве ты не догадался? Я-то думал, ты уже прозрел. Декана нужно призывать, просить явиться в наш мир.

Хайд снова опустил взгляд на свои окровавленные руки. Он собирался что-то сказать, но вдруг услышал глубокий вздох, и вслед за тем прозвучал голос:

– Нет, капитан Хайд, не бойтесь, мой носитель не вы.

Он, не веря своим ушам, воззрился на источник голоса.

– Это я пригласила вас сюда, – добавила Элспет Локвуд.

Угольно-черное подобие Эдинбурга застыло под каменным небом без единой звезды. Свет исходил лишь от горящего дегтя во рвах. Она знала, что здесь прошел Балор, Разящий Взором, ибо это был тот самый город, который мелькнул в ее видениях и был сожжен в один миг пламенеющим оком демона. Значит, тогда это была не галлюцинация, а предчувствие, секундное прозрение, открывшее более глубокий уровень преисподней, предназначенный специально для нее.

Элспет Локвуд обвела взглядом простершийся вокруг нее адский Эдинбург и устремила его на женщину в мужской одежде и с ее, Элспет, лицом.

– Что это за место? – решилась спросить она. – Где мы?

– В нашей голове, – ответила другая Элспет. – Это наша версия иного мира – ад, который мы создали сами для себя. Ад, в котором ты пыталась меня замуровать. Ты держала меня здесь, во тьме, но когда тебе нужна была моя помощь… о, когда тебе от меня что-то требовалось, ты выпускала меня на волю. Но теперь я навсегда останусь в мире яви, а ты пребудешь здесь. Мой черед жить на свету.

– Не понимаю, – всхлипнула Элспет, – как нас может быть… две?

– Так было всегда, – отозвалась другая Элспет. – И ты знала обо мне не меньше, чем я о тебе. Только ты не позволяла себе в это поверить, заталкивала меня поглубже в адскую пропасть. Но когда я была тебе нужна, ты меня выпускала. Как в тот раз, из-за Джозефа.

– При чем тут Джозеф?

– Сама знаешь. Ты ведь знаешь, что мы сделали – вернее, что я сделала ради тебя, ради нас обеих. Ты помнишь, я не сомневаюсь. Ты до сих пор видишь растерянность на лице нашего брата, когда мы столкнули его с крыши универмага. Он упал на мостовую, чтобы компания Локвудов могла упасть тебе в руки.

– Нет! – отчаянно всхлипнула Элспет, рухнув на колени. – Это неправда! – запротестовала она, но воспоминание уже постепенно проявлялось у нее в голове, обретало четкие очертания: лицо Джозефа, его широко открытые глаза, в которых испуг, смятение и столько неизбывной печали… Он падал на мостовую молча, раскинув руки. – Это сделала ты! Ты сделала, а не я! Ты не я!

– Ты – это я, я – это ты. Мы едины, и вместе с тем разделены. Мы части целого, но неравные – я превосхожу тебя во всем. Это я обладаю всей твоей волей, честолюбием, отвагой и силой. Но что самое главное – только я буду существовать вечно. Ибо я глубоко погрузилась в твое сознание, прошла по бесконечным спиралям нашей памяти и несу теперь в себе воспоминания наших предков, всего нашего народа, с начала времен. Твои сны и амбиции – малая малость. Мои сны – это сны целого народа. И несмотря на все мое величие, могущество и древнюю мудрость, ты была моей тюремщицей, ты держала меня здесь, во тьме. Но теперь мы поменяемся местами. Это место… – Другая Элспет обвела рукой угольно-черное подобие Эдинбурга, – это место станет твоим домом. Ты будешь узницей, я – надзирательницей.

И снова под каменным небосводом, аркой нависшим над ними, эхом заметался пронзительный вопль банши, когда закричала Элспет.

Хайд сразу заметил, как изменилось отношение Лоусона к Элспет, едва она вышла из оцепенения. Теперь уже не было сомнений в том, кто на самом деле носит прозвище Декана Темной гильдии.

– Где доктор Бёрр? – спросил Хайд. – Что вы с ней сделали?

– Скоро она к нам присоединится, – пообещала Элспет. – И мы закончим ритуал.

– А Баллор? Где он?

– Фредерик мертв. Я поцеловала его в уста, пронзила артерию и позволила истечь кровью, потому что он хотел обескровить меня. Фредерик стал слишком жадным. Возомнил, что, если он организует наши церемонии и поставляет материал для шантажа, ему полагается постоянная прибавка к вознаграждению за труды. Да и честолюбие у него проснулось. Он манипулировал Элспет – я имею в виду, другой Элспет, – ибо знал, что мое присутствие в реальном мире ограничено во времени. Но я становилась сильнее, дольше удерживала контроль над телом, вытесняя другую, слабую Элспет в темные бездны нашего общего разума. Она и сейчас там, во тьме, напуганная и потерянная. И я намерена оставить ее там навечно.

Хайд расхохотался:

– Сама себя послушай! Ты безумна. Есть только одна Элспет Локвуд, единственная. Ты просто придумала Зверя и убедила себя, что он существует.

– Да неужели? Еще минуту назад ты искренне считал Зверем самого себя. Ты боялся, что во время своих ночных приступов превращаешься в другого Хайда, в чудовище. Ты что, тоже безумен?

– В отличие от тебя, я никогда не считал себя чем-то вроде бессмертного духа своего народа. И я не веду себя как полубог из потустороннего мира.