От смерти архонта отделяло несколько вздохов. Она совершила множество преступлений против человечества, но теперь должна умереть за грехи своего сына. Даже зная, что умрёт, зная, что у неё нет ни единого шанса, она продолжала цепляться за бесполезный пистолет. Она не могла пересилить себя, не могла просто так сдаться.

— Если у вас нет санкции правительства, то вы идёте против своего долга перед императором. Вы готовы к последствиям?

— Раз вы знаете про круги долгов, то должны знать и то, что в некоторых случаях личный долг главенствует. Сейчас как раз тот самый случай.

— Я умру за то, что родила мужчину. — Смех зародился внутри неё и искал выход наружу.

Она умрёт за то, что в этом мире было принято превозносить как высшую добродетель.

— Нет. Вы умрёте за то, что не смогли дать ему достойное воспитание и не смогли научить уважать обычаи другого народа, по праву занимающего более высокое место в иерархии. Всем вам надлежит подчиняться. Только полное объединение приведёт человечество к процветанию.

— Мы не подчинимся. Доминиону ведомо лишь рабство.

— Тогда вас ждёт священная война.

Раздалась серия тихих металлических щелчков, и на ковёр упало что-то блестящее и многогранное. Со стороны это выглядело так, будто рука хитокири внезапно удлинилась.

Мстительные духи ночного меча ждали своего часа. Любой, кто увидит их, должен умереть.

— Кто я? — спросила тьма, жаждущая крови и принявшая форму несуществующей Сато Сакуры, одинокой хитокири из клана Серас, пересёкшей полмира и ищущей мести вдали от дома.

Ксандрия ответила без всякой почтительности, пропустив официальные титулы:

— Ты Принцесса Шрамов.

Воительница чуть улыбнулась, услышав это.

— Смелые слова.

Никто не называл её так в лицо — по слухам, это приводило прославленную хитокири в бешенство. Но через несколько ударов сердца Ксандрии станет всё равно.

— Вы ошиблись, архонт Перро, — сказала хитокири. — Я не Принцесса Шрамов. Я — конец всего вашего рода. Ваши дети мертвы. Теперь я убью вас. Потом убью всех остальных членов Дома Перро. Я стану убивать всех, кто посмеет произнести имя вашего рода. Я уничтожу ваши памятные архивы. От вас не останется ни единого следа. Путь вашей жизни достиг меня, и дальше идти ему не суждено. Я — забвение всего, чем вы дорожили. Мой путь завершается здесь.

Снова щёлкнула сталь.

— Что Серас требует — Серас забирает. Никаких исключений.

Старая поговорка, точно выражающая безжалостность Дома Серас, для которого цель всегда оправдывала средства. Они не только сводят всех своих врагов в могилу, но и вдобавок плюют в неё напоследок, злорадно ухмыляясь.

— Жестокость — болезнь, которой страдает вся ваша метрополия, — бросила Ксандрия. — Таких как вы всегда сопровождает смерть.

— Мы давние враги, — согласилась хитокири. — И знаем слабые места друг друга. Изъян Конфедерации — страх. Думаете, фальшивые улыбки скрывают его? Нет, не скрывают. Вы порабощены им. Из-за него вы бесконтрольно технолизируете свои тела, теряете свою душу, и вырождаетесь до состояния червей, пока мы отвоёвываем планету у химер. Так и будете ждать, пока все былые достижения обратятся в прах?

— Довольно.

— Да, пожалуй. Обмен оскорблениями утомляет. Не стоит омрачать ночь смерти лишними разговорами.

— Убейте меня и будьте прокляты. Престол Масок не простит вам этого.

— Можете гордиться, архонт, — сказала воительница. И напоследок добавила: — Не каждому суждено принять почётную смерть от Акудзики.

Единственный удар снёс Перро голову с плеч. Затухающий взор успел заметить...

...тело, заваливающееся на кровать в фонтане крови.

...сегментированную плеть, вновь собравшуюся в единый метаклинок.

...и хитокири, выходящую из спальни.

Второй метаклинок был закреплён на спине. Дредлоки воительница собирала в большую шишку на затылке, по обычаю родовой знати. Ей предстояло убить ещё множество людей — Дом Перро славился своим плодородием.

