Кто-то включил свет.

Маленькие сенцы, чистый половичок, связанный вручную из лоскутов.

Ситцевые занавески с цветами по всему полю.

Пахнет глаженым бельем. Скрашивая давящую тишину, вполголоса вещает радиотарелка.

Низенькая, сухощавая женщина подслеповато приглядывается — свет неяркий, а может, потому что люди нежданные-негаданные. — Глаза немигающие, суровые.

— Погоди, — она нетерпеливой рукой отодвинула Андрея; немигающими глазами ощупывала лицо Янки:

— Да это ж ты, девочка! — схватила руку Инки, стиснула судорожно:

— Так и есть. Точно. Пришла.

Засуетилась, запричитала:

— Да где ж ты девалась? Я ж тебя разыскивала, разыскивала.

Обнимала и целовала Янку:

— Кинулась я тогда в кассу — у нас не дай бог очередь пропустишь, заклюют… Возвращаюсь, а ты пропала.

— Я не пропала. Я вам колечко принесла. Я его потом нашла. Там, где сумочку. За скамейкой. Андрюша, дай колечко.

Андрей шарил в карманах, в одном, в другом…

Женщина смотрела на Янку немигающими, воспаленными глазами, рассеянно повторяла: «колечко… колечко».

Арник протянул женщине кольцо.

— А-а, перстенек, — чему-то улыбнулась она, разглядывая перстень в руке Андрея, — да, мой перстень. Мода была такая. И еще с черепами носили.

И, помолчав, продолжала, не принимая кольца:

— А я тогда обрадовалась: и квитанция, и деньги на «перезаклад» — есть такой термин «перезаклад», — одолженные. Обрадовалась, что все вернулось, и про кольцо забыла!..

Она еще крепче стиснула руку Янки:

— Да ты возьми его. Возьми, не сомневайся. От чистого сердца. Я ж такая радая тебя отблагодарить, — глаза стали теплее, ласковей, а лицо по-прежнему оставалось суровым, закаменевшим, — колечко хорошее, хоть казенной пробы не имеет. И в заклад не принимают.

Янка потупилась. Слова человеческого не нашлось, чтобы ответить. Бормотала только: «нет, зачем же…»

Да украдкой косилась на Андрея.

А тот молчал, не сводя глаз с перстенька; протянулась минута, может, больше.

— Ну, хорошо, — проговорил, наконец, Андрей, — если вы уж так решили, если вы такая добрая, — спасибо. Мы сохраним перстень на память. На память об одном случае. Согласна, Янка? Чтобы никогда не забывать!

Янка не отвечала. Хозяйка смотрела то на нее, то на Андрея, и на закаменевшем лице ее в уголках пересохших губ дрогнули морщинки:

— Добрая, говоришь? А ты не добрый. Нехорошо сказал. Ты скажи девушке — на счастье.

Она проводила нежданных гостей до лестницы — десять ступеней вверх. Крикнула вдогонку:

— На счастье!

— Слышал, Арник, — на счастье! — Глаза Янки забегали и снова стали жалостливыми, изогнутые ресницы влажно заблестели. Она вдруг оттолкнула Арника и убежала. Максимчук кинулся за ней, но Янка затерялась в толпе.

На душе было неспокойно. Арник не знал, откуда этот непокой — может, потому, что снова очутился здесь, на перекрестке, где впервые столкнулся с парнем в сизой кепочке.

Арник настороженно посматривал по сторонам и вдруг впереди, у входа в сквер, приметил невысокого человека в сером плаще. Ничем он особо не выделялся в уличной толпе, но Максимчуку почудилось, что видел уже этого человека вчера в троллейбусе или на остановке, рядом с зеленоглазым парнем. Сейчас он стоял у рекламного щита, разглядывая свежую афишу с аппетитным, жирной краской отпечатанным футбольным мячом, приманившим уже стайку завзятых болельщиков.

Арник не спеша, вразвалочку приближался к афишному щиту, а человек в сером плаще ждал с таким видом, словно не прочь был потолковать о предстоящих футбольных сражениях. Безотчетно, не зная, почему так поступил, Максимчук внезапно свернул с тротуара, перешел на противоположную сторону улицы. Но человек в сером плаще опередил его, встретил с чуть заметной ухмылочкой:

— Хорошо, что увиделись. Считай благоприятной приметой.

Арник недоверчиво сощурился:

— Вы обознались!

