Очнулась, когда раскачивались носилки.

И вдруг сквозь боль:

— Легонькая!

Кто-то откликнулся:

— Мальчишки потяжелее…

На одно мгновение лицо Виктора Ковальчика. Близко-близко, у самых глаз. И снова ничего, темень, только слышно бьется чье-то сердце.

Сколько пробыли в больнице — неделю, больше? Очень запомнился день, когда выписывались и когда приходил Виктор. А вот когда попала в клинику, когда очнулась на койке — забывается. Санитарка напутствовала:

— В рубашке родились вы, девочка. Тут одному, перед вами, целые месяцы кости склеивали.

Навещали ребята, Олег Корабельный, Мери Жемчужная. Такие все добрые, хорошие. Мери уверяла, что на больничном дворе весь класс собрался. Хорошие ребята! Теперь все кажутся хорошими.

Первым выписался Валерка, заглянул ко мне в палату.

— Не ждал, не гадал, что такая приличная леди покорежит нашу дорожку!

И меня же утешал:

— Ничего, обойдется. До свадьбы заживет.

— А испытания новой машины?

— Обойдется, — вздохнул Валерий, — испытания самодеятельные, плану не помеха.

Но я знаю, на заводе одобряют их самодеятельность, ждут новую машину.

Вскоре появился Виктор Ковальчик. В белом халате выглядел торжественно, как врач во время обхода. И поглядывал так, с медицинским вниманием.

Нарисует меня? Изобразит на треке или забинтованной?

Тася пишет записки, бранится, сердится. И передает сладенькое и всякие витамины, чтобы скорей заживало.

Василь выписался следом за Валеркой, пригрозил мне на прощанье:

— Скажи спасибо, что моя рука в гипсе!

Еще в клинике решила: непременно расскажу Василю о Тасе. Он — брат, самостоятельный парень, должен все знать; у нас в семье, кроме него, нет защиты. Пусть заботится, не все ж ему велики гонять.

Но день убегал за днем, больница, перевязки, потом школа, уроки, нужно было догонять упущенное — все откладывала разговор.

Вернулась как-то домой, Василь один в хате, озабочен чем-то, роется в комоде. Бросила книжки на стол, он оглянулся.

— Чего шумишь?

Невольно вырвалось:

— Надо поговорить с тобой, Василь.

— Ну что ж, найдется подходящий часок.

— Надо сейчас. Очень важный разговор, Василь.

— Сейчас не выйдет, — а сам продолжает в комоде рыться.

— Спешишь куда-нибудь?

— Не я спешу. Меня спешат. Улетаю. Слет передовиков.

— Ну, тогда, конечно, тогда потом, когда прилетишь.

— Ясно. По свободе, — придвинул мне стул, — посидим перед дальней дорогой. Ну, все. Обнялись. Поцеловались. Всего!

А сам в окно смотрит. За окном развевается на ветру легкий шарф, ждет его девчонка, крутится на каблуках. Провожала Василя на аэродром — одна от всех нас.

Уже в порту (рассказывал потом) забеспокоился.

— Слушай, будь другом, — попросил свою девочку, — Марина хотела говорить со мной. Кажется, о чем-то важном. Будь человеком, поговори с ней. Или попроси Валерку. Чтобы непременно, сегодня же, с Мариной поговорил.

Передоверил заботу другу.

Расспрашивала Тасю:

— Ты что надумала насчет работы?

— А что думать? Работаю.

— Ты бы написала про подлости.

— Это как же? Подскажи, если такая разумная.

— Но что-то ж надо делать!

— Вот и я думаю — что?

Прибежал Валерка встревоженный, озабоченный, смотрит на меня отеческими глазами, не знает, с чего разговор начать.

— Проводили Василька, — чмыхнул носом и продолжает на меня испытующе поглядывать, — но ничего, вскоре вернется.

— Да, он говорил.

— Ну, а ты, Мариночка, как жизнь?

— Ничего, Валерка. Спасибо.

— Как ученье?

— И ученье ничего.

— Значит, порядок?