— И лишь когда падёт тень, вы узрите истинную тьму.

В клановых войнах очень важно, чья именно кровь будет пролита. Так было и так будет всегда. Даже смерть не освобождала от долгов, которыми поступки обременяли род.

— Вечную тьму.

Милосердное забвение поглотило архонта.

Берн, столица Европейской конфедерации.

Серый город, покрытый следами давней войны, промышленной грязью и славой, но всё ещё сохранивший былое величие. Люди теснились в шпилях, жилых блоках и на улицах. Колоссальные конструкции разрастались, ветшали, разрушались и перестраивались. Среди городской застройки выделялись уцелевшие немногочисленные парки, похожие на вкрапления пятен зелени.

На фоне жилых массивов высились угольно-чёрные башни Цитадели, украшенные контрфорсами, аркбутанами и пинаклями. Островерхние крыши и облицовка стен были испачканы жирным блестящим налётом, несмотря на усилия многочисленной обслуги; среди зубцов теснились дозорные башни, кластеры сенсорных систем и батареи тяжёлых орудий. Всё это опутывала сложная сеть мостов, переходов и галерей.

Здесь размещалось одно из крупнейших ведомств Конфедерации, плетущее интриги и заговоры — министерство будущего. В очередной раз Цитадели предстояло стать колыбелью масштабных событий, которые изменят мир.

* * *

Советница Минерва Дюпре шла в капеллу, расположенную в восточном крыле Цитадели. Её шаги и постукивания окованной сталью трости эхом разносились по коридору, отражались от стен и терялись в тени нервюрных сводов. В стенных нишах стояли изваяния, вглядывающиеся в полумрак железными лицами; это были не обычные украшения, а роботизированные стражи, готовые вступить в бой с любым нарушителем. Вентиляционная система отфильтровывала уличный смог и посторонние запахи, делая воздух стерильным.

Тёмные волосы Минервы были зачёсаны назад, открывая высокий лоб, и собраны в пучок. Резкие черты лица дополняли тонкие губы и глубоко посаженные синие глаза, смотрящие прямо и строго. Как и все советники, она носила белый двубортный китель с фалдами, тёмно-синий шейный платок, чёрные брюки и высокие ботинки — одежда отличалась простым кроем и деловым стилем, что вполне устраивало советницу.

Коридоры и кабинеты Цитадели были многолюдны — служащие сновали из одного помещения в другое, разнося информационные кристаллы и кипы документов. Минерва постоянно чувствовала давящее присутствие сотен человеческих тел. Даже спустя годы после перевода на гражданскую службу к этому невозможно было привыкнуть.

Массивные двустворчатые двери капеллы автоматически распахнулись при её приближении. Огромное помещение почти всегда пустовало, представляя собой островок спокойствия посреди беспокойного министерства. Ряды колонн, у основания которых теснились многочисленные молельные свечи, уходили во тьму. Освещение обеспечивали лишь розы, расположенные на фасадах нефа и трансепта, и тибуриум. Свет был искусственным — по какой-то причине Цитадель не имела наружных окон.

Из-за колонны вышел капеллан. Отец Мартин успел разменять седьмой десяток и сильно хромал, но в его облике всё ещё сохранилось что-то юношеское. Чёрный шёлк сутаны красиво оттенял седые волосы и бледность добродушного лица.

Они кивнули друг другу — это безмолвное приветствие было давней негласной договорённостью.

— В последнее время вы часто приходите, Минерва, — заметил капеллан, неспешно перебирая чётки.

— Говорят, что в смутные времена люди всегда искали пристанище в церкви, — ответила она.

Сейчас времена были слишком уж смутными — орды аббератов, оставшихся после уничтожения тифонов, заполонили всю Евразию и ни на мгновение не переставали атаковать восточные границы Конфедерации. Пока Минерва занималась бюрократической волокитой, сотни солдат умирали на далёких фронтах. А где-то там, вдалеке, за этими полчищами, притаился коварный паназиатский Доминион. Сложно было сказать, какая из этих напастей хуже.