— Возможно. А впрочем, не думаю, — оглянулся на пеструю афишу, — я тут футболом увлекся… — но тотчас отбросил далекий подход и продолжал без обиняков, — пройдемся, потолкуем.

— Никуда не пойду, — буркнул угрюмо Арник.

— Отчего же? Немного прогуляться не вредно. Ты ведь и так гуляешь?

— Никуда не пойду! Слышите! — воскликнул Арник. — Отправляйтесь своей дорогой.

Незнакомец не ожидал, очевидно, такого ответа, озадаченно присматривался к парню:

— Да ведь я по-дружески. По-хорошему…

Арник судорожно стиснул учебники, наверно, потому, что ничего другого под рукой не было:

— Чудака нашли! Дурачки потребовались! Знаем мы вас: ресторанчики, кафетерии, сюрпризики! Толковать о жизни желаете? По-хорошему? А ну, давай сюда, на этот уголок, вон первый подъезд направо. И весь тебе кафетерий.

Незнакомец продолжал озадаченно разглядывать Максимчука:

— И нечего, понимаешь… — все больше распалялся Арник, — давай, пошли… — Арник выкрикивал уже исступленно, крепко вцепившись в рукав серого плаща, — давай в отделение. И не вздумай смываться!

— Да ты не шуми. Ты что шумишь, — пытался успокоить Максимчука человек в сером плаще. — Можем пойти. Совершенно спокойно. Только рукав отпусти, — он без особого труда высвободил руку, — плащ новенький, порвешь — не откупишься.

— А вы следуйте, когда предлагают!

— Ишь, расхрабрился. Рад, что подъезд под боком.

— Не имеет значения. Сюда не касается.

— Не касается, — возмутился незнакомец, — тянет человека в отделение и еще — не касается!

Однако он подчинился, шел рядом шаг в шаг.

Арник искоса следил за каждым его движением.

Крыльцо, коридор, приглушенный говорок посетителей.

Внезапно незнакомец остановился, шагнул в сторону, Арник не успел задержать его. Незнакомец распахнул дверь ближайшей комнаты:

— Зайдем сюда. Ты прав, здесь удобней будет потолковать.

Он любезно предложил Андрею Максимчуку стул, сел за стол, открыл ящик, вынул фотографию, передал Максимчуку:

— Тебе известны эти ребятишки?

Арник никогда еще с таким любопытством не рассматривал снимок.

Возможно, потому, что на первом плане оказались два живо схваченных паренька. А ближе всего, крупно — он сам, Арник Максимчук.

— Узнаешь? Знаешь этого парня?

— Спрашиваете!

— Нет, того, другого, который подальше, глаза прикрыл кепочкой?

Арник хмуро уставился на зеленоглазого паренька.

— Да. То есть, нет.

— Как же, все-таки? Да или нет?

— Встречал.

— Это и по картинке видно. Но подробней: где, когда, при каких обстоятельствах?

Арник подробно изложил все обстоятельства.

— Хорошо. Верим тебе, — заключил следователь, — ты должен будешь подтвердить сказанное на суде, в свидетельском показании.

В назначенный срок Арник явился в суд и здесь впервые встретился с Серафимом Серафимовичем Шевровым.

Кто-то окликнул Чаплыгину:

— Таня!

Но Чаплыгина не расслышала.

— Таня! Танюша!

Надежда Сергеевна остановилась и ждала, пока Чаплыгина подошла.

— Таня! Ты избегаешь меня. Прячешься. Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Ничего особенного. Почему вы так думаете?

Надежда Сергеевна придирчиво разглядывала свою сотрудницу: необычно расширенные зрачки, глаза кажутся почти черными, лицо потускнело, едва заметный пепельный налет и желтизна, как после лихорадки, отек. Подобные явления наблюдались, когда актин вводили слишком поздно, прерывая развившуюся болезнь, и приходилось форсировать дозу — эти побочные явления предстояло еще устранить.

— Ты оставалась в боксе, когда я вышла!..

Чаплыгина смотрела не в глаза Кирилловой, а на красивый, высокий лоб умной русской крестьянки. Надежда Сергеевна заговорила раздраженно и, как всегда в таких случаях, перешла на студенческую скороговорку:

— Умней всех! Мы, чиновники, лабораторные крысы. А вы — гении! — Кириллова подавила раздражение. — Танюша! Девочка моя дорогая, ты ведь хороший, разумный ребенок, способна трудиться, разбираться в окружающем…