— Порядок, Валерка.

— Ну и хорошо.

Через день снова прибегает:

— Как жизнь? Ученье? Порядок?

Добросовестно выполнил просьбу друга.

В тот же день написала еще письмо — так, никому, на деревню дедушке. Рассказала обо всем, что было на душе, о том, что день выпал нехороший и что люди неискренние.

Долго просидела над последней строчкой, разорвала письмо, написала Артуру:

Вскоре Сергей снова встретил Катюшу. Черная «волга» замедлила на повороте бег, седой человек с холеной бородкой уверенно выруливал к светофору; расчетливый взгляд старика, управлявшего машиной, запомнился Сергею. Рядом с ним сидела Катя. Присущая перекрестку пестрота отвлекла ее внимание, она не заметила Сергея, раскланявшегося с ней обрадованно. Получилось неловко, так и остался с поднятой рукой в хвосте машины.

Угрюмо посмотрел вслед: богатая учительница!

Дома сосед по углу, Егорий Крейда, впервые за все дни затеял разговор:

— Ты с кем это прохлаждаешься на перекрестках? С которой «волгой» любезно раскланиваешься?

— Заметил?

— Егорий все примечает. Такой уж Егорий, примечательный.

— А тебе что?

— Да так. Друзья друга — мои друзья. Так кто же она?

— Обыкновенная учительница. Случайная встреча. Не более.

— Богатая учительница.

Сергею стало неприятно, что Жорка повторил его слова, будто подслушал.

— А тебе что, спрашиваю? Может, она дочка твоего директора?

— Угадал. Однако не знаю, о чем речь?

— Слышал, на директорских дочек мода пошла. Баланда такая пущена.

— Мне директор до лампочки.

— А «волга»?

— И «волга» тоже. Я про твою учительницу спрашиваю. Девка культурная. Я ее давно приметил. Еще раньше твоего.

Жорка достал из шкафа бутылки с белой и красной головками, со звездочками и без звездочек.

— Открывай, с которой начинать… Эх, Сереженька, живем, хлеб жуем, а зачем жуем?

Принялся разворачивать свертки:

— Вот для нас балычок, вот сардиночки. Еще кой-чего достанем.

Сергея тянуло выпить, перебить, переломить день, но боялся, что за первой последуют не первые.

— И не помысли отказаться, — предостерег его Жорка, — не дай те господь оскорбить дружка, отойти от нашей душевности.

— Куда гнешь, не пойму.

— Не сомневайся. Ничего такого не последует. Ничего за мной нет. Верно тебе сказал, поменял жизнь. Однако не забывай, кто мы, одна крыша над головой. Нам врозь не приходится, Сереженька.

Сергей, не слушая его, думал о давешней встрече:

«Богатая учительница. Интересно живем. На тротуарах здороваемся, мировые вопросы решаем. А в машине вперед глядит, не замечает. Интересно живем, праведно — «ому как удастся».

— Ну, давай по первой! — торопил Егорий. — Культурно за культурненькую!

— Если уж на то, давай пойдем посидим как люди. С музыкой.

— А что нам музыка? Кто от накрытого стола уходит? Тихо-солидно, душевный разговор.

И Жорка звенел уже горлышком о край стакана.

Опрокинул стакан:

— Хорошо пошла!

Сергей молча осушил свой.

— Ну, и повторить не грех.

— Давно не пил стаканами… — откинулся на спинку стула Сергей.

— Стаканами! Да это ж стаканчики, стопочки.

Но, приметив, что Сергей и впрямь отвык от стаканов, Егорий отодвинул свой.

— Ладно, передохнем малость. Подзакусим, — не давая Сергею выбиться из хмеля, продолжал: — Послушай, Серега, я бы ни за что не завел подобный разговор, ни под каким видом; но ты сам признался — случайная встреча. Тебе случайная, мне вот так! — Жорка чиркнул себя большим пальцем по горлу.

Сергей слушал и не слушал его.

Егорий налил по второму стакану, придвинул стакан к себе и снова отодвинул в сторону.